Бубнов пишет (я об этом писал раньше по другому поводу. – В. К.): «…зная, какое ненормальное положение было в Верховном командовании, где все было в руках начальника Штаба (выделено мною. – В. К.), можно с уверенностью сказать, что – останься Государь в Ставке, ход событий от этого бы не изменился» (А. Бубнов «В Царской Ставке»). Воейков пишет следующее: «Я доложил Государю, что Он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что все приготовлено и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село. Затем я прошел к Генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил меня: “А как же Он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?”

Хотя я никогда и не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова: “Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить”, генерал Алексеев ответил: “Нет, я ничего не знаю, это я так говорю”. Я его вторично спросил: «После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?”, на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: “Отчего же? Пускай Государь едет… ничего”. После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам лично пойти и выяснить Государю положение дел: я думал, что, если Алексеев кривит душой передо мной, у него проснется совесть, и не хватит сил слукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра.

От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал Ему весь загадочный разговор с Алексеевым, и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах; но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село. При первых словах моего рассказа, лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным. Через несколько минут к Государю явился генерал Алексеев и был принят в кабинете. По окончании разговора с Алексеевым, Его Величество сказал мне, что Он не изменил Своего решения ехать» (В. Воейков «С Царем и без Царя»).

Флигель-адъютант Мордвинов пишет: «На мой вопрос, не наступило ли улучшение в Петрограде, Алексеев только безнадежно махнул рукой: “Какое там, еще хуже. Теперь и моряки начинают и в Царском уже началась стрельба”.

“Что же теперь делать”, – спросил я волнуясь.

“Я только что говорил Государю?” – отвечал Алексеев теперь остается лишь одно: собрать порядочный отряд где-нибудь примерно около Царского и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мной уже сделаны, но, конечно, нужно время… пройдет не менее пяти-шести дней пока все части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать”.

Генерал Алексеев говорил все это таким утомленным голосом, что мне показалось, что он лично сам не особенно верит в успешность и надежность предложенной меры» (А. Мордвинов «Отрывки из воспоминаний).

А в Царском началось то, что всегда бывает, «…понемногу все нас покидали. Одни из боязни за себя, других арестовывали. Уехал граф Апраксин, генерал Ресин, ушли флигель-адъютанты, слуги, офицеры и наконец полки. После каждого прощания Государыня возвращалась, обливаясь слезами. Ушли от меня сестра милосердия, санитар Жук, доктор лазарета, спасались все, кто мог. Императрица не теряла голову, всех успокаивала, за всеми ходила, всех ободряла, будучи уверена, что Господь все делает к лучшему. Так учила Она – не словами, а примером глубочайшего смирения и покорности воли Божией во всех грядущих событиях. Никто не слышал от нее слова ропота. На следующий день (1-го марта. – В. К.) полки с музыкой и знаменами ушли в Думу. Гвардейский экипаж под командой Великого князя Кирилла Владимировича… По дворцу бродили кучки революционных солдат, которые с интересом все рассматривали, спрашивали у оставшихся слуг объяснение. Особенно их интересовал Алексей Николаевич. Они ворвались к нему в игральную, прося, чтобы им Его показали. Императрица продолжала оставаться спокойной и говорила, что опасается только одного: чтобы не произошло кровопролития из за Их Величеств» (А. Вырубова «Страницы из моей жизни»).

В Адмиралтействе была агония. Беляев, не зная, что Родзянко уже открыто изменил Государю, говорит с ним по телефону. Родзянко советует прекратить сопротивление и распустить войска. Беляев получает сообщение, что Петропавловская крепость перешла на сторону мятежников, что преображенцы готовятся атаковать Адмиралтейство. Откуда то начали стрелять, ранили несколько лошадей. Занкевнч опять собирает офицеров и опять… только говорит. В 8 ч. 25 м. Хабалов послал Алексееву телеграмму: «Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 чел. всадников при 13 пулеметах и 12 орудиях с 80 патронами всего. Положение до чрезвычайности трудное». Через полчаса Хабалова по телефону вызвал из Могилева Иванов, сообщил о своем назначении и поставил десять вопросов.

На все вопросы Хабалов ответил весьма неутешительно. В них давалось верное изображение тогдашней обстановки. Из отряда стали уходить офицеры. Первый ушел по… болезни. Генералы стали колебаться.

В 12 ч. к генералу Хабалову явился офицер от морского министра Григоровича (правительства уже не существовало. – В. К.) с требованием… очистить здание от войск.

Беляев разрешил всем разойтись. Через четверть часа войска стали покидать Адмиралтейство. В 1 ч. 30 м. Беляев телеграфировал Алексееву: «Около 12 часов дня 28 февр. остатки, оставшихся еще верными, частей в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты по требованию морского министра были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод всех этих войск в другое место не признан соответственным ввиду неполной их надежности. Части разведены по казармам, причем, во избежание отнятия оружия по пути следования, ружья и пулеметы, а также замки орудий сданы Морскому министерству. 9157. Беляев». Это был конец. В 4 ч. дня вооруженная толпа арестовала в Адмиралтействе Хабалова, Беляева, Балка и др.

Хорош же был морской министр Григорович! Недаром он был так популярен в Думе и многие «советовали» Государю назначить его Председателем Совета министров. Теперь многое становилось ясным.

В Душе Родзянко приказал вынуть в главном зале из рамы портрет Государя. Солдаты сорвали его штыками. А революционеры разжигают солдат против офицеров. Демагогия растет. Но появляется вокруг Энгельгардта кучка офицеров Генерального штаба, которая восторженно приветствует революцию. Это – Туган-Барановский, Якубович, кн. Туманов и… Половцев, начальник штаба «дикой» дивизии, который после Корнилова будет назначен командующим Петроградским военным округом. Они делают распоряжения, чтобы «не пустить» Иванова с его отрядом в Петроград. В Думу стали приводить и привозить видных деятелей царского режима. Вечером сам явился жалкий Протопопов. А на улице толпа зверски расправляется с городовыми.