Он ехал уверенно, был спокоен за дочь и соседей, только немного волновался за Коляна да сердился на себя, что второпях весь мешок с продуктами на дорогу перебросил в нарту сына. Дичь — зайцы, куропатки — не попадалась навстречу ему, а затевать поиски, охоту значило сильно отстать от соседей, и Фома ехал голодом. Он догнал односельчан в поселке Моховое, верстах в семидесяти от Веселых озер. Его окружили, начали донимать расспросами: где Колян? Как Фома удрал от солдата?

— Пропадет наш Колян, — сказала Мотя. — Заблудится.

На нее сердито зашикали старики; они были суеверны и думали, что дурное слово может принести человеку болезнь, беду и даже сразить его насмерть, как пуля. Чтобы обезвредить необдуманное слово дочери, Фома поспешно сказал против него другое, умное:

— Не горюй, Мотя! Скорей волк и рысь станут добрыми, чем собьется с пути наш Колян.

Веселоозерцы решили сделать большой привал: развести костры, наварить мяса, вскипятить чаю, обогреться, перепеленать в сухое колыбельных ребятишек. Некоторые из малышей уже охрипли от плача и, несмотря на лютый мороз, были горячими.

Поселок Моховое маленький, а веселоозерцев было много, и они не стали проситься в дома, а по своему кочевому обычаю решили сгородить куваксы.

Кувакса — походное жилище, простейшее из всех рукотворных. Это конус из нескольких жердинок, обтянутый чем придется — брезентом, парусиной, оленьими шкурами, — с дырой вверху для выхода дыма. Пол голоземляной или забросан древесными ветками, сеном, мхом, что оказалось под рукой, посредине костер.

Самые запасливые привезли свои куваксы целиком: и парусину, и шесты, и оленьи шкуры закрыть пол. Оставалось только поставить. А другие захватили лишь парусину и теперь рубили жерди, ломали еловые и сосновые лапы.

Все жители поселка Моховое были тут же. И можно ли усидеть дома, когда случилось такое небывалое: веселоозерцы в самое неподходящее время — темное, пуржливое, морозное — пустились почему-то кочевать.

Веселоозерцам и помогали ставить куваксы и, не желая того, мешали расспросами: куда они, почему, зачем? Среди этих гостеприимно-надоедливых людей был один не в лапландской малице и унтах, а в черном бараньем полушубке, черных валенках и серой шапке пирожком; коротко острижен, гладко выбрит и с забавными очками на носу, которые держались не оглобельками за уши, как у других очкариков, а сами собой за переносицу и были привязаны шнурком к пуговице полушубка. Этот человек интересовался только ребятишками, особенно крикунами, заглядывал им в лица, трогал лоб, горяч ли, а потом велел некоторых нести за ним в поселок.

— А ты кто? — спросили его.

— Доктор.

— Доктор? — переспрашивали удивленно. — Как попал к нам?

Тогда все лопари лечились у колдунов и знахарей, о докторах знали только понаслышке. Слухи ходили и добрые и плохие: доктора лечат и калечат.

За последнее время стали часто рассказывать про доктора Лугова, которому за очки дали прозвище Глаза-Посуда. Его будто бы послал в Лапландию сам царь и велел поселиться не в городе, а среди оленного народа. И доктор живет в самой-самой недоступной Лапландии, лечит всех и ничего не берет. Есть только одно подозрительное у этого доктора — сам сильно кашляет, так сильно, будто получает удовольствие от этого. Больной доктор, не способный вылечить себя, не вызывал полного доверия.

Люди колебались, кому показать больных ребятишек: доктору или своему веселоозерскому колдуну-знахарю. Этот тоже вылечивал далеко не всех, но плату брал всегда.

Тут за доктора вступился Герасим Терентьев, житель поселка Моховое. Он первый встретил его на лапландской земле, он привез его в свой поселок, он был первым пациентом, принял жить в свой дом и считает своим первейшим другом, спасителем. При всяком мало-мальски подходящем случае он рассказывает: «Сначала меня родила мать, потом, в другой раз, — доктор Глаза-Посуда».

Все случилось так. Осенью в первый год первой мировой войны Герасим ездил в город Колу за покупками на зиму. В это время в Колу пришел из Архангельска последний пароход. Событие для Герасима редкое, и он побежал к пароходу. Подоспел как раз в тот момент, когда выходили пассажиры.

После всех сошел доктор. Рядом, по обе стороны у него, два солдата с ружьями. Доктор сильно кашлял, чихал, знать, был непривычен к морю и простудился. В одной руке он нес чемодан, в другой узел, стянутый ремнями. Закашлявшись, ставил багаж на землю.

Солдаты, оба молодые и свободные, — ничего, кроме ружья на плече да маленького солдатского мешка за спиной, — почему-то не хотели помочь доктору.

Герасим начал громко жалеть его и удивляться на ленивых солдат. Тогда один из них крикнул ему:

— Чего раскаркался? Иди помоги!

Доктор и солдаты долго ходили по Коле из дома в дом, от одного начальника к другому, а Герасим таскал за ними докторский багаж. Сперва его не пускали за порог к начальству, а затем вдруг позвали. Начальник, одетый ярко, пестро, как олень в праздничной сбруе, начал спрашивать, где живет Герасим, какая у него семья, изба, может ли он поселить у себя одного человека, русского доктора.