— Как тебя звать? — спросил он Мишу.

— Михаил… Самохин.

— А я Микита… Полищук. В каком классе?

— Если школа будет готова, в шестой пойду.

— А он? — указал Никита на Гаврика.

— Это Гаврик Мамченко. Мы вместе…

— Добре.

Никита Полищук, разговаривая, нетерпеливо переступал с ноги на ногу, с жадной усмешкой косясь на Гаврика. Его тяготила невысказанная мысль, соблазнительная и стыдливая. Прищурив один глаз, он наконец спросил Мишу:

— А мне немного подоить можно?

— Можно. Я научу, как… Только ты, Никита, возьми вот мыло и хорошенько помой руки.

— Коня подержишь? Ты не пугайся его. Он от старости стал задумчивый… У его чтось свое на уме. Не мешай ему думать, — засмеялся Никита.

Пока он, по совету Миши, долго и старательно мыл руки, на крыльце флигеля появился Иван Никитич и, укоризненно покачав головой, закричал ребятам:

— Молоко-то! Молоко когда-нибудь прибудет?..

Никита Полищук вернулся от пруда разочарованным, с мокрыми руками. Он спросил Мишу, показывая на крыльцо:

— Ваш начальник?.. Затарахтел. У самого есть такой. Как начнет, так не остановится, пока пружина не раскрутится… Гаврик, ты неси, а мы с Мишкой тут постоим.

Гаврик понес молоко. Еще не доходя до двора, он услышал молодой гневный голос:

— Вы мне голову начиняете: «Колхоз посылает, война… урожай…» Вы другое скажите: Верка — жинка моя или конский хвост? Я ей человек или так себе…

Другой голос со старческой хрипловатостью спокойно, но громко отвечал:

— Верка — моя внучка, а человек ты ей или нет, спроси ее сам. Она скоро заявится!

Замедляя шаг, Гаврик было уже навострил уши, чтобы послушать интересный разговор. Иван Никитич, встретив его, взял ведро и догадливо заметил:

— Нечего уши развешивать. Мы с тобой холостые, а тута семейная неурядица.

Потом старик, кисло усмехнувшись, добавил:

— Чего-то нам, Гаврик, не везет — опять на «Старый Режим» наскочили… Только этот «Режим» из молодых. Ну, нечего прислушиваться. Иди к Михайле, да за коровами построже доглядывайте. Затем и приставлены.

Миши и Никиты у пруда не было. Гаврик направился к пригорку, где стоял уже разнузданный, стреноженный конь. Подпруги седла были ослаблены. Конь, державший голову книзу, вдруг вскинул ее, осклабившись на проходившего Гаврика.

— Тикай, Гаврик, конь думает. Чтось придумает, — послышался голос Никиты, и Гаврик увидел, что Миша и Никита, сидя на бережку неглубокой суглинистой водомоины, разговаривали, разглядывая книжку, подаренную белобрысой девочкой.

— Гаврик, а Никита знает ее, ту, резвую. — И Миша, улыбаясь, потряс над головой книжкой.

— Не шути, — сказал Гаврик, ища место, где бы удобней присесть.

Никита запросто потянул его за полу полушубка.

— Приземляйся тут. Без шуток говорю, Катьку Нечепуренко знаю.

— Гаврик, ты верь; он сразу догадался, что она дала нам эту книжку. Потом уж мы вот это прочитали.

Миша подал Гаврику развернутую книгу, на титульном листе которой было написано: «Ольшанская школа, 5-й класс. К. Нечепуренко».

— Здрово, — сказал Гаврик.

— Не особенно здрово. Завтра она мне экзамен устроит!

Никита поскреб в затылке и рассказал, что Катька Нечепуренко староста класса и будет пробирать его за то, что не явился в школу. Виноваты в этом были домашние обстоятельства: Никита на ферме подменял мать, а мать ушла в село собрать в дорогу сестру Верку, уезжавшую сегодня в город, на курсы бригадиров.

— На первый раз как-нибудь отговорюсь, а на другой — не сумею.

Миша спросил Гаврика:

— К деду сходить не надо?

— Нет. Он и меня прогнал. В хате двое ругаются, а он не хочет, чтобы слушали.

— Никита нахмурился.

— Во флигеле, хлопцы, нет интересного… Там Федька Гнатенко, сестры Верки муж, ругается с дедом Федосеем. Федька не хочет отпускать сестру на курсы… Только этому, хлопцы, не быть. Зав говорит Федьке, что он «несознательный, отстала людина». Жалко, хлопцы, что зава нету. Глядите, — Никита сердито указал в сторону флигеля, где у крыльца стояла привязанная лошадь, — с утра конь горькую думу думает, а Федьке не до него. Пошли, хлопцы, чтось покажу.

Ребята поднялись на близлежащий округлый холм. Это было самое высокое место в окрестностях фермы. Никита привел сюда ребят не только потому, что отсюда открывался широченный целинный скат и что отсюда можно было видеть большой табун пасущихся маток с жеребятами, но и потому, что именно на этот холм часто взбирался сам заведующий фермой. Теперь его не было, а табунщик Федька Гнатенко, отсталый человек, не думающий даже о своем голодном коне, не мог заменить зава. Никита по праву считал себя ответственным за ферму.