С другой стороны, корень – вар- широко представлен в славянских языках, обозначая в нем широкий комплекс понятий от «жара» и вареной пищи до «защиты» и «ссоры». Как и скандинавы, славяне обозначали этим корнем понятие «союз», и он также встречается и в имени бога-кузнеца Сварога{147}. Как свидетельствует Титмар Мерзебургский (976–1018), одним из наиболее почитаемых богов у западных славян был Зуаразици{148}, что представляет собой искаженную форму имени Сварожич, то есть сын Сварога. В древнерусском языке известны слова варити, варю в значении «беречь», а варовати, варую — «сохранить, защищать»{149}. Кроме того, корень – вар- использовался ими и при самоназвании: варнами называлось одно из западнославянских племен, обитавшее к востоку от ободритов на реке Варне. В том же Мекленбурге есть озеро и место Варин, город Варен на озере Меря, а у вильцев был город Вар{150}. Интересно и название Варславяны, зафиксированное у реки Евикшты недалеко от Мемеля{151}. У западных славян слово war означало также «меч», что опять-таки отсылает нас к образу бога-кузнеца. В этом смысле название варягов означало у славян «мечников», «меченосцев», «ратников». О западнославянском происхождении интересующего нас слова еще в XIX столетии писал С. Гедеонов: «Грамматическая правильность производства русского варяг от живого, по всем законам славянской лингвистики составленного, у Геннига буква в букву записанного вендского varag, -warang, неотрицаема…»{152} Меч играл большую роль в жизни древних русов, у которых Ибн Руст отметил следующий обычай: «Когда у кого из Руси родится сын, отец (новорожденного) берет обнаженный меч, кладет его перед дитятею и говорит: “Не оставлю в наследство тебе никакого имущества: будешь иметь только то, что приобретешь себя этим мечом”»{153}. Как видим, меч сопровождал мужских представителей варяжской Руси практически с первых минут их жизни, и в свете этого славянская этимология слова варяг является более обоснованной.

Примерное время возникновение этого названия мы можем определить благодаря англосаксонской поэме «Видсид». Текст ее, по оценкам специалистов, сложился примерно в VII в., однако автор перечислял в ней различных правителей эпохи Великого переселения народов, значительная часть которых относится к III–VI вв. Непосредственно перед упоминанием племени варнов в поэме отмечалось, что «Бреока (правил. — М.С.) брондингами»{154}. В англосаксонской поэме «Беовульф», единственная рукопись которой датируется примерно 1000 г., упоминается, что ее герой в молодости состязался в плавании с Брекой из «земли Бродингов»{155}. Из этого следует, что их земля находилась где-то на побережье Балтийского моря. Поскольку «Беовульф» описывает события конца VII — первой трети VIII в., это позволяет более точно определить время, когда англосаксам был известен данный персонаж. В других источниках название этого племени больше не встречается. Буквальное значение слова «брондинги» — «меченосцы». Исследователи «Видсида» соотносят его с племенным названием саксов, образованным от слова seax — «нож», однако маловероятно, чтобы англосаксонский певец стал называть оставшихся на континенте соплеменников каким-то другим именем. Более того, перечисляя далее уже не правителей, а племена, которые он посетил, автор «Видсида» упоминает саксов под их общепринятым именем. Однако значение названия «брондинги» на древнеанглийском полностью совпадает со значением названия «варяги» на западнославянском языке. Их тождество объясняет и тот факт, что брондинги впоследствии ни разу не упоминаются: если сначала германоязычный певец перевел название варягов на свой язык, то впоследствии они стали известны соседям под своим собственным именем. Как будет показано ниже, в эту эпоху западнославянские племена фиксируются на севере Германии уже по археологическим данным. Что же касается имени их правителя, то в славянских языках встречаются имена Брег, Бренко, Бренок, Брисок (живший в VI в.), Брык, Бьрько{156}, и Брек-Бреока вполне мог быть искаженной формой одного из них. Вместе с ПВЛ, в которой земля англов называется западной границей варягов и, следовательно, предполагает время этого соседства до переселения данного племени в Британию, англосаксонская поэзия указывает на достаточно раннее возникновение этого названия.

