— Да как же? Ведь перечисляется… — неуверенно ответил Алёша.

— Я не вижу в твоих словах категорического ответа, Alexis. Предлагаю тебе вопрос второй раз: почему тут поставлен соединительный союз «и»? — Алёша молчал. — Я тебя спрашиваю, Alexis, в третий раз: почему тут поставлен соединительный союз «и»? — с педантической назойливостью приставала мисс Гук, не изменяя ни на йоту тона и ни на одну букву своего вопроса.

— Да я ж говорю, тут перечисляются слова… Ведь нужно ж союз, — с некоторой досадой ответил Алёша.

— Твой ответ столь же необстоятелен, сколь неправилен, — строго заметила учительница. — Тебе следовало сказать так: соединительный союз поставлен здесь потому, что им соединяются два определительные слова, имеющие отношение к одному и тому же предмету речи. Повтори, что я сказала.

Алёша повторил, выпустив половину слов и перепутав другую.

— Я до сих пор не могу приучить тебя к точности выражений, — тем же строгим голосом внушала мисс. — Возьми свою тетрадь, я продиктую тебе это самое выражение; ты его должен будешь выучить на память; больше мне ничего не остаётся делать с тобой. Соединительный союз поставлен здесь потому… — раздался через секунду диктующий голос англичанки.

— Милая мисс Гук! Не пора ли детям кончить? Кажется, уж три часа прошло! — ласково крикнула ей генеральша.

— Дети ещё не могут кончить, m-me Обухов! — официальным тоном отвечала из классной неумолимая мисс Гук. — Alexis занимается рассеянно и должен учиться полчаса сверх положенного. Теперь только тринадцать минут четвёртого и ему остаётся заниматься ещё семнадцать минут. — И прежде, чем генеральша могла что-нибудь ответить, бесстрастный диктующий голос продолжал: — Потому, что им соединяются два определительные слова, имеющие отношение к одному и тому же предмету речи. Повтори ещё раз, Alexis!

— Пойти написать письмо, — встала Татьяна Сергеевна, никогда не решавшаяся спорить с англичанкой.

Проходя мимо комнаты Лиды, она заглянула в неё. Лида ходила вдоль комнаты, храбро выпрямившись и твёрдо скрестив руки на высокой груди. Из всего того, что она слышала сейчас от матери, у ней крепко засели в голову две вещи: что она бедная и что Овчинников страшно богат. Она ходила теперь, полная непривычных для неё дум, не замечая своей комнаты, рисуя в воображении большие залы, освещённые люстрами, и толпы бальных кавалеров, снующих вокруг неё.

— Думай, думай, Лидок! — с ласковой улыбкой заметила ей генеральша, притворяя дверь.

Лида бросилась к матери.

— Мама, постой! Скажи пожалуйста, отчего у Овчинникова такие чёрные зубы, как будто червями источены. Разве он болен?

— Фуй, какие пустяки ты говоришь, Лидок, — с досадой отвечала Татьяна Сергеевна. — Чем же он может быть болен? Верно, сладкого много ел в детстве, вот и испортил зубы. Ты знаешь, как балуют детей в этих богатых домах.

— Мама, а что, рысаки, на которых Овчинников приезжал к нам с Каншиным, его собственные? Помнишь, сердитые, чёрные, ещё все смотреть выходили?

— Ах ты ребёнок, ребёнок! — утешалась на Лиду Татьяна Сергеевна. — Разумеется, собственные. У него знаменитый конский завод, каждая лошадь по нескольку тысяч.

— И ведь он, мама, не продаст их, если женится на мне? Ведь я буду на них ездить?

— Помилуй, мой друг, зачем же он продаст? Для такой красавицы-жены он должен ещё лучших завести. — Лида молчала, обдумывая ещё что-то. — Ну уж говори, говори, дурочка моя; у тебя ещё что-то на уме! — смеялась Татьяна Сергеевна.

— Нет, ничего, мама. Я хотела спросить, мама, отчего Овчинникова не выбрали в председатели?

— В какие председатели?

— А помнишь, Протасьев говорил?

— Ах да, в земство-то! Это, мой друг, гадкие уездные интриги и больше ничего. Он теперь сам рад, что не пошёл служить. Человек молодой, богатый — какая охота связывать себя!

— Ведь он, мама, умный, ты говоришь? — сомнительно спросила Лида.

— Ты сама посуди, мой друг, — уклончиво отвечала Татьяна Сергеевна. — Кончил курс правоведения. Разве всякий бывает в правоведении? Там ведь принимают одних генеральских детей. А ты слышала, как он говорит по-французски? Прелесть! И какой caustique!

Лида легонько вздохнула и вошла в свою комнату, опустив на грудь свою грациозную головку.

Татьяна Сергеевна пришла в неописанный ужас и негодованье, когда ей доложили, что лошади и скот уже второй день без корму, а застольная без хлеба. Иван Семёнович отправился в Орёл продавать рожь и гречиху, и хозяином Спасов оставался Ивлий.

С Ивлием сделалось невесть что. Одни говорили, что он пьян, как водка, другие догадывались, что на него «нашло». В прошлую ночь он явился к кухарке Акулине, здоровой ширококостной бабе, которая, нанимаясь на застольную, всегда осведомлялась, сколько на ней холостых парней, и сообразно этому взвешивала свои будущие обязанности. Кухарка Акулина ежегодно рожала детей, почти сама этого не замечая, поэтому, понятно, ей бы решительно ничего не стоило оказать мимолётное внимание старому ключнику, так часто вешавшему ей муку и отсыпавшему пшено. Но так как около неё спал конюх Ермил, малый саженного роста и грубых взглядов на обязанности баб, то Акулина сочла за благоразумное не только отчитать старого Ивлия, но даже и поднять шум.