– А если нет?

– Тогда не знаю, что и сказать. Очень хотел бы выслать солдат, чтобы помочь с поисками, но у нас в самом разгаре операция, и я не вправе отлучиться. Я попрошу наших осведомителей, чтобы были начеку, но боюсь, пока больше ничего не могу сделать. Искренне сожалею, сеньорита Мардер.

Она поблагодарила его за информацию, сказала, что понимает его и что сама наведет кое-какие справки. Лурдес согласилась отвлечь единственного тамплиера у насыпи, и Стата тихонько провела мотоцикл мимо автомобиля, в котором совершалось действо отвлечения. А потом направилась к единственному тамплиеру, который хотя бы теоретически мог ее просветить: к своему дяде, Анхелю д’Арьесу.

Они уже долго – как казалось Мардеру – ехали по горной дороге. Удивительно, но Скелли уснул, тело его обмякло и на крутых поворотах наваливалось соседу на плечо. В очередной раз проявилась его поразительная способность дрыхнуть абсолютно в любой ситуации, где не требовалось думать или быстро действовать. Мардер же не спал и страдал: от связанных рук, от мешка на голове, отсекавшего его от мира, от растущей внутри паники. Он чувствовал, как в его глотке зарождается крик – старый кошмар вернулся, но теперь все было реальнее и потому ужаснее. Его захватили в плен не мальчишки-садисты, а жестокие люди, которым на него плевать, и взрослые на помощь не придут. Он терял контроль над собой. Он мог обмочиться, наложить в штаны, он готов был выброситься из кузова – сделать что угодно, лишь бы не темнота и неволя.

И вдруг в его памяти всплыла история, которую он читал в детстве. Вспомнилась, до мельчайших деталей, и сама книга – зеленый томик в твердой обложке, купленный за десять центов у букиниста на Четвертой авеню. Это был роман Джека Лондона [114] про человека, которого пытается сломить злой тюремщик, неделями напролет держа его в смирительной рубашке, в кромешном мраке. Но герой не желает сдаваться, и в книге рассказывается, как он в безумии своем переносится в фантастический мир приключений, более реальный, чем камера, и таким образом переживает свои муки.

Мардер вспоминал книгу, ее ветхие пожелтевшие страницы, запах старой бумаги, и еще затхлый воздух букинистических лавок, и как здорово было ездить с мамой на метро до Юнион-сквер. Это были особые часы для них двоих, они обходили магазин за магазином и возвращались домой с полными сумками книг. Вспоминался и мамин запах, резкий аромат ее одеколона, и запахи армии – брезентовых палаток, оружейной смазки, сгоревшего пороха, пота, туалетов. От Скелли тоже пахло по-особенному. Мардер сделал глубокий вдох, но ощутил лишь запах холщового мешка, влажного от его собственного дыхания. Говорят, что запах нельзя вспомнить, как что-то услышанное или увиденное; судя по всему, такая способность в человеке попросту не заложена. Ему довелось редактировать книгу и на эту тему – один из многочисленных трудов о загадках мозга. Однако Мардер помнил, как столкнулся с одним конкретным запахом, и полагал, что уж его-то не забудет никто, хотя в военных мемуарах о нем упоминают редко: как пахнет человеческое тело, разнесенное на куски взрывом.

Обонятельная волна подхватила Мардера, вырвала из тьмы и неволи и унесла в прошлое, в ту пору, когда он впервые испытал эти ощущения.

Мардер бодрствовал, когда все началось, и погиб бы вместе со всеми прочими в штабном бункере, если бы в четыре с чем-то утра 18 сентября 1969 года не вышел на улицу отлить. Командный пункт располагался в одном из туземных домов, под ним находился бункер для укрытия в случае нападения, но их застали врасплох, поскольку вьетнамцы разместили крупные минометы калибра 107 мм за ограждением базы, и их дальности как раз хватило на командный пост. И они знали, куда бить – без сомнений, у них имелся идеально точный план деревни и базы «зеленых беретов». А еще им благоволила военная фортуна, поскольку первый же залп угодил в цель. Взрывная волна сбила Мардера с ног и отбросила на бочонок, заменявший здесь туалет. Когда он кое-как поднялся с земли, у него шла кровь из десятка осколочных ран на спине и ягодицах, а командный барак представлял собой груду раскуроченных бревен.

Пошатываясь, Мардер побрел к этой дымящейся развалине, освещаемой лишь редкими языками пламени, следами трассирующих пуль, зеленых и красных, и прерывистым призрачным светом сигнальных огней, взмывающих над периметром. Под ногу ему что-то подвернулось, он упал и обнаружил, что поскользнулся на человеческих внутренностях. Они чисто символически соединялись с оторванными конечностями и головой, которую Мардер отказывался узнавать. Глаза остались открытыми, и с каждой вспышкой на черном небе в этих мертвых глазах зажигался свет, отвратительная пародия на жизнь. Мардера выворачивало наизнанку, и он в полной беспомощности бормотал детские молитвы, когда его схватили за руку и рывком поставили на ноги.

– Все умерли, – сообщил он этому человеку и далеко не сразу понял, что перед ним Скелли. К тому времени Мардер уже находился в гуще событий – на него нагрузили мешок с гранатами и два ящика с пулеметными патронами, а еще несколько лент набросили на шею. Скелли должен был погибнуть в бараке, но вот он, живехонький, бежал и выкрикивал приказы людям, выплывавшим из темноты. Хмонгов и вьетнамских коммандос готовили к подобным атакам, но гибель начальства и уничтожение местной радиосети деморализовали их. Скелли спонтанно перешел на более древнюю форму командования, используя в качестве связных деревенских ребятишек и подгоняя солдат в бой тычками, бранью, вдохновляя личным примером.

Он установил на подготовленной позиции «M60», закрепил за ним двоих людей и двинулся дальше, увлекая за собой Мардера и пару десятков монтаньяров. Даже в темноте было очевидно, где именно минеры ВНА прорвали периметр. По всей северной окраине деревни взрывались наземные мины, вспыхивали сигнальные огни, трассировали пули с обеих сторон. Мардер отыскал автомат с патронташем и сам себе отдал приказ следовать за сержантом, поскольку в бою предпочитал держаться поближе к тем, кто хоть немного представляет, что, черт возьми, делает, а сейчас это был именно Скелли. Обычная иерархия сгинула под обломками штабного барака; сержант взял командование на себя и теперь вел их в бой.