Шрифт:
Крестьянка продала им несколько яиц и кувшин сметаны, и они расположились на земле, чтобы поесть. После еды Марьяна сказала ему:
– Из всех людей, которые были со мной, только ты мой.
– Ты очень красивая, – не сдержался Хуго.
– Я очень рада, что нравлюсь тебе. Женщина без поклонника – как замурованный родник. Жизнь постепенно душит ее, красота ее вянет. Теперь, слава богу, я далека от всех своих мучителей. Теперь я принадлежу сама себе и только с тобой.
– Мне не трудно спать на улице, я могу разводить костры, они нас обогреют.
– Это очень мило с твоей стороны, только не забывай – весной идут дожди, и иногда очень сильные.
– Мы можем построить шалаш.
Так они сидели и разговаривали, пока не закончились слова, и они вдвоем улеглись и уснули.
То, что по Марьяниным предсказаниям должно было произойти, случилось-таки, хотя и не совсем так, как она представляла себе. Они сидели под дубом, пили чай и глядели на костер, когда откуда-то появились трое низкорослых мужчин. Они были одеты в потрепанные кожаные куртки, и один из них приказал:
– Вставай, женщина, пойдешь с нами.
Марьяна, пораженная, промолвила:
– Почему? Что я сделала?
– Таков приказ.
– Я отказываюсь подчиняться такому незаконному приказу.
– Женщина, ну к чему упрямиться? – спросил он с нарочитым добродушием.
– Я никому не сделала ничего плохого, с какой стати мне идти с вами?
– Свои доводы ты изложишь властям, а пока что вставай, пойдешь с нами.
– Я отказываюсь идти, у меня есть сын, и я должна о нем заботиться.
– Я повторяю еще раз – вставай и иди с нами. Допрос будет коротким, а после него тебя отпустят. Почему ты упрямишься? Это тебе никакого добра не принесет.
– С какой стати мне с вами идти? – она подняла голову, как будто только сейчас очнувшись.
– Ни с какой, таков приказ.
– Как же меня зовут, если вас и в самом деле послали за мной? – набралась она смелости схитрить.
– Марьяна Подгорская, – ответил тот и показал ей листок картона, который держал в руке.
– Я не пойду, на злоязычие я отвечаю презрением.
И на это мужчина отвечал спокойно:
– На твоем месте я бы не стал упорствовать.
– А вот я как раз упорствую.
– Раз такое дело, – сказал мужчина и достал из-за пояса пистолет, – у нас нет другого выбора, кроме как пристрелить тебя. Наш приказ – доставить тебя живой или застрелить на месте. Так даже проще – раз, и делу конец.
Хуго видел этих троих с близкого расстояния, приземистых, крепких, безразличных. Он уже готов был обратиться к ним и умолять пощадить Марьяну, но от страха слова застыли у него в горле.
Пистолет и ледяной холод, которым сквозило от последних слов, убедили ее, и она встала.
Теперь было хорошо видно, что она на голову выше мужчин.
– Ступай, а мы пойдем за тобой, – велел мужчина, не повышая голоса.
Хуго и Марьяна пошли вперед, а троица за ними. Конвоиры их не подгоняли. Через несколько минут ходьбы Марьяна сказала, не оборачиваясь:
– Чего ради я им нужна? Буду вам благодарна, если скажете мне правду.
– Тебе нечего бояться, русские не такие, как немцы, у русских не бывает произвола. Всех невиновных отпускают. И тебя тоже отпустят. Ты же никого не убивала.
– И преступлений не совершала, и не убивала, – ухватилась она за эти слова.
– Нечего тебе бояться, – продолжал он спокойным голосом, – Допрашивают и проверяют, а в конце отпускают. Нужно только немного терпения, вот и все.
– Куда вы ведете меня?
– В штаб.
– Не успели прийти, и сразу допрашивают.
– Уже неделя прошла, как этот район освобожден. Сейчас идут проверки, чистки, и скоро начнется новая жизнь.
– С самого детства я сама себе на жизнь зарабатывала, никто мне не помогал, – внесла она новую интонацию в разговор.
Хуго чувствовал себя, как в глубоком сне, сжатым и связанным, даже протянуть руку и взять ее за руку, хоть и на таком близком расстоянии, он был не в силах.
– Марьяна, – прошептал он.
– Что, дружок?
– Куда мы идем?
– Ты сам слышал, – коротко ответила она.
Выяснилось, что они были очень близко к городу и совсем рядом с рекой. Хуго ясно помнил долгие прогулки с отцом. Это всегда были часы созерцания и любви к природе. Особенно он любил такие прогулки летом. По пятницам после обеда на обратном пути им встречались бородатые евреи, шедшие в синагогу. При виде этих евреев папа отчего-то умолкал. На вопрос Хуго, действительно ли это настоящие евреи, папа давал длинный ответ, который больше запутывал дело, нежели прояснял. Сейчас Хуго вспомнилось это папино легкое смущение и следовавшее за ним молчание.