Удивительно быстро с этими погружениями пролетел день. Спокойный серый сумрак наступал с моря, сменяя

алый горизонт безумного заката. Голод судорожно сжал внутренний мир. Тот перестал мудрствовать и завопил о

пище. И костер внизу с душистой ухой в бурлящемкотле был как раз вовремя.

Как по мановению волшебной палочки на струганном деревянном столе появились закуски и бутылка

запотевшей водки. Все проводили первую рюмку, закусив неимоверно вкусной прессованной икрой кефали с

хлебом. А с ними лук и помидоры, и поверх — крупной солью. Неизменные рыбацкие угощенья утолили первый

голод в ожидании главного блюда –царской ушицы.

— Эта икрица, кефалиная, — начал первую баечку костровой, старый матрос рыбачьего стана, — она того…

дуже ценилась в древности. Эти, как их… О, византийцы, так те ценили ее выше черной. Ну и мы ее под водочку

полюбляем. А можно и с пивом! Эх! Это Константиныч, его благодарите, — он кивнул на Гошу, — он у нас всегда

дорогой гость. Ну и его друзья — наши друзья. Потому вам такое редкое угощение. Клюзив, як кажуть у кини, — на

какой-то смеси языков закончил он.

— Сразу не представил — думал, что вы его уже знаете. Его знают все. Вот, знакомьтесь, это вездесущий

Рачибо. Местный дух, моряк, старый пират и баечник. Как кот-баюн… и старуха Изергиль в одном лице.

— Нет, Рачибо больше на краба схожий, — улыбнулся молодой моряк. — Атлешский краб-баюн Рачибо.

Все повернулись к догоравшему костру. Дана мягко пригрелась под крылом у Гоши. И теплом своим

растапливала его гордое и неприступное эго.

— Эк, — крякнул Рачибо, — такий я потому, что предки мои из этих мест. Помесь степняков и мореходов.

Вообще древние это места, — начал он. — Это сколько рокив? Двадцать, а може, и тридцать тому. Заходили до нас

на рыбачий стан ахренологи. Чи археологи. Кумедные хлопцы. Так они за чарочкой да под таку саму ушицу сказки

сказывали. Я цю ихню баечку наизусть знаю. Слухайте.

Пришли якось издалека люди. Чи марийцы, чи арийцы. Огнепоклонцы були ти перши люди. Хоч и

трудолюбны. Нарыли землянок у степу, шатров походных соорудили, привели конячок да верблюдов, баранов та

коз всяких. Только до моря подходить еще близко боялись — больно страшным оно им казалось после

неподвижных степных просторов. Вроде как враждебная стихия.

Говорил Рачибо, складно выговаривая умные слова. Когда-то услышав, их крепко держала его память.

Казалось, он сам менял облик, преображаясь в того археолога, заморочившего ему голову когда-то своими

застольными, за рюмкой, рассказами.

— Прошло время, и сильные стали поджимать до самой кромки земли, к морю, слабых. А травы — ну вы ж

сами видели — никакие. Скудные и соленые. Да кручи — опасные и обрывистые. В общем, не дюже.

И была у этих кочевников-степняков дивчина прекрасная. Чародейка и жрица, хранительница священного

огня. И звали ее Атлеш, что значило на их древнем языке «огненная». Може, руденька була. Таки и доси в наших

местах девчата. Первая из своего народа испробовала она в эту теплую морскую купель — Чашу. Почувствовала

здесь, в природных разломах, присутствие великого духа. Только, казали те археологи, уровень моря тогда был

набагато меньший, чем сейчас. Так что в той купели воды було, може, трохи бильше, чем мне о… — показал он

рукой под пояс глубину. — Ну вам, девчатам, буде по эти...

— Нет, дед, ты точно озабоченный! — почему-то смутилась Лариска.

— Слухай, то ли будет! Понравилось ей отдыхать в прозрачной воде нашей каменной чаши. Нежилась она как

рыбка золотая, только без чешуи. И дневала в той купели и ночевала. Здесь и подкараулил ее хозяин здешних мест.