Шрифт:
– А ты-то откуда его знаешь? – спросил Керн.
– Однажды он вызволил меня из беды. Из большой беды. А теперь пошли!
Они вернулись в мастерскую. Профессор и вор посмотрели на Керна. Он кивнул и сел на свое место.
– В порядке? – беззвучно спросил профессор.
Керн снова кивнул.
– Тогда продолжаем, – прошептал профессор в свою рыжую бороду. – Aller [32] . Неправильный глагол. «Je vais, tu vas, il…» [33]
32
Идти (фр.).
33
Я иду, ты идешь, он… (фр.)
– Нет, – возразил Керн. – Возьмем сегодня другой глагол. Как по-французски «любить»?
– Любить? «Aimer». Но это правильный глагол.
– Вот именно поэтому, – сказал Керн.
Профессора выпустили через месяц. Вора – через полтора. Растратчика – через несколько дней после вора. В последние дни растратчик пытался склонить Керна к гомосексуализму, но Керн был достаточно сильным, чтобы не подпускать его к себе. Однажды он нокаутировал его коротким прямым хуком – уроки бокса не пропали даром. После этого растратчик унялся.
Несколько суток Керн провел в одиночестве. Потом в камеру привели двух новых заключенных. Он сразу понял, что это эмигранты. Старший молчал. Младшему было лет тридцать. На обоих были поношенные, но тщательно вычищенные и отутюженные костюмы. Едва войдя в камеру, старший лег на койку.
– Откуда вы? – спросил Керн младшего.
– Из Италии.
– Как там?
– Раньше было хорошо. Я прожил там целых два года. Теперь все кончилось. Везде строжайший контроль.
– Два года! – сказал Керн. – Это что-нибудь да значит!
– Да, а тут меня схватили на восьмой день. Неужели со всеми так?
– За последние полгода здесь стало намного хуже.
Новичок подпер голову руками.
– Везде стало хуже. И то ли еще будет?.. А как в Чехословакии?
– И там скверно. Слишком много народу понаехало. Вы были в Швейцарии?
– Швейцария слишком мала. Только приедешь, и уже ты у всех на виду. – Мужчина неподвижно смотрел перед собой. – И почему я не подался во Францию?
– Вы говорите по-французски?
– Конечно, говорю. – Он провел рукой по волосам.
– Хотите, поговорим немного по-французски? – предложил Керн. – Я только-только немного научился этому языку и не хочу ничего забыть.
Мужчина удивленно взглянул на него.
– Разговаривать по-французски? – Он сухо рассмеялся. – Нет, этого, извините, не могу! Тебя бросили в тюрьму, а ты веди светские беседы на французском языке! Абсурд какой-то! У вас какие-то странные идеи!
– Вовсе нет. Просто я поневоле веду довольно странный образ жизни.
Керн подождал еще немного, надеясь, что тот уступит. Потом забрался на койку и принялся повторять неправильные глаголы. Наконец он уснул.
Он проснулся оттого, что кто-то тряс его. То был мужчина, не желавший говорить с ним по-французски.
– Помогите! – прохрипел он. – Скорее! Он повесился!
Заспанный Керн привстал на постели. В бледно-сером свете раннего утра в проеме окна висела темная фигура с опущенной головой. Он вскочил с койки.
– Нож! Быстро!
– Нет у меня ножа. А у вас?
– Проклятие, тоже нет! Отняли! Я приподниму его, а вы выньте голову из петли!
Керн встал на койку и попытался приподнять тело. Оно было тяжелым, как мир. Куда тяжелее, чем выглядело. Одежда самоубийцы тоже была холодна и мертва, как и он сам. Керн напряг все силы и приподнял висевшего.
– Скорее! – сказал он, задыхаясь. – Расслабьте ремень. Долго мне его не продержать…
– Сейчас…
Другой забрался на койку и начал возиться с ремнем.
Вдруг он опустил руки и пошатнулся. Его стошнило.
– Вот свинство! – крикнул Керн. – Неужели это все, что вы можете? Снимите с шеи ремень! Живо!
– Я не могу смотреть… Глаза! Язык!..
– Тогда держите его вы! Я сам сниму ремень!
Он передал другому грузное тело и выпрямился. Зрелище было и вправду страшное. Отекшее бледное лицо, выпученные, словно лопнувшие глаза, толстый черный язык. Керн попытался просунуть пальцы под тонкий ремень, глубоко врезавшийся во вздувшуюся шею.