Шрифт:
В окно виден небольшой кусок неба, окрашенный в мягкие вечерние тона. Камера погружалась в полумрак.
Ночью Нину вызвали в контрразведку. Переступив порог комнаты, она в изумлении посмотрела на сидевшего за столом следователя.
— А, землячка! — на холеном лице контрразведчика появилось нечто похожее на улыбку. — Не узнаете?
Девушка подумала горько: «Значит, я и теперь нахожусь в ведении челябинской контрразведки».
— Гирш Иван. Мы встречались с вами у Госпинаса. По-моему, вы не должны забыть! — заметил следователь с сарказмом. — Правда, там пришлось прибегнуть к маленькой экзекуции, но здесь, я надеюсь, мы договоримся, как порядочные люди…
— Странное у нас представление о порядочности, — усмехнулась Нина. — Бить беззащитную девушку за то, что не разделяет ваших взглядов, это вы считаете порядочностью?
— А вы как бы назвали? — сохраняя напускное спокойствие, спросил Гирш.
— Подлостью! — четко ответила Нина.
— Молчать! — следователь грохнул кулаком по столу. — Вы забываете, что находитесь в моих руках! Прошу отвечать на вопросы, — Гирш подвинул к себе лист бумаги.
— Имя, отчество, фамилия?
— Повторяю: Нина Михайловна Дробышева.
— Возраст?
— Двадцать шесть лет.
— Партийная принадлежность?
— Член Российской Коммунистической партии большевиков.
— Какие должности занимала при Советской власти?
— Ответственный секретарь Челябинского горсовета.
— Партийные поручения?
— Не скажу.
Гирш удивленно посмотрел на Дробышеву.
— Хотите повторить прием у Госпинаса?
Нина молчала.
— Будете отвечать?
— Нет.
— Я вас последний раз спрашиваю: будете отвечать?
— Нет.
Исписав лист бумаги, контрразведчик подвинул его Дробышевой.
— Распишитесь.
Девушка внимательно прочитала протокол и положила обратно перед следователем.
— Вы ошиблись.
— В чем? — поднимая глаза, спросил тот.
— Я дочь трудового народа и не торгую его интересами. Вы хотите меня купить ценой крови моих товарищей, так знайте, — Нина возвысила голос: — Этому никогда не бывать!
— Но ведь иначе для вас смерть!
Девушка заговорила тихо:
— Я знаю скоро смерть. Знаю, что на земле будет иная, радостная жизнь и что солнце осветит вершины Урала, зальет светом просторы Сибири… Я верю, что будущее поколение не забудет наших страданий… Я иду на смерть с открытым сердцем.
Через два дня Нину снова вызвали на допрос. Вместо Гирша сидел за столом незнакомый важный военный с обрюзгшим лицом.
— Дробышева? — перелистывая лежавшее перед ним «дело», спросил он.
— Да.
Он поднял на заключенную водянистые глаза.
— Виктора Словцова знаете?
— Да.
— Вот его показание, — колчаковец вынул протокол, начал читать вслух долго и нудно, перевирая фамилии челябинских и зауральских коммунистов, адреса явочных квартир. В протоколе было зафиксировано, что поскольку контрразведке удалось напасть на след подпольной типографии большевиков в Зауральске, то он, Словцов, признает выдвинутые обвинения против него, Нины Дробышевой и других коммунистов. Закончив чтение, офицер спросил:
— К показанию Словцова ничего не можете добавить?
— Могу.
На лице контрразведчика показалась улыбка.
— Что именно?
— Все это наглая и вместе с тем неумная провокация со стороны господ из контрразведки!
Не ожидая столь смелого ответа, офицер пришел в замешательство, растерянно оглядел папки с делами, поднялся со стула и заорал:
— Это оскорбление военнослужащего! Вы знаете, с кем разговариваете?
— Не знаю и знать не хочу! — ответила спокойно Нина.
— Если вы не знаете начальника особого отдела при штабе генерала Ханжина, то вы его сейчас узнаете! Эй! — Вбежал дежурный офицер. — Всыпать шомполов! — показывая на девушку, завопил он в исступлении.
Нина пришла в себя через несколько часов. Провела рукой по слипшимся от крови волосам и, сделав попытку перевернуться на бок, застонала.
Выздоравливала она медленно. Болело тело, резко выступали скулы и лихорадочно блестели глаза. Долго не могла смыть затвердевшие сгустки крови в волосах.
Однажды на рассвете услышала Нина далекий отзвук орудийного выстрела. Откинула одеяло, прислушалась. По тюремному коридору протопало несколько пар ног.
Канонада продолжалась недолго.