Шрифт:
— Балясы, говорю, точить мне с тобой некогда, а коня представь к девяти часам утра.
Взял у меня бумажку, прочитал, потом поставил ребром на стол и пальцем — чик! Бумажка — на пол.
— Какое ты, мол, имеешь право нашу директиву щелкать? Ежели, говорю, за эту самую бумажку Федот Поликарпович тебя из леворвера может стукнуть, тогда как?
— Уходи, говорит, человече, и без тебя тошно, — махнул рукой, облокотился на стол, уставил глаза в угол и бормочет: — Уподобился я пеликану в пустыне, стал, как филин на развалинах дома сего.
Христину Истомин узнал с трудом. Окруженная крестьянами, приехавшими из соседних деревень, женщина в чем-то горячо их убеждала. Увидев Евграфа, она показала ему взглядом на стул. И как только закрылась дверь за последним посетителем, спросила:
— Как там казаки?
Евграф рассказал о настроении казачества. Одно только беспокоит: идут разговоры о восстании атамана Дутова. Поликарп Ведерников, захватив оружие, уехал с группой зажиточных казаков неизвестно куда. В Зверинской на заборах появились прокламации дутовцев. В степи неспокойно.
ГЛАВА 7
В первых числах июня с железнодорожной станции в Марамыш прискакал вестовой, забрызганный грязью, от усталости едва держась в седле. Повернул коня к городской площади и, узнав, где уком, галопом помчался по улице. Кинув поводья, он соскочил с седла и поспешно поднялся на крыльцо.
— Вы председатель уездной парторганизации? — спросил он Русакова.
— Да.
Незнакомец прикрыл за собой дверь и в упор посмотрел на Григория Ивановича.
— Чехи захватили власть в Челябинске и Зауральске. Большой отряд белогвардейцев двигается на Марамыш.
В кабинете наступила глубокая тишина. Тикали на стене ходики. В раскрытое окно из палисадника доносилась шумная возня воробьев. Русаков поспешно взял трубку телефона.
— Соедините с председателем исполкома! Федор, ты?
Русаков распорядился собрать по тревоге всех пеших и конных милиционеров, руководящих работников. Собрание коммунистов города было коротким.
— Товарищи! Для молодой Советской Республики наступил тяжелый час испытаний, — начал Русаков и, нашарив рукой верхнюю пуговицу гимнастерки, расстегнул ворот. — Челябинск и Зауральск пали. Чехи и белоказаки наступают на Марамыш. — Григорий Иванович выдержал паузу и, вкладывая горячую веру в слова, произнес:
— Но мы с вами смело понесем великое знамя Ленина через бури и невзгоды гражданской войны и водрузим его в родном Зауралье!
— Смерть паразитам! — выкрикнул гневно матрос и потряс кулаком.
Собравшиеся вскочили, повинуясь внутренней силе, тесным кольцом окружили Русакова.
…Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! —начал торжественно он и взглянул через плечо на Христину.
…Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов… —раздался страстный ее голос. Взмахнув фуражкой, Епифан Батурин загремел басом:
…Это есть наш последний И решительный бой; С Интернационалом Воспрянет род людской!..Легкий ветерок вынес слова песни, слова справедливости и гнева, через раскрытые окна на улицу и, поднимая их все выше, звал к борьбе и победе.
Через час Христина выехала из города. Остановившись на увале, с которого хорошо виден Марамыш и противоположный косогор, где должны были показаться чехи и белоказаки, она прислушалась к призывному звону колоколов. По улицам к зданию уездного исполкома шли рабочие пимокатных заводов. Проскакал кавалерийский эскадрон конной милиции; чеканя шаг, прошел отряд коммунистов. Замыкая колонну защитников города, следовала группа фронтовиков под командой матроса Осокина.
Неожиданно внимание Христины привлек небольшой отряд всадников, ехавший в ее сторону. Впереди на вороном жеребце, заломив кубанку на затылок, в широчайших из красного сукна галифе, в яркой кашемировой рубахе, опоясанной тонким ремешком, на котором болтались две грушевидные гранаты, размахивая саблей, мчался раскосый, смуглый человек. За ним беспорядочной толпой, одетые кто в модную черкеску, кто в цветной башкирский халат или в старую рвань, едва прикрывавшую тело, двигались оравшие люди.
То анархист Пашка Дымов бежал из города с отрядом. Погоняя лошадей, всадники скрылись в лесу.
«Трус», — подумала с презрением Христина и, когда звук копыт отряда затих вдали, выехала на тракт.
В ближайшей от города согре раздались редкие выстрелы: конная разведка врага, наткнувшись на заставу защитников города и открыв беспорядочную стрельбу, скрылась. Стояла напряженная тишина. Лишь изредка мигнет зажатый в ладонях огонек цигарки, и послышится сердитый шепот:
— Погаси, курить не велено!