– На одной есть. Я тебе покажу.

– Видно, дон Эстебан был тот еще фрукт. В смысле, это же надо так разозлиться из-за того, что дочь вышла замуж без разрешения. В шестидесятые-то годы.

– Вообще-то, в семидесятые, но для него это могли бы быть и тысяча восемьсот семидесятые. Тут все дело в стыде. Его собственный дед до революции был абсолютным монархом на территории размером с целый округ. Их асьенда называлась Лас-Пальмас-Флоридас, отсюда и название гостиницы – потерянный рай, легенда, которую передавали из поколения в поколение, фамильная гордость; они были hidalgos, чистокровные criollos и много еще всякой такой дребедени. И что бы они ни делали, утрату прежнего статуса было уже не возместить. Д’Арьес считал позором, что ему пришлось опуститься до гостиничного бизнеса, но по крайней мере он имел безграничную власть над своей семьей. А потом не стало и этого, какой-то гринго увел у него дочку – девушку, предназначенную для другого. И он вычеркнул ее… ну, эту печальную историю ты знаешь.

– Да, но когда я разговаривала с Анхелем, у меня возникло такое чувство… как его называют? Не дежавю, но такое же странное. Как будто я в какой-то другой реальности, будто всегда была мексиканкой и всю жизнь прожила здесь, общалась с Анхелем, его женой и детьми и принадлежала к большому мексиканскому семейству. И в этот самый момент ввалилась компания пьяных с девками, они начали требовать выпивки и номеров, а один стал ко мне приставать. Выглядело это довольно мерзко, а Анхель словно испарился – прямо у меня на глазах превратился в другого человека, и очень нехорошего. Тогда я ушла. – Она как следует приложилась к бутылке. – А еще, видимо, я какое-то время побуду здесь. Ты же не в курсе – я недавно написала Шумахеру и отказалась от места ассистента. На передовой инженерного дела придется воевать кому-то другому.

– Как-то слишком радикально.

– Ну не знаю. Не более радикально, чем если бы обычный редактор полез в игрища мексиканских наркоторговцев.

– Не лез я ни в какие игрища.

– Вообще-то, залез. Дядя Анхель мне все рассказал про оружие и героин. А поскольку я тоже увязла во всем этом, то не будешь ли так любезен пообещать мне кое-что? Можешь хоть раз сказать мне правду, черт возьми?

– Прости, Кармелита. В будущем постараюсь быть откровеннее с тобой.

– И почему мне не верится? – проговорила она, но уже вполголоса. – Скелли тоже вернулся?

– Нет, он погостит у Эль Гордо до прибытия груза, который мы ему обещали.

– То есть он заложник?

– В некотором роде.

– А почему тогда тебя отпустили?

– Вот как раз об этом нам с тобой и надо потолковать.

Он рассказал ей про Уоррена Элсопа и свой план, а потом спросил, реально ли такое провернуть.

– Да без вопросов. Перехватить транзитное соединение сотовой сети довольно просто, если есть доступ к маршрутизатору и прочей аппаратуре, а у нас он есть. Я могу все сделать… так, с учетом тестирования и прочего это займет часа два.

– Отлично! Не могла бы ты начать прямо сейчас? Я не спал почти сорок часов. После того как переговорю с нашим приятелем, мне нужно будет отдохнуть.

Они одновременно встали, и Стата обняла его. Дочь не обнимала его так вот запросто уже давно, и ради этого многое стоило пережить. Затем она исчезла в башенке, в которой размещалось оборудование.

Мардер отыскал один из бесчисленных мобильников и набрал номер Элсопа.

– Это Мардер. Я решил сознаться, – сказал он, услышав голос агента.

– Прекрасно, мистер Мардер! Я и не сомневался, что вы позвоните.

– Да, вы были правы. Никакой я не редактор.

– Естественно. И что же у вас есть для меня?

– Говорить об этом по незащищенному каналу я не вправе. Мне надо будет позвонить нескольким людям, и тогда я смогу сделать вам полное чистосердечное признание. А когда вы его услышите, ваше профессиональное положение, полагаю, заметно улучшится. Я свяжусь с вами позднее.

Он дал отбой, оборвав протесты Элсопа, прошел к себе в комнату, принял душ и ничком повалился на кровать – словно человек, сраженный пулей в сердце.

Когда Мардер проснулся, закатное солнце окрашивало окна багрянцем. Он побрился и с особой тщательностью оделся, облачившись в свой единственный светлый костюм из шелка и льна, отложив носки и поношенные гуарачи. По его мнению, такой наряд больше подходил человеку-загадке международного масштаба.

Спустившись по лестнице, он наткнулся на дочь. Та сделала большие глаза.

– Впечатляет. Тебе надо постоянно так одеваться – больше будут уважать.

– Меня и так уважают сверх всякой меры. Ну как – все успела?

– Все. Куда надо перенаправить вызов?

– На твой сотовый. А с него вот сюда.

Он набрал номер и дождался ответа.

– Орнстайн? Это Мардер. Как поживаешь?

– Замечательно. Мне сейчас завидует каждый голодный левак в Нью-Йорке, ну а я балдею. Теперь-то ясно, почему люди продают души капиталу! А ты намерен сообщить мне, что пора выселяться, да?

– Нет, ничего подобного. Но хочу попросить тебя о небольшой услуге.

– Почка нужна? Не вопрос. Сейчас схожу только на кухню за ножом и мигом вырежу.