– Надо полагать, до распятия вы при всем при том доводить не хотели бы.

Священник рассмеялся.

– О, при необходимости пойду и на это, но да минует меня чаша сия, и все такое прочее. Кстати говоря, Куэльо интересуется вами. При нашей последней встрече он усердно меня расспрашивал.

– Что вы ему сказали?

– Что вы американец с наклонностями филантропа, отошедший от дел.

– И он вам поверил?

– Разумеется, нет. Поначалу он считал вас агентом какого-то другого картеля. Теперь думает, что вы агент El Norte.

– А кем считаете меня вы, святой отец?

Отец Сантана снова рассмеялся.

– Ну что ж, хорошо. Я считаю вас мятущейся душой – как и большинство людей, с которыми имею дело. – Он протянул Мардеру руку. – Послезавтра – скажем, в десять – буду ждать вас перед домом. Наверняка опоздаю, но вы уж не обессудьте, праздник все-таки.

– Ну и видок, краше в гроб кладут, – сказал Мардер дочери.

– Спасибо. Вся деревня старалась.

– Верю. Где ты раздобыла это платье?

– Это старье? – Она покружилась, развевая подол. Платье из желтого атласа доходило Стате до лодыжек, низкий корсаж с оборками открывал плечи и поддерживал маленькую грудь. – Не знаю даже – у Роситы и других там целая сокровищница. Грим тоже их рук дело.

– Мне нравится. Ты как будто даже и счастлива, что преставилась.

Все открытые участки кожи Статы замазали матово-черной краской, поверх которой искусно вывели белым контуры костей. Лицо загримировали под череп, короткие рыжие волосы разделили посередине пробором и уложили гелем. Еще на ней было подобие тиары из цветных лент, крепившейся к длинному желтому парику. Она олицетворяла La Calavera Catrina [125] – женщину высших сословий, ставшую неотъемлемым атрибутом D'ia de los Muertos.

– А я и вправду счастлива. У меня с одиннадцати лет не было ни одного Хэллоуина, на котором я не изображала бы сам знаешь кого. Как же меня утомляло таскать везде эту книгу с фонариком. Живым мертвецом быть намного спокойнее. А как у тебя дела? Я заметила, что ты не танцуешь.

Мардер показал на стоявшую перед ним бутылку старой темной текилы.

– Нет, сейчас я напиваюсь. Боюсь, мое достоинство пострадает, если вдруг я плюхнусь лицом вниз, хотя сегодня как раз тот случай, когда hidalgos положено валять дурака, а людям потешаться над ними.

– Но тебе все равно стоит сплясать с Ла Эспиносой.

– Неужто?

– Да, она весь вечер бросает на тебя пылкие взгляды.

Мардер невольно заозирался по сторонам, но пылких взглядов что-то не уловил. Зато увидел Лурдес, которая также изображала Катрину, только вырядилась в красный атлас, и ее формы смотрелись в платье более соблазнительно. Она танцевала со Скелли, натянувшим маску скелета и рубаху с нарисованными костями. Он был хорошим танцором, Лурдес – тоже. Все кругом смотрели на них с удовольствием – на самого грозного мужчину с самой красивой девушкой. Как будто на их глазах создавалась corrido; не хватало только трагической концовки, которая, несомненно, не заставит себя ждать. Мардер, сам же и организовавший эту концовку, гадал про себя, выполнила ли Пепа Эспиноса его просьбу и сработало ли это, и даже если Лурдес решила ехать, то хватит ли ей смелости и самообладания, чтобы не проболтаться своему немолодому, но отчаянному любовнику.

– Это все твои романтические фантазии, – проронил Мардер.

Стата, которая как раз потягивала «Маргариту», так и прыснула, подняв фонтанчик мелких брызг, блеснувших в свете десятков бумажных фонарей, развешанных над террасой.

– И это самый романтичный человек в мире говорит самому неромантичному.

– Может, ты меняешься. Может, мы махнулись личностями, и теперь твоя очередь быть романтичной, а моя – холодным и расчетливым.

Почуяв в его словах некую горечь, она спросила:

– Прости, но… что-то случилось?

– Да ничего особенного. Со мной все тип-топ, если опустить тот факт, что я превратил свой дом в крепость, напичканную военной техникой и охраняемую наемными убийцами, а командует ими джентльмен, которому, как мне достоверно известно, отшибло мозги еще в 1969-м. Я сижу тут, гляжу на всех этих замечательных людей, вырядившихся покойниками, и гадаю, кто из них в ближайшие дни погибнет на самом деле, и виноват во всех этих смертях буду я, это мой ужасный, ужасный просчет. А все потому, что мне…

– Почему, папа?

Он чувствовал ее неподдельный интерес, глубинную потребность понять, которая жила в ней с пяти лет и которая удерживала ее здесь. Здесь, где ее тоже, скорее всего, убьют.

– Потому что мне понравился вид с террасы.

Она все ждала, но Мардер ограничился этой отговоркой. Он сделал еще пару глотков a~nejo [126] .

– Пап, мне кажется, ты преувеличиваешь. Через пару дней вернется армия, и все злодеи попрячутся, разве что будут иногда по старинке баловаться расчленениями. Если в районе появится майор Нака со всеми его танками, то на массированную атаку они не осмелятся.