Но все же все нервничают и боятся. Боятся прихода войск с фронта, боятся возвращения Государя. Во что бы то ни стало стремятся помешать продвижению поездов. Это поручили Бубликову, который стал распоряжаться с большим рвением. Бубликов, как и подавляющее большинство «героев февраля», был масоном. Он выпустил воззвание полное демагогии, которое начиналось: «Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной Думы, взяв в свои руки оборудование новой власти, обращается к вам от имени отечества: от вас зависит спасение родины»… Яне буду продолжать это демагогическое, насквозь лживое заявление. Разруху создала не власть, а революционная рвань, к которой принадлежали как и сам Бубликов, так и его покровитель Родзянко, прогрессивный блок, социалистические партии, «Земгор» и прочие оппозиционные очаги. Комитет Государственной Думы никакой властью не обладал, и, как мы увидим позже, сам Родзянко не имел права сообщаться по телеграфу без разрешения всех этих Сухановых, Стекловых, Соколовых, Чхеидзе и прочих новых владык взбунтовавшегося Петрограда. Но Бубликов отдавал приказания и все его слушались. Чувствовалось, что та преступная пропаганда, которая велась все эти годы, давала себя знать. Да и братьев «свободных каменщиков» было повсюду больше, чем достаточно, а они должны были исполнить, что им было приказано. Помните – «Убью, если будет велено». Преследуя «темные силы» «реакции и царизма», эти «лучезарные силы» масонов сидели и во Временном комитете Государственной Думы, и в далеко не временном Совете рабочих и солдатских депутатов, находились среди высшего командования Императорской Армии, гвардейских офицеров, дипломатов, профессоров, журналистов, банкиров и прочих «прогрессивных и передовых» изменников нашей Родины. Вместе с Бубликовым активное участие в подлинной разрухе принял его родственник инженер Ломоносов. Это они повинны в том, что ни Государь, ни Иванов не смогли пробраться в Петроград. Суханов пишет о реальном положении, создавшемся к тому времени: «Формально власть принадлежала думскому комитету, который проявлял не малую деятельность, который быстро распределил ведомства и функции между депутатами Прогрессивного блока… но, в частности, он не имел никакой реальной силы для очередной “технической” задачи – водворения порядка и нормальной жизни в городе. Если кто-либо располагал для этого средствами, то это был Совет рабочих депутатов, который начинал овладевать и располагать рабочими и солдатскими массами. Всем было ясно, что в распоряжении Совета находятся все наличные (какие ни на есть) рабочие организации, что от него зависит пустить в ход стоявшие трамваи, заводы, газеты и даже водворить порядок, избавить обывателя там и сям от эксцессов при помощи формировавшихся дружин.

Несомненно, если “сознательные” буржуазно-интеллигентские группы были всецело на стороне единовластия думского комитета, то нейтральная интеллигентская обывательщина и весь третий элемент тяготел тогда к Совету депутатов. И представители их, не разбирая никаких прав и норм представительства, ломились в залу заседаний»… (Н. Суханов. «Записки о революции»). Но, несмотря на хвастливые замечания Суханова, все «они, и временные, и не временные, трусили отчаянно, и когда случайно около здания Думы послышались выстрелы, то … Керенский бросился к окну, вскочил на него и, высунув голову в форточку, прокричал осипшим, прерывающимся голосом: “Все по местам!.. Защищайте Государственную Думу! Слышите: это я вам говорю, Керенский… Керенский вам говорит… Защищайте вашу свободу, революцию, защищайте Государственную Думу! Все по местам!..” Но на дворе также была паника, все были заняты выстрелами. Никто, кажется, не слушал Керенского, или слышали очень немногие. Во всяком случае, никто не шел “по местам” и никто не знал их. А неприятель не показывался, никто не нападал, никто никого не пугал, кроме самых испугавшихся»… (Н. Суханов).

Всю эту революционную рвань с Сухановыми, Стекловыми, Керенскими, думскую рвань с Родзянко, Милюковым, Гучковым, Шульгиным и просто уличную рвань можно было уничтожить в два счета. Бубликов, «герой февраля», пишет: «достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено» (С. Ольденбург).

И только подавление бунта могло остановить развал, который тщательно подготовлялся всеми «прогрессивными» и «лучезарными» силами. Были ли верные войска, которые могли это сделать? Несомненно. И 3-й конный корпус графа Келлера, и гвардейская кавалерия, и л. – гв. Преображенский полк (настоящий, а не запасный батальон) под командой пол. Ознобишина, и 1-я гвардейская дивизия, которой было вначале приказано идти на усмирение в Петроград, все они исполнили бы свой долг». Но победить анархию мог только Государь во главе верных Ему войск, а не «ответственный кабинет» из думских деятелей, находившихся во власти Совета рабочих и солдатских депутатов» (С. Ольденбург).

Почему же армия не подавила бунта? Почему приказ Государя подавить беспорядки не был исполнен? Кто мог это сделать, кто должен был это сделать? Руководство армией и в первую очередь Алексеев, как фактический руководитель армии, как с гордостью об этом пишут все эти генералы, протопресвитеры, адмиралы, полковники, подполковники. Все эти господа выставляют какие-то чисто формальные стороны «невозможности» для Алексеева это сделать, приводят подробнейшие часы и минуты «циркулярных» «нециркулярных» и просто телеграмм и упускают из виду одну кардинальную сторону всего этого гнусного времени. Нравственную.

Я хочу сейчас коротко остановиться на Алексееве. В моем труде (Сергеевский и другие поставят его в кавычки. Пусть; Якобий, Позднышев реагировали на все статьи неизменных оппонентов, включая и почтенных, но совсем некомпетентных дам. Мне это все равно). Я уже приводил и биографию Алексеева и его деятельность, но сейчас, перед описанием самого трагического события последних пятидесяти лет, т. е. отречения Государя Императора (Его смерть, как и всей Царской Семьи, была неизбежным последствием этого акта), я хочу дать духовный облик генерал-адъютанта Михаила Васильевича Алексеева.

Происходя из скромной семьи, живя в провинции, Алексеев не воспитывался в тех консервативных традициях старых военных семей, где имя и правящего Императора, и всех бывших до Него считалось священным. Необыкновенно трудолюбивый и усидчивый, он добросовестно учил все, что ему полагалось. В академии прилежно зубрил тактику, стратегию, знал назубок Клаузевица, все походы Наполеона и все, что полагалось прилежному и добросовестному курсанту. Прекрасно знал все уставы, с их многочисленными параграфами. Всегда старался делать все сам, вплоть до мелочей. Был аккуратен до педантизма. Человеком был религиозным – часто ходил в церковь. Женился на «левой», как об этом пишут. Когда Алексеев был уже начальником штаба Государя, Анна Николаевна (жена Алексеева) приезжала к мужу только тогда, когда Государь уезжал из Ставки. Государь об этом даже спрашивал самого Алексеева. Скромность? Может быть, а может быть и нет. Дружил с Борисовым, человеком определенно левых убеждений. Борисов не раз говорил о «кухаркиных сынах», имея в виду Алексеева (Кондзеровский), а затем после отречения Государя о том, что Государь не сумел привязать к себе Алексеева, его выделить среди других. Сделай Он это, было бы все по-другому (Мордвинов). Алексеев переписывался с заведомым врагом Государя Гучковым, входил в «неофициальные» отношения со Львовым, знал о готовящемся заговоре против Государя, был в секретной переписке с Брусиловым, неохотно и «вяло» говорил о подавлении бунта в Петрограде, знал о состоянии Петроградского Гарнизона и не заменил их надежными частями, верил всяким сплетням и клевете о Государыне, говорил об этом с чинами Ставки (Шавельский, Кондзеровский), вместо того чтобы в корне пресечь все эти преступные разговоры, сам осмелился говорить об этом со своим Державным Вождем; Государя называл ребенком (Шавельский), во время приездов в Ставку Государыни «заболевал» и не являлся к столу, отказывался от генерал-адъютантства (скромность?) и старался не носить аксельбантов, в трагический момент приготовления к отъезду Государя в Царское осмелился задавать вопросы, явно оскорбительные для Государя (Воейков).

По своей должности начальника штаба Верховного главнокомандующего Алексеев обязан был знать и о пропаганде социалистов в частях Петроградского Гарнизана, и о том, что члены Думы, «Земгора», Военно-промышленного комитета и других организаций беспрепятственно разъезжают по фронту, развозят антиправительственную литературу и ведут революционную пропаганду. Алексеев обязан был знать, что представляет из себя социалистическая пропаганда, обязан был знать, что марксизм готовит социальную революцию. Алексеев обязан был знать, что подготовляемое им решительное весеннее наступление может быть успешным только при спокойствии внутри страны. Алексеев обязан был знать, что Государственная Дума ведет клеветническую кампанию против Государыни и Государя, Алексеев обязан был знать, что все это не соответствует действительности. Алексеев оставил своим заместителем, вопреки всем правилам старшинства, Генерала Гурко, от которого ожидали «решительных действий» против Государя (Бубнов). Наконец, Алексеев был обязан всеми имеющимися в его распоряжении средствами (текст присяги) всецело поддерживать Государя в той злостной, злобной, клеветнической кампании, которая все интенсивнее велась определенными кругами против Священной Особы Государя Императора и Державного Вождя Русской армии.

Сделал ли Алексеев все, что он обязан был сделать и как второй человек после Государя в управлении армией и как простой верноподданный? Нет.

Алексеев по своей натуре не был ни человеком широкого кругозора, ни подлинно образованным человеком (кроме того, что он усердно и добросовестно вызубрил в Академии), ни человеком сильной воли, не обладал присутствием духа (вспомним его паническое настроение, когда он еще был главнокомандующим Северо-Западным фронтом), ни человеком с героическим характером. Скромность? С одной скромностью человек не может выполнить свой долг, как бы тяжел он не был. Нужна еще решительность, глубочайшая вера и убеждение в правоте своих взглядов. Алексеев не понимал, что только Монархия подлинная, а не декоративная, построила нашу Империю, что только Православное Русское Царство может расти и процветать. Он должен был знать, что из себя представляет вся злобная свора на Западе, которая десятилетиями готовила падение Русского Царства.