— За политику забрали ее, — с сочувствием сказал Тодох. — Только какая политика была у этих детей?..

Первыми к Марку пришли конюхи с дедом Евменом и Григорий Заднепровский. Дед Евмен, еще не успев снять блин картуза, загремел на всю землянку:

— Не ждал такого от тебя, Марко: либерал ты и попуртунист!

Таких слов Марко не надеялся услышать от деда и расхохотался.

— Почему же я, деда, либерал и попуртунист?

— Он еще и смеется, а не раскаивается! — возмутился старик. — Скажи, что ты сделал с Безбородько?

— Да разве же вы не знаете? Искупал немного.

— Искупал немного! — перекривил старик. — А еще фронтовик! Утопить надо было вора и никак не меньше! Хоть бы одни веселые похороны справили.

— Ей-бо, взбесился человек! — всплеснула руками мать, а все кроме деда Евмена засмеялись.

— Неужели тебе, Анна, жалко было бы чертового Безбородько? Может, еще и плакала бы за этим приставалой? — начал допытываться у матери старик.

— Бессовестный и еретический ты дед. Хоте бы, чтобы моего сына по судам затаскали?

— Не затаскали бы. Всю вину святая вода взяла бы на себя, — успокоил ее старик. — Но тебе, Марко, надо куда-нибудь исчезнуть на эти дни, потому что уже посланцы, как в жатву, помчали с бумагами и в райком, и в райисполком, и в редакцию, и в милицию, и к прокурору. Наконец пошел Безбородько воевать, и здесь он своего не упустит.

— Что оно только будет? — заплакала мать и, как перед новой разлукой, не спускала глаз с Марка.

— Да ничего сурьезного не будет, а беречься надо. Может, завезти тебя, Марко, на Королевщину? Это пока перекрутится веремия [39] . Там, в круговине [40] над рекой, стоит рига моего кума…

Конюхи, вспомнив, как дед Евмен ездил туда за кумовым сеном, засмеялись, а дед Евмен вытаращился на них:

— Чего пораскрывали рты? Разживитесь на такого кума, тогда и хохочите. Так вот, Марко, чертов Антон даже загубить тебя не постесняется. Пока здесь будет молотиться, ты с моим кумом возьмись рыбачить. Он повезет тебя на такие, слышишь, богатые карасями места, что и не снились никому. Недаром это урочище называется Королевщиной! Можешь на рассвете поехать щук бить. И тебе передышка будет, и куму радость. А мы всюду пустим молву, что ты поехал долечиваться. По рукам? — крепко ударил всеми мозолями по разнеженной по госпиталям руке Марка.

— Соблазн таки большой побывать на местах, богатых карасями, — заискрились глаза у Бессмертного. — Кум ваш исправный рыбак?

— Всю жизнь, как аист, в воду заглядывает, только к ней, а не к домашним благополучиям тянуло его. А какой он лодочник! Сделает лодку, как скрипку, — хоть играй на ней. И человек он душевный, потому что живет на человеческом перевозе.

— Так ваш кум лодочник? — вспомнил Марко седоголового, высокого дедугана, который летом всегда ходил в полотняной одежде и был чем-то похож на вздыбленное белое облачко. — На Королевщине паромом перевозит?

— Конечно, сызмала на пароме. Только при немцах не перевозил никого, кроме партизан. Хочешь, сейчас же в аккурат и завезу.

— Подожду, деда, — с сожалением сказал Марко.

— И сегодня же дождешься милиции. А она уж знает свое дело: имя — в протокол, а человека — в каталажку. Зачем тебе иметь эту коммерцию?

— Заработал ее, дед.

— Заработал, заработал! Безбородько не то еще заработал, а все время выкручивается в праведника. Его бы судить, что женщин в воду погнал, так они же ни в милицию, ни к прокурору не побегут.

— Надо, чтобы побежали. Это поможет Марку Трофимовичу, — отозвался Заднепровский.

— Пока это поможет, так время уже на стороне Безбородько. Это тоже надо понимать! Так вот, чтобы как-то и его, и наше время вошли в одинаковую силу, Марку надо ехать к моему куму.

— А в самом деле, время надо выиграть, — Григорий Стратонович вопросительно взглянул на Бессмертного.

— Постараемся без кума выиграть его, — улыбнулся Марко, — ведь что бы пришлось делать на белом свете, если бы у деда Евмена не было такого хорошего кума?

— Эт, умный человек, а мелете черте батька знает что! — рассердился старик. — Конечно, тебя не повесят за купание, но горькой желчи наглотаешься, потому что сейчас, после всех заявлений Безбородько, твое лежит снизу. Таки надо было утопить чертяку! Скорее бы его место занял!

— Как из лет, так и из ума, — безнадежно махнула рукой мать.

Григорий Стратонович встал со скамейки:

— Что же, когда Безбородько развил такую бурную деятельность, я, Марко Трофимович, потопаю сегодня к секретарю райкома.