Он направился к крайним дверям и, проложив себе путь сквозь все прибывавшую толпу, пошел по вагонам, заглядывая в каждое купе в поисках детектива. Время от времени юрист выглядывал в окна и, уже добравшись до середины состава, в какой-то момент, когда часы показывали семь минут десятого, его взгляд упал на лицо Уильяма, торопливо идущего по платформе.

Со смешанным чувством гнева и облегчения Оливер распахнул дверь вагона, оттолкнув при этом какого-то грузного джентльмена в черном, и едва не вывалился наружу.

– Монк! – крикнул он. – Монк!

Сыщик обернулся. Он был одет так элегантно, словно собрался на званый обед. Прекрасно сшитое пальто без единой морщинки, ботинки начищены до ослепительного блеска… При виде адвоката на лице его промелькнуло удивление, но неудовольствия он не выразил.

– Вам удалось что-нибудь найти? – с изумлением спросил детектив. – Уже? Но вы еще не могли получить известий из Эдинбурга! Тогда что же?

– Ничего я не нашел, – огрызнулся Рэтбоун, испытывая острое сожаление, что не может ответить иначе. – Я просто хотел еще раз убедиться, пока не поздно, что мы все обсудили.

В глазах Уильяма промелькнуло разочарование, столь мимолетное, что, будь Оливер менее наблюдательным, он бы ничего не заметил. На мгновение юрист готов был простить этому нахалу изысканность туалета.

– Полагаю, все, – холодно отозвался сыщик. – Я буду присылать вам по почте отчеты обо всем важном, что сумею обнаружить. А собственные впечатления приберегу до возвращения. Было бы полезно, чтобы вы тоже написали мне, если что-нибудь узнаете. Я сообщу вам свой адрес, как только устроюсь. А сейчас мне пора занять место, чтобы поезд не ушел без меня. Нам обоим это ни к чему.

Не добавив никаких слов прощания, он повернулся, подошел к дверям ближайшего вагона и, войдя, захлопнул их за собой. Рэтбоун остался стоять на платформе, оскорбленный, задыхающийся от ярости, расстроенный и к тому же с ощущением, что так и не сказал чего-то очень важного.

Путешествие доставило Монку мало радости во всех отношениях. Стычка с Рэтбоуном на вокзале принесла ему некоторое удовлетворение, показав, насколько тот обеспокоен. То, что он поступился своим непомерным самолюбием ради совершенно бесполезной встречи, означало, как глубоко затронуты его чувства. При других обстоятельствах Оливер, предвидя реакцию детектива на свое появление, непременно остался бы дома.

Но едва поезд отошел от перрона и за окном в дождливом сумраке замелькали лондонские крыши, редкие проблески газовых фонарей на пустеющих улицах и случайные запоздалые экипажи на мокрой булыжной мостовой, ощущение торжества покинуло Уильяма.

Он представил, как вернувшийся в свой кабинет Рэтбоун усаживается за стол и машинально перебирает ненужные бумаги, размышляя о том, что же теперь следует предпринять, представил Эстер, испуганно съежившуюся под ветхим одеялом в одиночной камере Ньюгейта и настороженно прислушивающуюся к гулким шагам в коридоре и лязгу ключей в тюремных замках. Во взглядах надзирательниц она постоянно встречает лишь ненависть. На этот счет у Монка не было никаких иллюзий. Все они считают ее виновной в чудовищном преступлении и не заслуживающей ни капли сочувствия. То, что ее еще не судили, для них не имеет никакого значения.

Почему мисс Лэттерли, подобно другим женщинам, не избрала какого-нибудь иного занятия? Какая нормальная женщина согласится одна переезжать с места на место, ухаживая за совершенно не знакомыми ей людьми? И зачем он, Уильям, только с ней связался? Ей на роду было написано рано или поздно попасть в беду. Счастье еще, что это не случилось в Крыму! Он глупец, что позволил себе проявить к ней интерес. Ему же никогда не нравились женщины такого склада! Все в ней его раздражало.

И все же простое милосердие требовало от него сделать все возможное, чтобы помочь этой девушке. Люди доверяют ему, и, насколько ему известно, он за всю жизнь еще ни разу не обманул их доверия. Во всяком случае – намеренно. Правда, как он теперь вспомнил, много лет назад он подвел своего наставника. Но там дело было в отсутствии способностей, а не рвения. И речь шла не о доброте. Судя по всему, что Монк смог о себе узнать, он и раньше не был добрым человеком. Но честным – безусловно! И никогда не мирился с несправедливостью.

Впрочем, нет! Он вздрогнул и горько усмехнулся. Это неправда. Не мирился он с беззаконием. Но достаточно часто бывал несправедлив к подчиненным, излишне требователен, слишком скор в суждениях и претензиях…

Ладно, хватит копаться в прошлом. Его не изменишь. Но будущее в его руках. Он выяснит, кто и почему убил Мэри Фэррелайн, и докажет это. И дело тут не только в его профессиональном самолюбии: Эстер и вправду заслуживает помощи. Она, конечно, часто ведет себя по-дурацки, она почти всегда невыносима, язвительна, безапелляционна и вздорна. Но все, рассказанное ею о происшествии в эдинбургском поезде, – без сомнения, правда. Ради оправдания собственной ошибки она не станет лгать даже самой себе, а тем более – кому-либо другому. Редкое качество как в мужчинах, так и в женщинах!

И, разумеется, она не убивала Мэри! Что за нелепая идея?! Мисс Лэттерли – человек достаточно смелый и горячий, чтобы убить кого-то за нанесенное ей оскорбление. Но из корысти – никогда. А уж если бы и совершила столь чудовищную вещь, как убийство, то не таким способом, а открыто, сойдясь с врагом лицом к лицу. Ударила бы по голове или пырнула ножом, но не отравила спящего. Коварство не в ее натуре. Помимо всего прочего, она – человек храбрый.

Да, именно храбрый. Монк устремил взгляд за окно, во тьму, сквозь которую двигался на север уже миновавший лондонские пригороды поезд. Ему было очень неудобно сидеть между худым мужчиной в сером пальто, уставившимся в газету сквозь нацепленные на кончик носа очки, и спящим пузатым коротышкой. Напротив двое пассажиров помоложе вяло спорили о состоянии государственных финансов.