— В самом деле, что может быть смешнее? — воскликнула Йола.

Эме вновь улыбнулась.

— Моя дорогая, большинство мужчин, в сущности, дети, и здесь, в Париже, они соревнуются друг с другом, хвастаясь своими любовными победами, как англичане своими охотничьими трофеями или победами на скачках.

— Но как он может навредить вам? — спросила Йола.

— Принц и его сестра Матильда вращаются в артистических и интеллектуальных кругах Парижа. Если он объявит меня своим заклятым врагом, большинство завсегдатаев моего салона не осмелятся принимать мои приглашения.

— А что угрожает герцогу?

— О, тут все гораздо серьезнее, — ответила Эме, и в ее голосе послышались нежные нотки, звучавшие всякий раз, когда разговор заходил о любимом человеке.

— Но ведь герцог такая важная фигура! — воскликнула Йола. — Он пользуется всеобщим уважением. Неужели кто-то станет слушать, что скажет про него принц.

— Герцог, хотя и принадлежит к одному из самых знатных семейств Франции, принял нового императора в отличие от многих представителей его круга, — пояснила Эме. — По этой причине он persona grata в Тюильри, и в то же время у него есть собственные интересы, которые касаются принца.

— Что же это за интересы?

— Некоторые из них связаны с развитием искусств. Кроме того, он хочет восстановить процветание Франции в тех областях, которые неинтересны императору.

— Да, это действительно важно, — согласилась Йола.

— Это важно для Франции и для самого герцога, — уточнила Эме. — Он отдал столько сил, средств и времени этим проектам, что мне страшно подумать о том, что их у него отнимут, а его самого отстранят от участия в переговорах, которые сейчас ведутся.

— Нет-нет, этого нельзя допустить, — согласилась Йола. — Но даже если я уеду из Парижа, кто поручится, что принц не станет меня искать?

— Я думала об этом, — ответила Эме. — Я скажу ему, что вы решили вернуться домой, в забытый богом уголок Франции, и там выйти замуж, — с этими словами она пожала ей руку и добавила: — Кстати, мои слова о вашем замужестве недалеки от истины, по крайней мере, хочу надеяться.

Йола промолчала и лишь поцеловала Эме. Потом промолвила:

— Я всегда буду благодарна вам за вашу доброту и заботу. Я уеду завтра рано утром, прежде чем его императорское высочество успеет приехать сюда.

После этих слов Йола поднялась к себе в комнату и велела горничной принести дорожные сундуки.

У них ушло два часа, чтобы упаковать все красивые платья, которые Йола приобрела у Пьера Флоре. Их оказалось так много, что она была вынуждена одолжить у Эме еще два сундука.

Когда вещи были сложены и она наконец могла лечь в постель, ее долго одолевали тревожные мысли, не давая уснуть. Йола сказала себе, что должна воспринимать происходящее спокойно, все взвесить и обдумать, как учил ее отец.

Хотя разум твердил ей одно, тело кричало, что если бы любовь, в которой признался маркиз, была действительно сильной, он должен был сделать ей предложение. Что бы ни говорила Эме, как бы ни относились во Франции к браку по расчету, лично для себя она предпочла бы сказку о Золушке.

Ей хотелось, чтобы ее любили, не требуя взамен ничего, кроме ее сердца. Она мечтала, чтобы маркиз желал ее так, как она его, видел в ней просто человека, а не владелицу замка и состояния, даже не догадываясь, что ее воспитание ничуть не хуже его.

Разум говорил ей, что это невозможно, что Эме права, что маркиз — француз и как истинный француз привык думать иначе. Но что-то детское в ней подсказывало, что нельзя идти на компромисс и мириться с тем, что маркиз любит ее как мужчина, а не как аристократ.

Временами ей хотелось плакать — особенно когда она вспоминала, как маркиз говорил ей о своей любви. Тогда она пережила мгновения истинного блаженства. И вот теперь это блаженство, это счастье ускользает от нее, и она не может его удержать.

«Если я все-таки выйду за него замуж, — сказала она себе, — я больше не смогу верить его признаниям в любви. Я не поверю, что он чувствовал то же, что и я, что наша любовь от Бога».

Сжав в темноте кулаки, Йола прошептала:

— Он получил бы в качестве любовницы любимую женщину плюс замок в придачу, мне же достался бы мужчина, чья любовь была не настолько сильна, чтобы предложить мне обручальное кольцо.

Наконец рассвело. Йола встала с постели и, отдернув шторы, выглянула в сад. Вдалеке маячили крыши Парижа. Небо над ними было серым, затянутым тучами.