— Казначей? — удивился я искренне.

— Да, сир, он лихо владеет мечом.

Какие неординарные бухгалтера в это время водятся. Однако, чем дальше в анжуйский лес, тем больше я понимаю, что мы там — в прекрасном далёко, совсем не понимаем жизнь средневековья.

— Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное — спастись самим. Потом и остальных вытащим, — сказал я и отослал оруженосца от себя. — Свободен пока.

Дорогу за поворотом неожиданно преградила нам большая двуколка с впряженным в нее большим мышастым ослом. Животное лежало на земле и неритмично дергало задней ногой. Вокруг повозки стояла группа людей, скорее всего — семья: крепкий мужик лет за сорок, парень лет семнадцати и еще один годков десяти, женщина лет тридцати с небольшим и две девочки-близняшки не более пяти лет.

Наше боевое охранение уже нарезало вокруг них круги. Развлечение им. А службу кто нести будет? О чем не преминул я попенять сержанту.

Тот выскочил на коне вперед и шуганул стрелков на службу. Опасности никакой для нас эти несчастные не представляли. Но взаимопонимания между сержантом и людьми, стоящими на дороге я также не заметил.

Подъехав ближе, я спросил сержанта: в чем дело?

— Государь, этот серв* пытается говорить на языке франков, но у него это плохо получается. По-человечески же говорить он совсем не умеет.

Насчет «по-человечески» я так понял, что сержант имел в виду васконскую мову.

— С грехом пополам я разобрал, сир, — продолжил сержант доклад, — что они путешественники и что у них пал осел, который вот-вот околеет. И для них это беда. Впрочем, мы это и так видим сами.

Тем временем наш отряд полностью окружил бедолаг. Но никто так и не смог понять, что там себе этот мужик лопочет. Так и гадали, пока мужик не заметил на мне золотые шпоры и не обратился ко мне, как «герр риттер*».

— Шрехен зи дойч? — озарила меня догадка.

— О! Я. Я-я-а.

Обрадовался тот и зачастил на таком заковыристом диалекте средней Германии, что даже я свободно владеющий хохдойчем* понимал только с пятого на десятое. Все же немецкие народные диалекты отстоят от литературного немецкого языка еще дальше чем «современная» украинская мова от лексики Тараса Шевченко, которого скоро будут на украинский язык переводить. Так вот, даже в первую мировую войну германская императорская армия стоилась по «национальному признаку», иначе солдаты просто не понимали, о чем им толкуют прусские офицеры. Хотя и те и те дойчи — один народ.

Я спросил мужика: кто он и получил обстоятельный ответ.

— Я Уве Штриттматер, колокольных дел мастер из Мехелена, который здесь называют Малин. А это моя семья.

— Куда путь держите? — влез с допросом дон Саншо.

Я перевел.

— Куда подальше от германских земель, — устало промолвил путник, — но, как видите, наш осёл околел и думаю, что наш путь тут и закончится насовсем. Конца недолго ждать осталось.

Вся семья ремесленника стояла за повозкой и молчала. Выражение лиц у них было фатальным. Эти люди давно готовы принять любой удар судьбы и смирились с этим.

— Что вас гонит на чужбину? — дон Саншо подбоченился в седле.

Я перевел.

— Если вам, герр риттер, что-либо говорит слово: Фемгерихт*, то и объяснять чего-либо нет смысла. А если вы такого слова не знаете, то и не рассказать о нем в двух словах. Если коротко, то мне грозит смертельная опасность, от которой я и бегу, куда глаза глядят.

— А ты дерзок, мастеровщина, — сурово сказал дон Саншо, после моего перевода.

Инфант решил обидеться и наказать проходимца. Рука его уже потянула плеть из сапога.

Я вольно перевел мастеру что «герр риттер» обидчив, и лучше его не дразнить. Мастер понял, что за лучшее надо сократиться.

— Простите меня, Ваша милость, — поклонился он Саншо, — если я был не учтив с вами, это все потрясение от того, что я не могу двигаться дальше. И от плохого знания вашего языка.

— К дону надо обращаться Ваша Светлость, — подсказал мастеру сьер Вото на языке франков.

Мастер тут же опустился на колени в пыль дороги и понурил голову. Вслед за ним на колени встала и вся его семья.

— Прошу простить меня, Ваша Светлость, я вел себя неподобающе, но только потому, что я на краю отчаяния. Я даже в мыслях не держал вам дерзить.

Тут я понял, что пора вмешиваться и показал Саншо жестом, что в игру вступаю я.

— Так ты литейщик? — спросил я мастера на хохдойче.

— Да, Ваша милость, литейщик и колокольных дел мастер, — ответил он мне по-немецки.

— Что тебе нужно для того, чтобы ты отлил стопудовый колокол?

— Воск, медь, олово, серебро, хорошая глина, дерево и два помощника, — он кивнул на сыновей. — Инструмент у меня в повозке.