— Вот какова моя дочка! — радостно улыбалась генеральша. — Мы, стало быть, муженька под башмачком собираемся держать?

— Непременно, непременно, всё, что я прикажу! — топала ногой Лида, словно она объяснялась с самим будущим мужем своим. — Вот посмотришь, мама, что я сдержу слово.

— O, elle est impayable, cette charmante petite! — с увлечением одобривала её m-lle Трюше. — С мужчинами всегда так нужно, cher ange; они тогда только и хороши, когда их держат в руках… только тогда…

— Мама, а разве Овчинников хорош собою? — спросила, помолчав, Лида.

— Как тебе сказать, мой друг? — слегка сконфузилась генеральша. — C'est selon… Мне он очень нравится, такое милое, кроткое лицо. Ведь в мужчинах, ch`ere amie, и не ищут такой уж особенной красоты. Женщина, конечно, должна быть красива, для неё это важное преимущество, а мужчине зачем красота? В мужчине ценится ум, характер.

— Мне, мама, не нравится лицо Овчинникова, — нерешительно заметила Лида.

— Чем же, мой друг?

— Да, право, не знаю: вялое какое-то, жизни мало, и глаза бесцветные. Протасьев гораздо красивее и весёлый такой, живой. Ведь он, мама, тоже очень богат? — говорила Лида, потупив глаза в работу.

— Н-нет, мой друг, — с некоторой досадой отвечала генеральша. — Протасьев очень милый и изящный молодой человек, но дела его, говорят, очень запутаны. Он сам ищет жениться на богатой, и я не думаю, чтобы он имел серьёзные виды на тебя. Бедная девушка ему не подходит.

— Разве я бедная, мама? — спросила изумлённая Лида.

— Я говорю сравнительно, cher ange! Разумеется, у тебя есть небольшое приданое, но этого слишком мало для известного рода жизни. Бедный папа твой сильно расстроил под конец своё состояние, и мы теперь с большим трудом можем поддерживать тот train de vie, который необходим в порядочном доме. Ты уж не маленькая, и я должна тебе это объяснить, Лиди. Я давно собираюсь серьёзно поговорить с тобою об этом. Тебе и с этой стороны необходимо скорее сделать хорошую партию. Пока возможно, я борюсь кое-как, но, признаюсь, Лиди, — ты, как старшая дочь, должна знать положение наших дел, — признаюсь, я не думаю, чтобы это можно было протянуть долго. У нас большие долги, Лиди, даже вернее, очень большие. А доходов у нас очень, очень мало. Я бы считала за благословение Божие, если бы все мои труды и расходы дали тебе возможность сделать богатую партию. Одни-то мы будем жить самым скромным образом, мне, старухе, много не нужно… Была бы мне моя чашка кофе да тарелка бульона. Ты видишь, мой друг, как трудно медлить в наших обстоятельствах. Упустишь этот счастливый случай — уж другой раз не подвернётся.

— Как же это так, мама? — говорила опечаленная Лида, которая при этих словах словно с неба упала и у которой на глазах быстро навернулись слёзы. — Ведь я же и у других бываю, я вижу, как другие живут. Разве они богаче нас? У нас всё есть: и дом хороший, и платья, и лошади не хуже других. Зачем ты говоришь такие дурные вещи? Ты это нарочно хочешь дразнить меня?

— Ты не в состоянии понять этих вещей, Лидок, — тоже не без грусти отвечала Татьяна Сергеевна. — Признаюсь, я сама ненавижу их и стараюсь забыть, когда только можно. Но пока ты невеста, я не могу, я не смею жить иначе! Пойми ты это, Лиди, и постарайся мне помочь с своей стороны. Вот к святкам нужно будет переехать в Крутогорск. Всё порядочное общество соберётся туда на зимний сезон. Ты думаешь, это дёшево будет стоить? Все эти квартиры, меблировки, переезды? Ведь и экипаж в городе нужен другой, и туалет, и всё. Опять придётся деньги занимать. Я уж и то схитрила немножко, — с детским лукавством прибавила Татьяна Сергеевна, нечувствительно повеселевшая при воспоминании о предстоящей городской жизни. — Каншины, Ватрухины — все давно в Крутогорске; с осени квартиры наняли. И Овчинников там почти с самых выборов. У него ведь в Крутогорске свой дом, прекрасно монтированный, говорят, огромный. А мы вот с моим Лидочком месяц-то себе и украли на здоровье! Явимся только к святкам, и денежки за квартиру не с пятнадцатого октября, а только с первого декабря заплатим. О, я на это молодец, m-lle Трюше; знаете, Петербург всякого министром финансов сделает.

— Мама, разве Овчинников говорил тебе что-нибудь? — спросила Лида, внимательно глядя на мать.

— Ах, мой друг, неужели непременно нужно мне говорить, чтобы я догадалась? Мы, старухи, на этом губы съели, не то что вы, ветреные головы! — весело отвечала генеральша. — Ручаюсь тебе за одно, Лиди: что стоит тебе захотеть — и через какой-нибудь месяц мы пьём здоровье наших дорогих жениха и невесты.

— Ну, уж вы очень скоры, maman, — с некоторым неудовольствием сказала Лида, уходя, задумчивая, в свою комнату.

— Ах, как бы я этого желала, как бы я этого желала! — с сердечным вздохом произнесла генеральша и возвела глаза к небу.

— Это непременно будет, ch`ere g'en'erale, этого не может не быть, я вам ручаюсь! — энергически поддержала её m-lle Трюше.

— Знаете ли, милая Тереза, — сказала через несколько минут генеральша, тая в своих любимых мечтах. — Я часто думаю, что наш Господь Бог всегда будет милосерд к бедной, беспомощной вдове. Сколько раз Он посылал мне незаслуженные испытания, но никогда не покидал меня. Я чувствую, Тереза, что моя Лида не может быть, не должна быть бедна; она рождена быть принцессой, а не мещанкой; вы сами видите, милая Тереза. А между тем вам известны мои обязательства. Я ничего не скрываю от вас, моего старинного друга. Не правда ли, Господь бодрствует над нами и не хочет, чтобы мы были несчастны. За что Он сделает меня несчастной, Тереза? Я сама всех люблю, всех жалею, всем готова помочь. Милосердый Господь видит сердце человека.

Татьяна Сергеевна приблизила к глазам надушеный платок.

— Ch`ere g'en'erale, voyons, prenez courage… Dieu la b^enira cette adorable enfant, n’en doutez pas, — утешала m-lle Трюше.

— Да, Он благословит её! Я верю в Его благость, Тереза, — с сантиментальным умилением прошептала Татьяна Сергеевна, обливаясь слезами.

В наступившем молчании из классной комнаты резко доносился голос мисс Гук.

— Почему тут поставлен соединительный союз «и», Alexis? — с бесстрастной твёрдостью спрашивал этот голос.