Я собираюсь подробно осветить эти предварительные выборы во Флориде. Нью-Гэмпшир был… Что же это на самом деле было? В самолете на пути из Бостона я просмотрел New York Times и обнаружил, что Джеймс Рестон, как всегда, вцепился зубами прямо в кость.

«В конечном счете, — писал он, — дело в различном отношении кандидатов и партий к наиболее благоприятным условиям поддержания мира, торговли, а также к распределению ограниченных ресурсов между конкурирующими запросами военной безопасности за рубежом и общественного порядка и социальных нужд дома. Вот в чем суть этой президентской кампании».

Рестон недалек, но умеет зрить в корень, и в этом случае он, похоже, прав. Президентская кампания 1972 года все больше напоминает закулисную склоку банкиров, генералов и воротил бизнеса. Не похоже, что для кого-то еще конечный результат будет иметь большое значение. Если выиграют республиканцы, мы немедленно объявим ограниченную ядерную войну по всему Индокитаю, и Налоговое управление США начнет забирать 20 процентов налога с продаж на каждый потраченный кем-либо доллар на нужды национальной обороны.

А если победят демократы, конгресс начнет 14-летние дебаты по вопросу, следует ли объявить войну с применением обычных видов оружия по всему Индокитаю, и Налоговое управление начнет забирать 20 процентов «налога национальных неудачников» на все доходы свыше 25 000 долларов в год на нужды национальной обороны.

Последние опросы Гэллапа говорят о том, что Никсон и Маски идут голова к голове, но при ближайшем рассмотрении цифры показывают, что Маски чуть меньше чем на один процент отстает, и поэтому он отказался от членства в загородном клубе конгресса «только для белых», расположенном в пригородах рядом с Кэбин Джон, Мэриленд, где популярна верховая езда. Он решился на этот болезненный шаг в конце января, примерно тогда же, когда начал критиковать предложения Никсона «закончить войну».

Наблюдая за выступлениями Маски по телевидению на этой неделе, я вспомнил слова экс-сенатора от Аляски Эрнеста Грюнинга, произнесенные, когда он появился на Массачусетском форуме радикал-либералов в новой роли официального представителя Макговерна. Грюнинг был одним из двух сенаторов, проголосовавших против резолюции по Тонкинскому заливу в 1964 году — резолюции, которая дала ЭлБиДжею карт-бланш на то, чтобы «сделать все необходимое» для победы во Вьетнаме. (Кроме него «против» проголосовал Уэйн Морс из Орегона, и оба, Грюнинг и Морс, потерпели поражение, когда выдвигались на переизбрание в 1966 году.)

В Вустере Эрнест Грюнинг подошел к сцене, как еле движущийся голем. Ему 85 лет, и ноги у него уже не сгибаются, но когда он поднялся на сцену и заговорил, то был неумолим, как Смерть с косой. «Я знаю Эда Маски на протяжении многих лет, — сказал он. — Я считал его другом… Но не могу не думать о том, что все эти годы, пока мы все глубже и глубже увязали в этой войне и пока все больше мальчиков погибали, Эд Маски хранил молчание».

Грюнинг забыл сказать, где был Макговерн в день голосования по Тонкинскому заливу… Но я помню, как кто-то говорил на площадке для прессы возле крыши спортзала колледжа Успения Девы Марии: «Я могу простить Макговерну то, что он профукал историю с Тонкином, потому что Пентагон лгал, но почему он не голосовал против этого проклятого законопроекта о прослушивании?» (Речь идет о по-настоящему жестоком сводном законе 1968 года «О контроле над преступностью и обеспечении безопасности на улицах» [36] . Даже Линдон Джонсон был потрясен им, но не смог заставить себя наложить вето на эту содомию по той же причине, по которой многие сенаторы, называвшие законопроект «страшным», не стали голосовать против него: они не хотели попасть на карандаш как выступившие против «безопасных улиц и контроля над преступностью». Небольшая горстка сенаторов, все-таки не отдавших за него свои голоса, объясняли свою позицию в очень зловещих формулировках. Для получения дополнительной информации смотрите «Правосудие» Ричарда Харриса.)

Я думал об этом, но также думал и обо всех других аспектах этой загадочной и удручающей кампании, которая, как казалось всего несколько месяцев назад, имела большой потенциал, так что я даже переехал из Колорадо в Вашингтон ради того, чтобы освещать ее. Мне подумалось, что в тот момент поступить так было правильно, особенно на волне успеха, которого мы добились в ходе двух прошедших одна за другой кампаний движения «Власть фриков» против укоренившейся в Аспене власти денег / политики / деревенщины.

Но в Вашингтоне дела обстоят иначе. Не то чтобы каждый, с кем вы говорите, проявляет агрессивную враждебность к любой идее, которая может нарушить его устоявшийся образ жизни, — нет, они просто даже не думают об этом. И не видят никакого смысла жизни в субкультуре. Согласно вашингтонским представлениям о действительности, наркоманское / левое / рокерское / радикальное сообщество обитает где-то между Толедо и Билокси. «Встряхнуться» в Вашингтоне означает прикончить пинту виски «Фо роузес», а затем над куриными крылышками спорить с каким-нибудь пьяным конгрессменом об иностранной помощи.

Последнее повальное увлечение местного высшего общества — растворять шесть или восемь таблеток аспирина в свежей «Кока-Коле» и выпивать это все за раз. На это подсела масса людей из правительства. Но то, что кажется в Вашингтоне массовой паранойей, на самом деле просто тягучая тоска — и люди, которые здесь живут и процветают в великой паутине правительства, первыми расскажут вам на основе своего многолетнего опыта, что имя или даже партийная принадлежность следующего президента по большому счету не имеет никакого значения.