И, прости ему Господь, он любил все это. Потому что здесь он, худой очкарик, хрупкое человеческое существо с изувеченным телом, чувствовал себя по-настоящему живым.

В дождливых сумерках перед ним проходили на корабль его солдаты, мальчики восемнадцати и двадцати лет, которых повезут на поле новой битвы, где-то на побережье Северной Каролины. Битвы, у которой еще нет имени, где ему придется бросать таких же мальчиков, как Джон, в горнило боя. Мальчиков, которых он любил. Их загорелые, улыбающиеся лица изменялись навсегда, в то же время оставаясь прежними, они смотрели на него и только на него, потому что он был их кумиром, героем Геттисберга.

Отведя свою лошадь на край дороги, Эндрю сел на нее. Он молча смотрел, как его солдаты поднимаются по трапу на корабль, и думал о том, какая судьба им всем уготована.

— Смотри, Готорн, вот и корабль.

Винсент Готорн отвел глаза от спины идущего перед ним солдата и увидел фигуру своего командира и ждавший их корабль.

— Интересно, скольких из нас укокошит кровавый Кин на этот раз?

— Слушай, Хинсен, он вовсе не такой злодей, — возразил Винсент.

— Все офицеры ублюдки, — огрызнулся Джим Хинсен. — Посмотри, что он с нами сделал под Геттисбергом и в Уайлдернессе, если на то пошло, — бросил нас в самое пекло, чертов ублюдок.

— Заткнись, шмакодявка, недоносок хныкающий! — раздался высокий, отрывистый голос подошедшего к ним сержанта Барри. — Вас двоих там даже не было! Да кто вы такие? Паршивые салажата, новобранцы чертовы, маменькины сынки! Не вздумайте говорить о нашем полке «мы», пока не побываете в заварушке и не получите на это право.

— Я не сказал ничего дурного, — робко ответил Винсент.

— Ты и не слушай ничего дурного, — отозвался Барри. — На твоем месте я бы держался подальше от этого Хинсена.

Не говоря больше ни слова, Барри прошел вперед, помогая проводить солдат на корабль.

— Ублюдки, все они ублюдки, — чуть слышно пробормотал Хинсен.

Пристыженный Винсент промолчал. Он и в самом деле был салагой, вступившим в полк только в этом месяце. Но как он мог объяснить, что, будучи квакером, пошел в армию после длительной борьбы с самим собой, решившись взять в руки оружие ради прекращения рабства. И кроме того, ему было всего семнадцать, и он совершил грех, солгав о своем возрасте, когда записывался в армию. Винсент украдкой бросил взгляд на Хинсена, который продолжал тихо браниться. Не слушая его ругательств, он возблагодарил Господа за то, что двадцатимильный марш закончился и он пережил его, не свалившись с позором от изнеможения, хотя всю последнюю милю думал, что усталость доконает его.

— Кажется, кое-кто из твоих парней не слишком счастлив.

Эндрю приветственно кивнул подошедшему к нему Эмилу Вайсу, полковому хирургу. С лошади ему была хорошо видна лысая макушка доктора, хотя он с трудом различал его румяное лицо, обрамленное большой седой бородой, которое обычно было еще более красным из-за потребления немалого количества медицинского спирта. Эндрю соскочил со своего коня и передал его штабному ординарцу, который повел Меркурия на корабль.

— Если бы они не жаловались, я бы забеспокоился, — философски заметил Эндрю. — Рад только, что на месте Барри не оказался Ганс, а то эти парни позавидовали бы грешникам в аду.

— Матушка Гансушка кудахчет над своими птенцами, — усмехнулся Вайс.

— У вас достаточные запасы медикаментов? — спросил Эндрю.

— Их никогда не бывает достаточно, — хмыкнул Вайс. — Черт возьми, сынок, не хватает бинтов, не хватает липового отвара, и, похоже, всегда и всего будет не хватать.

Вайс попал в полк незадолго до Геттисберга, и Эндрю всегда считал это подарком судьбы. Хотя другие полковые хирурги презрительно отзывались об «этом чокнутом жидовском докторе из Тридцать пятого», Эндрю и все его солдаты молились на него — редчайшая вещь в армии, где весьма часто попадались полуграмотные сельские фельдшеры и коновалы.

Вайс получил образование в Будапеште и беспрестанно говорил о каком-то неизвестном враче по имени Зиммельвейс, который в конце сороковых годов придумал средство под названием антисептик. Эндрю несколько раз был свидетелем споров Эмила с другими врачами, утверждавшими, что гной идет на пользу больному, а инфекция является следствием ранения. Эмил всегда выходил из себя, крича, что они средневековые мясники и что инфекцию можно предотвратить кипячением инструментов и бинтов и мытьем рук между операциями липовым отваром.

Каковы бы ни были методы доктора Вайса, солдаты Тридцать пятого оправлялись от ран вдвое быстрее, чем солдаты других полков.

Эндрю опять почесал обрубок левой руки и подумал, что может подтвердить правоту Вайса на собственном опыте. После Геттисберга он даже не возражал против того, чтобы доктор называл его «сынком». Тем более что тот был вдвое старше Эндрю и даже в плохом настроении, нередко посещавшем его, обращался таким образом ко всем однополчанам, включая Ганса, внушавшего ужас новобранцам.