Шрифт:
Вот уж правда что…
– А как тебя зовут? – осторожно спросил я.
– Катерина, – сказал девчонка, сияя своими зелеными-презелеными глазами. – Но вообще можешь называть меня Кэт, потому что я очень люблю кошек. Очень-очень! Наверное, в прошлой жизни я была кошкой.
– Кэт?! – повторил я.
– Что ты так удивился? – усмехнулась она. – А как меня должны звать, по-твоему?
– Шамаханская царица! – ляпнул я и чуть язык не откусил.
Ведь девчонкам такое говорить нельзя! Больно много о себе воображать начинают!
Вот! Уже начала! Ишь, как улыбнулась!
– Да? – переспросила Кэт. – А я думала, ты скажешь – Гатика…
Твой личный кошмар
Часть первая. КОРРЕКТОР
– Да брось кукситься, тут вообще-то ничего, – сказала девчонка, стоявшая в дверях. – Жить можно. Иногда даже весело бывает. Главное, в петлю раньше времени не лезь.
– Что?! – Лёлька взглянула на нее, но разглядела только какое-то расплывающееся пятно вместо лица.
Она изо всех сил старалась удержать слезы, а они так и подступали к глазам. И даже уже немножко лились…
– В петлю не лезь, – повторила девчонка и сделала очень выразительный жест: обвела шею рукой, а потом как бы потянула вверх.
И закатила глаза, и высунула язык.
«Значит, это все-таки психушка!» – подумала Лёлька и наконец-то расплакалась.
Это психушка, а никакой не санаторий! Значит, ее все обманывали: и родители, и «дядя-доктор», и сопровождающий, который встретил ее на станции и привез сюда.
Значит, она все же чокнутая.
А всем чокнутым место в психушках.
И ничего удивительного нет в том, что водитель, который вез Лёльку и ее сопровождающего со станции, чесанул от санаторных ворот с третьей космической скоростью, едва пассажиры вышли из его машины и вытащили из багажника Лёлькин чемодан! Боялся, наверное, что из этой узкой зеленой калитки вывалится толпа психов и набросится на него.
Наверное, тут всякое бывало. Этот шофер небось часто сюда людей возит. Может, кто-нибудь из них на него и накидывался…
Лёльке, если честно, тоже очень хотелось накинуться. Накинуться, вцепиться в него – и не отпускать до тех пор, пока не отвезет ее обратно на станцию. А еще лучше – прямиком в город, на родимую улицу Фруктовую, где Лёлька прожила почти тринадцать лет своей жизни. И не возражала бы прожить еще десять раз по тринадцать!
Хотя, наверное, столько не живут… Ни на улице Фруктовой, ни на какой-нибудь другой.
– Лина, прекращай новенькую пугать, – строго сказал сопровождающий. – Дай ей время оглядеться, привыкнуть.
– А потом можно пугать? – нагловато ухмыльнулась девчонка, но сопровождающий не ответил, а только велел проводить Лёльку на третий этаж, добавив, что чемодан пока останется здесь.
Лина тихонько хмыкнула, но ничего не сказала.
Потом сопровождающий закрыл за собой дверь – и все.
Больше Лёлька его не видела.
Так же как и своего чемодана, между прочим.
Пока шли по коридору, Лёлька испуганно озиралась.
Лина больше про петлю не говорила, зато критически поглядывала на Лёлькину косу. И даже рот кривила в этакой ехидной ухмылочке.
Ну и что? По поводу ее прически Лёлька тоже могла бы ухмыльнуться! Потому что Линина прическа оказалась ну очень странной. Ее почти белые волосы были заплетены в десяток коротких и тощих торчащих в разные стороны косичек, закрепленных на концах маленькими смешными пластмассовыми заколочками в виде цветочков и бабочек. Такие косички называют мышиными хвостиками. И никакие заколочки положение не спасают!
А впрочем, какая разница, как Лина причесана? Ладно, хоть не наголо обрита!
Лёлька видела в каком-то фильме, что в психушках больных бреют наголо…
Тогда это не психушка?
Где, скажем, приемный покой? Где врачи и санитары со шприцами на изготовку и смирительными рубашками?
С каждым шагом Лёльке становилось все спокойнее.
Самый обыкновенный коридор. Белые двери по обе стороны. На дверях ни номеров, ни табличек. Противного больничного запаха не чувствовалось. Наоборот – из-за одной двери тянуло ароматом печенья с корицей.
Совершенно так же пахло дома, когда мама пекла это печенье. Этот запах был как бы привет из прежней жизни…