— Оно верно… С бумагой, однако, спокойнее. Но если не затвердят, я к вам забегу, посоветуюсь. Дорогой товарищ Рокшин, вот этот парняга — земляк мой. Работенку ищет. Нет ли чего у вас на примете?

Рокшин повернулся к Артемке, взглянул на него беспокойно поблескивающими глазами:

— Какую тебе нужно работу?

— Сам не знаю… Пришел вот сюда… — теряясь под его взглядом, ответил Артемка.

— Э, милый друг, сам не знаешь, кто же тогда знает?

— Так я же все больше по крестьянству, — оправдывался Артемка. — Что тут делают люди, мне никто не сказывал. Думал, товарищ Серов поможет.

— И ты к Серову? — удивился Рокшин. — Боже мой, не Совет, а богадельня! Зато — популярность!

В брезгливой усмешке дрогнули тонкие губы Рокшина, на лбу сбежались мелкие морщинки.

— Приходи завтра ко мне. Найду работу. Вот адрес, — он вынул из кармана маленькую книжицу, черкнул карандашом. Артемка зажал в потной руке листок, поблагодарил Рокшина и вышел на улицу.

Он шел по зыбкому дощатому тротуару. Толкая локтями, его обгоняли быстроногие городские прохожие. Все здесь ходили и ездили быстро. Все торопились. Заполошные какие-то люди. Заполошны и чудоковаты. Хоть бы этот самый Рокшин… Заморенный до последней возможности, в чем только дух держится, а ничего, бодро бегает. И другим помогает. Какая ему корысть от этого? Нету корысти. И Ферапонту хлопотать помогает…. А с виду — простоты в нем не заметно. Когда говоришь с ним, ажно пот прошибает.

К обеду на постоялом дворе сошлись все трое — Артемка, Федька, Елисей Антипыч. Федька был сумрачен. Ему не удалось купить себе «городскую» одежду. Ругался:

— За худенькие штанишки просят столько денег, сколько у меня сроду не было. Вот шкуродеры!.. Дал бы ты мне, Антипыч, воз хлеба. Потом, когда богачом сделаюсь, за один воз три верну.

— Пока ты в богачи выбьешься, мои косточки, ето самое, уж в земле належатся! — Елисей Антипыч посмеивался, радостно помаргивал облезлыми веками. Ценами на зерно он остался доволен, городские не шибко торговались: зерна в продаже было мало.

За обедом Артемка похвастал:

— Я уже работу подсмекал.

— Какую? — спросил Федька.

— Еще не знаю. Посулился помочь один человек. Я и за тебя просить буду. Он хороший мужик, возьмет обоих.

— Надо сначала посмотреть, сколько платить будут. За маленькие деньги я тут околачиваться не собираюсь. На прииски надо подаваться, золотишком разжиться.

После обеда пошли с Федькой осматривать город. Побродили по улицам. Артемка все больше чувствовал себя обманутым. Совсем мало красоты в городе. Дома низкорослые, похожие на грибы: деревянные — на старые, почерневшие рыжики, каменные — на белые, свежие грузди. Немного приободрился он лишь после того, как увидел поезд. «Пиф-пиф» — дышал паровоз, «так-так, так-так» — стучали вагоны и неслись мимо, поблескивая окнами. Сесть бы в один из этих вагонов и уехать туда, где настоящие города.

Они вышли на Большую улицу, поднялись по ней в гору, к Царским воротам. Здесь дома были на одной стороне, а перед ними вплоть до железной дороги уходил клин пустыря. Снег на пустыре был истоптан, измят, изрезан тропами. У дороги маршировали рабочие с винтовками. Командир шагал рядом с отрядом, хрипло выкрикивал:

— Ать, два! Ать, два!

У обочины дороги мерзла жиденькая толпа любопытных. Друзья тоже остановились.

— Товаришок, — тронул Федька парня в солдатской шинели без хлястика. — Это что такое?

— Не видишь? Красная гвардия на учениях, — объяснил парень. — Буржуев кончать собираются. А вы откель, ребята? A-а, узнаю — деревенские курощупы.

— Сам ты курощуп! — оглядев неказистую фигуру парня, отрезал Федька.

— Но-но! Потише на поворотах. Я все-таки Савка Гвоздь, а не шантрапа какая-нибудь. Меня весь город знает…

— Неужели? — удивился Артемка.

— Вот тебе и «неужели»! — передразнил Савка и неожиданно предложил:

— Айда, братва, со мной на вокзал. Митинг в железнодорожных мастерских будет. Послухаем…

Дорогой Гвоздь допытывался:

— Вы за кого? За большевиков, за эсеров или меньшевиков придерживаетесь?

— Мы сами за себя, — ответил Федька.

— Сразу видно, что деревня. Сейчас каждый должен в партии состоять.

— Ты партийный, что ли? — спросил Артемка.

— Я в анархистах состою. Самые боевые люди идут в анархисты. Хотите, могу вас показать начальнику. Примет, жить будете — во! — показал Гвоздь большой палец. — Анархисты не болтают на собраниях да митингах, а продолжают революцию. Все купчишки нас боятся. Не одного мы уж обчистили для нужд революции.

— И они отдают вам?

— Попробуй не отдай! — Гвоздь распахнул шинелишку, и Артемка с Федькой увидели у него на поясе кобуру револьвера. Гвоздь самодовольно ухмыльнулся, запахнул шинель и вынул из кармана гранату-лимонку. Парни смотрели на него с восхищением. А Савка небрежно подкинул гранату, поймал на лету и сунул в карман.

— А нам дадут реворверты, ежели и мы пойдем в анархисты? — спросил Федька, схватив за руку Гвоздя.

— Не сразу. Сперва поглядят, какая ты птица. Это в Красную гвардию берут кого попало, лишь бы из рабочих. А нам нужны ребята, которые могут на ходу подметки рвать. Понял? Мы, ежели захочем, можем попереть отседова красногвардейцев. Анархия — сила! Ребятишки в нашем отряде подобрались — один против дюжины стоит. Да чего там дюжина! Вот я, скажем, Савка Гвоздь, бывший вор-налетчик, захочу и разгоню всю большевистскую митингу сегодня. Трахну бонбу и все разбегутся…