Во время съемок, в ситуациях, где актеры могли естественно разговаривать друг с другом, мы позволяли им это. Я даже сочинил парочку дополнительных строчек к тем разрозненным разговорам, которые ты слышишь на пластинке. Сколько из этого мы используем, я не знаю. Мы не узнаем этого, пока не произведем дубляж.

ДЖИМ ЛЭДД: Стоит ли поклонникам группы ожидать чего-то вроде фильма-концерта?

РОДЖЕР УОТЕРС: Нет. Это не концерт, и даже никто из «Pink Floyd» не появится на экране. Вначале мы чуть-чуть присутствовали в фильме — в нескольких ранних вариантах сценария — в роли читающих текст от автора. Под влиянием Алана мы все больше и больше исчезали из фильма.

АЛАН ПАРКЕР: Фильм довольно необычен, его сюжетная линия сильно отличается от привычной. Там нет настоящего диалога как такового, хотя мы записали кое-какие звуки и разговоры, которые будем вставлять по ходу фильма. По существу, сюжетом картины будет музыка, работа, которую я должен был сделать, — это рассказать большую часть истории только с помощью изображения. Вот основная проблема: чтобы продвигать действие вперед, в обычном случае использовался бы диалог, у меня же не было такой возможности. С другой стороны, у меня есть сила музыки, фактор, обычно отсутствующий — либо, во всяком случае, не такой мощный, как эта музыка. Я думаю, что музыка группы сама по себе и ее концерты уникальны, поэтому справедливо, что фильм опробует иной маршрут. И хотя это более трудный путь, думаю, он будет успешным.

Было бы легче просто установить десяток камер на концерте и снять неплохой фильм. Мы посчитали это ошибкой. Снимая фильм-концерт, снимаешь концерт, а не фильм. Данное представление имеет больше смысла, чем обычный рок-концерт, и заслуживает большего. Поэтому мы хотели, чтобы фильм жил своей собственной жизнью и мог рассказать историю кинематографическим языком.

ДЖИМ ЛЭДД: Когда «Pink Floyd» выпустили «The Wall» в 1979 году, песня «Another Brick In The Wall. Part 2» стала предметом ожесточенных дискуссий. Письма в ее поддержку и осуждение пришли со всего света; были написаны десятки газетных статей; государственные служащие оскорбились; учащиеся всех классов пели эту песню в школьных коридорах [8] . Кинотрактовка этой песни, конечно, очень важна, и, я думаю, мы должны начать с личного мнения Роджера Уотерса о ней.

РОДЖЕР УОТЕРС: В Англии существуют две системы школьного обучения… и, конечно, ни в коем случае не следует их смешивать. Одно из этих течений возглавляет Род Бойсон, являющийся помощником министра в администрации Тэтчер. Он верит, что если детей заставить сидеть, и молчать, и слушать, и учить, то они превратятся в прекрасных, послушных, продуктивных членов общества. Он верит, что это гораздо важнее, чем если бы им позволили высказывать свои мысли, или думать, или что-то еще. Школьные годы я провел в средней школе для мальчиков, где метод Рода Бойсона применялся очень широко; мы даже не надеялись высказать свое мнение о чем-либо.

ДЖИМ ЛЭДД: Получал ли ты какую-нибудь негативную реакцию на песню «Happiest Days Of Our Lives» — в виде писем или петиций протеста?

РОДЖЕР УОТЕРС (молчит, размышляя): Ни на «Happiest Days», ни на «Another Brick. Part 2», которая здесь вышла на сингле, не было положительной реакции. Люди пришли от них в безумную ярость. Они решили, что, если я сказал: «Нам не нужно никакого образования», то это что-то вроде тупого панковского протеста — что, конечно же, совсем не так, если слушаешь песню в контексте.

С другой стороны, я получил удивительную реакцию от людей, от которых не рассчитывал ее получить. Архиепископ Кентерберийский сказал, что если альбом столь популярен у школьников, то, должно быть, он каким-то образом выражает их чувства. Если кому-то альбом не нравится, но тем не менее волнует, нужно воспользоваться случаем, чтобы использовать его в качестве отправной точки для дискуссии — именно так считал и я. Уверен, многие люди в школах имели возможность сказать: «Хорошо, вы все слышали эту пластинку; как вы думаете, о чем она?»

ДЖЕРАЛЬД СКАРФ: Я оформлял декорации к фильму, и для эпизода «Нам не нужно образования» я сделал что-то вроде лабиринта, так как пришел к заключению, что система образования очень похожа на лабиринт, особенно в Англии. Ты движешься по нему и питаешь его на протяжении всей длины.

Маски делают учеников похожими друг на друга. Ключевая сцена — где дети становятся на ленту школьного конвейера и проходят через небольшой тоннель, являющийся школьной системой. Когда они появляются с другого конца, это уже одинаковые дети, сидящие за одинаковыми партами, носящие одинаковые маски, выглядящие одинаково. Все общественные системы, через которые проходит человек, в некотором отношении дефектны; они склонны производить одинаковых людей снова и снова.

Я также попытался обратить внимание на то, что здесь, в Англии, многие из этих детей, пропущенных через систему, покидают школу и сталкиваются лицом к лицу с безработицей. Они попадают на другой конвейер: в очередь за пособием. У меня также есть дети, идущие по другой ленте конвейера и падающие в огромный бункер, затем в мясорубку. Они пропускаются через мясорубку и появляются в виде червей — это еще один способ продемонстрировать сущность системы.

ДЖИМ ЛЭДД: К концу фильма Пинк проходит через ужасную физическую трансформацию — из глубоко страдающей рок-звезды в фашистского лидера. В этих сценах использовалось около сотни скинхедов в качестве сторонников Пинка из его кошмарных видений. Это иллюстрация того, куда могло бы в конце концов привести слепое поклонение перед рок-н-роллом.