Шрифт:
Питер Морроу сидел у себя в мастерской. Прятался от звонков телефона.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Он вернулся домой после ланча, надеясь найти здесь тишину и покой. Клара забрала газеты и ушла – наверное, хотела прочитать их наедине. Так что он понятия не имел, что написали критики. Но как только он вошел в дом, принялся звонить телефон. И не умолкал. Все хотели поздравить Клару.
Звонили кураторы из музея, в восторге от рецензий и последовавшего благодаря этому ажиотажа на выставке. Звонила Ванесса Дестин Браун из «Тейт модерн» в Лондоне, благодарила за вечеринку, поздравляла Клару и спрашивала, не могли бы они встретиться и обсудить выставку.
Для Клары.
В конце концов Питер перестал отвечать на звонки и просто встал в дверях ее мастерской. Оттуда он видел несколько кукол из тех времен, когда она думала сделать целую серию таких.
«Наверное, они слишком политизированные», – сказала тогда Клара.
«Наверное», – ответил ей Питер, но «политизированные» было вовсе не тем словом, которое приходило ему в голову.
Он видел сваленные в углу «Воинственные матки». Она забросила их после очередной провальной выставки.
«Наверное, я слишком опережаю время», – сказала тогда Клара.
«Наверное», – ответил Питер, хотя у него на уме были совсем другие слова, вовсе не «опережаю время».
А когда она начала работать над «Тремя грациями» и три пожилые подруги даже позировали ей, он сочувствовал этим женщинам. Клара проявляла себя эгоисткой, ожидая, что три старые женщины будут позировать ей ради какой-то картины, которая никогда не увидит дневного света.
Но женщины не возражали. Им это нравилось, если судить по смеху, который время от времени не давал ему сосредоточиться.
А теперь эта картина висела в Музее современного искусства. Тогда как его педантичные картины висели, вероятно, у кого-нибудь на лестнице или, если Питеру повезло, над камином.
И видели их десяток-другой людей в год. А внимания обращали не больше, чем на обои или на занавески. Внутреннее украшение для богатого дома.
Ну как могли Кларины портреты ничем не примечательных женщин оказаться шедеврами?
Питер повернулся спиной к мастерской Клары, но прежде увидел, как лучи полуденного солнца коснулись громадной ноги из стеклопластика, марширующей по ее мастерской.
«Наверное, слишком уж мудрено», – сказала тогда Клара.
«Наверное», – пробормотал Питер.
Он закрыл дверь и вернулся в свою мастерскую, но телефон продолжал трезвонить в его ушах.
Старший инспектор Гамаш сидел в просторной общей комнате гостиницы Габри. Стены были выкрашены в кремовый свет, мебель была выбрана Габри из антикварных находок Оливье. Но тяжелой викторианской мебели он предпочитал комфорт. По обе стороны камина стояли большие диваны и кресла, создававшие здесь пространство для разговоров. Если гостиница со спа-салоном Доминик на вершине холма сверкала и сияла, как чудесный драгоценный камень, то гостиница Габри мирно, весело и бедновато приютилась в долине. Словно дом бабушки, если принять за бабушку толстяка-гея.
Габри и Оливье, предоставив полицейским помещение гостиницы для разговора с постояльцами, отправились в бистро обслуживать клиентов.
Разговору с постояльцами предшествовал другой нелегкий разговор, начавшийся, когда они еще не переступили порога гостиницы. У крыльца Бовуар осторожно отвел Гамаша в сторону:
– Я думаю, вы должны кое-что знать.
Арман Гамаш изумленно посмотрел на Бовуара:
– Что ты натворил?
– Вы это о чем?
– Ты говоришь точно как Даниель, когда он был мальчишкой и попадал в какую-нибудь переделку.
– Я обрюхатил Пегги Сью [36] во время танца, – выпалил Бовуар.
Какое-то мгновение Гамаш выглядел ошеломленным, потом улыбнулся:
– Ну а если серьезно?
– Я сделал одну глупость.
– Это возвращает меня в прекрасные прежние времена. Продолжай.
– Понимаете…
Открылась сетчатая дверь, и женщина лет пятидесяти с гаком поздоровалась с ним:
– Месье Бовуар, как я рада снова видеть вас!
Гамаш повернулся к Бовуару:
36
Речь идет о героине популярной песни.
– Признавайся, что ты сделал?
– Я надеюсь, вы меня помните, – сказала женщина с жеманной улыбкой. – Меня зовут Полетт. Мы познакомились вчера на вернисаже.
Дверь еще раз распахнулась, появился человек средних лет. Увидев Бовуара, он засиял.
– Это вы, – сказал он. – Мне только что показалось, что я вижу вас на дороге. Я искал вас вчера на барбекю, но вас там не было.
Гамаш пытливо посмотрел на своего заместителя. Бовуар повернулся спиной к улыбающемуся художнику: