Так вот, из-за этих болтливых ратников, продолжал Ларс Борре, стало известно, что штафет объявился в Альгутсбуде, и теперь его ищут день и ночь. Ленсман Йертссон и его люди стерегут на дорогах всех проезжих. Никому не дозволяется ехать дальше, покуда путник не доложит, за каким делом едет, и не даст себя обыскать с ног до головы. Если штафет находится в Альгутсбуде, то он окружен. Гонцу отсюда живым не выбраться.

— Скоро штафет будет у нас в руках! Это уж как пить дать!

Видно было, что фохт совершенно уверен в этом, и староста не собирался разуверять его. До сих пор фохт говорил вполне миролюбиво, но вдруг в голосе его зазвучала угроза:

— А ведомо ли тебе, чем поплатится всякий, кто передаст дальше крамольный штафет?

— Ведомо, — ответил староста.

— Головой поплатится! — Фохт впился взглядом о лицо старосты.

— Слава богу, у нас про этакий штафет не слыхать, — тихо сказал староста.

— Но он может объявиться! Что, ежели он объявится? Что тогда станут делать крестьяне?

Йон из Брендеболя искоса глянул на свой армяк, который оттопыривался немного с левой стороны груди, точно у старосты вспухло сердце. Он чуть приподнял правое плечо, чтобы армяк одинаково оттопыривался с обеих сторон.

Фохт уже убедился, что Йон из Брендеболя — крестьянин рассудительный и покладистый, человек миролюбивый и увещаниям поддается. Он хочет добром уладить распри, чтобы вся деревня жила в мире и и тиши. Так что с ним можно обойтись по-хорошему. Подстрекатели, которые сговорились и послали штафет, говорит ему поэтому фохт, не подумали, сколько горя да беды может выйти из этого. Не понимают они, что сами себе готовят кровавую баню. Они всякий раз забывают, сколь горестно кончаются для них смуты. Что вышло у крестьян из Мёре при короле Густаве-Адольфе Великом? А ведь тогда и ратники были заодно с ними! Бунт затеяли с вилами да топорами! Одного отряда рейтаров хватило, чтобы разогнать всю эту свору. А чем кончился тогда мятеж? [29] Крестьян, которые упорствовали до последнего, заперли в сарае и сожгли. А зачинщиков и гонцов, что везли штафет, прежде чем отрубить им головы, пытали и колесовали. Главарю их в смертный час надели на голову железную корону, словно королю, только корону ту сперва накалили докрасна на огне. У злодея спалило всю кожу на голове, да делать нечего — пришлось ему носить корону и быть королем мятежных холопов.

После того как смутьяны были умерщвлены, отрубленные их головы посадили на колья изгородей вдоль проезжих дорог в назидание и для острастки остальным. Не худо было проезжающим крестьянам из Мёре полюбоваться на эти головы. Они торчали на кольях, покуда от них не остались одни обглоданные, голые черепа. И белели эти черепа мужицкие на жердях, точно белые голуби на ветках. Вот уж, верно, была пожива воронам в тех краях!

Только с той поры крестьяне в Мёре присмирели и стали покорными, словно только что окольцованные свиньи, что не могут рыть землю пораненным рылом.

— И такая награда ждет всякого, кто станет передавать крамольный штафет!

Йон Стонге стоял, слушал и крутил головой во все стороны, точно чувствовал уже, что удавка захлестнулась у него на шее. Он был из тех, кого создатель наделил даром воображения, подчас мучительного, и этим даром он пользовался весьма усердно.

— Ну, где уж крестьянам со своим жалким оружием одолеть господ! — продолжал Борре. — Пошлют против них из Кальмара ратников с мушкетами и пиками, и те переколют их, точно свиней. Убитые кучами будут валяться и плавать в собственной крови. Так неужто же они станут губить свою жизнь ради смутьянов? Неужто им хочется, чтобы их вдовы и сироты плакали по ним горючими слезами? Или им опять захотелось кровавой бани?

Тут, в Брендеболе, крестьяне принадлежат помещику Клевену, и с той поры, как этот душегуб и насильник Сведье сбежал в лес, в деревне — тишь да гладь. И если они будут повиноваться своему господину, то и впредь будут мирно жить-поживать в своих домах. Господин Клевен печется о них, и они будут в полной безопасности в своих усадьбах, если только останутся смирными и покорными. А подстрекатели, что мутят народ, видно, последнего ума лишились.

Борре не сводил глаз со старосты, который беспокойно топтался на месте. Нет, этот человек не похож на подстрекателя. У него лицо степенного крестьянина. По всему видно, что он и сам негодует на своих непутевых собратьев, из-за которых не стало житья разумным людям.

— Так ты говоришь, ничего не слыхать про штафет?

— Мне о нем ничего не ведомо.

— Будьте начеку! Тайный штафет может дойти и до вас!

Йон Стонге все еще прижимал левую руку к груди, сердце у него нестерпимо защемило. Острия утренней звезды вонзились в его тело. Как ему избавиться от них?

И он пустился в длинные рассуждения. Ему, мол, ведомо, что в Брендеболе никто не замышляет крамолы и кровопролития. Односельчане, правда, ропщут на непосильные поборы и на тяжкую барщинную повинность. Их беззаконно принудили отбывать барщину, им хотелось бы вернуть свои права, и за это их никто не вправе осудить. Но ни один из крестьян не собирается бунтовать и идти против власть имущих. Такого у них и в мыслях нет. Хорошо бы, если бы им удалось вернуть себе нрава по доброму согласию.

От таких слов фохт просиял и успокоился. Он встал и похлопал старосту по плечу:

— Ну, я вижу, Стонге, ты бунтовать не станешь и не пойдешь за смутьянами… И не прогадаешь! — Ларс Борре подумал немного и добавил: — У тебя вроде осталось еще полбочки оброчной ржи?

— Да, около того.

— Эту рожь я тебе дарю. Оставь себе.

— Стало быть, мне можно оставить ее себе на прокорм? — подивился староста.

— Да, на прокорм. Пеки, знай, хлеб из чистой ржаной муки. Ты его заслужил.