Не менее интересен и другой вариант их названия, сохраненный в «Беовульфе». Форма бродинги весьма напоминает название бродников, которые впервые упоминаются в русских летописях под 1147 г. как союзники черниговского князя Святослава Ольговича: «В то же время, придоша к нем Бродничи. и Половци…»{157} Это название фигурирует и в связи, с битвой на Калке, где они выступают на стороне татар и помогают им обманом пленить князя Мстислава. При этом текст летописи показывает, что воевода бродников носит славянское имя и является православным: «Ту же и Бродници быша старые и воевода их Плоскыня. и тъи окаянный целовавъ крстъ. кы кнзю Мстиславу…»{158} Из этого сообщения летописца становится очевидно, что бродники представляли собой вольное русское население в половецких степях, предтечу будущих казаков. Это предположение подтверждается характеристикой, данной им Никитой Акоминатом в 1190 г.: «…бродники, презирающие смерть, ветвь русских… народ, повинующийся богу войны…»{159} Само их название, скорее всего, было образовано от слова брод и, как показывают данные сравнительного языкознания, возникло еще в эпоху славянской общности: болт, бродник, «колдун, чародей, волшебник», диал. броник вместо бродник, «небольшая группа ряженых, которая ходит и пугает по ночам»; сербохорв. brodnik, «перевозчик, паромщик», словен. brodnik, «перевозчик, паромщик; корабельщик, матрос»{160}. Таким образом, мы видим, что первоначально это название обозначало не собственно племя, а передвигающуюся по суше или по воде дружину, и эта древнейшая форма была зафиксирована «Беовульфом». Следующая стадия развития их самоназвания отразилась в брондингах «Видсида». То, что оно было образовано по образу племенного самоназвания саксов, равно как и территориальное соседство западных славян с этим германским племенем, показывает, что здесь мы имеем дело с оппозицией «носящих ножи» саксов с «носящими мечи» варягами и подразумеваемым превосходством последних. Это показывает, что самоназвание варягов возникло у части западнославянских племен после их появления на севере Германии и установления контакта с саксами. После «Видсида», давшего это название в переводе на древнеанглийский, новое имя постепенно становится знакомым и Западной Европе: в VIII в. во Франции, а именно в Нормандии, причем еще до прихода норманнов, появляется Варангевилл (Варяжский город), с 830 г. известно личное имя Вэринг у саксов, а в 915 г. основанный английским королем город получает название Вэрингвик, то есть Варяжская бухта{161}. В начале IX в. часть славян-ободритов «была переселена (Карлом Великим. — М.С.) в глубь империи, так, например, возникла бургундская деревня с весьма любопытным названием для сторонников алгоритма “варяги = викинги” в норманнской теории — Варэнгус (villa Varengus)»{162}. Как видно, слово «варанг/ вэринг» становится знакомо франкам и англо-саксам за столетия до появления его в Скандинавии. Поскольку никаких скандинавских наемников в ту эпоху не было в Византии и в помине, остается предположить, что в западноевропейские языки этот корень проник из западнославянского языка.

Весьма показательно и упоминание варягов их ближайшими соседями как на севере, так и на западе. На немецкой Санкт-Эммерамской карте, происходящей из одноменного монастыря в Регенсбурге и датируемой 1145–1152 гг., на крайнем севере обозначены CADES VARACIS, то есть Варяжские столпы. Чтобы объяснить, почему на средневековой немецкой карте вместо скандинавской формы «вэринги» фигурирует славянское «варягиварязи», Л.С. Чекин, следуя норманистскому символу веры, сочинил целую историю. Согласно ей немецкие участники Крестового похода Вельфа Баварского 1101–1102 гг. в Византии познакомились с наемниками варягами-варангами, соотнесли их со скандинавами, и поскольку они знали, что те живут на севере, а на карте уже была обозначена Нормандия, то картограф прибег к синониму, заменив норманнов на варягов. Что касается образа столпов для обозначения крайних сторон света, то данная традиция идет еще от античных Геркулесовых столпов, а автор карты поместил их не только на западе, но и на всех остальных известных ему пределах. Однако близость наименования северных столпов к славянскому названию варягов столь велика, что в завершение своих рассуждений Л.С. Чекин все-таки был вынужден признать, что «нельзя исключить и славянское влияние»{163}.

Однако против этой гипотезы говорит не только искусственность ее построения, но и конкретные факты. Как отмечал еще В.Г. Васильевский, после поражения при Гастингсе основную часть варяжского корпуса в Византии с 80-х гг. XI в. начинают составлять англосаксы, сражаться с которыми пришлось еще участникам Четвертого крестового похода. Самое первое сообщение о них мы встречаем у Готфрида Малатерра в связи с битвой 1082 г. («англяне, которых называют варангами»), а Кодин при описании придворного пира отметил, что «варанги восклицают императору многая лета на своем отечественном языке, т.е. по-английски»{164}. Следовательно, отождествление византийских варангов со скандинавами немецкими участниками Крестового похода 1101–1102 гг. не являлось само собой разумеющимся.

Кроме того, на крайнем севере Европы действительно стоял каменный столп, связанный с варягами, и в этом отношении немецкому картографу не надо было ничего придумывать. Предание о нем было записано от лапландских старожилов в 1592 г. и использовано русскими послами в 1601 г. во время переговоров об установлении точной русско-норвежской границы: «Был в Кореле и во всей Корельской земле большой владетель, именем Валит, Варент тож, а послушна была Корела к Великому Новгороду с Двинскою землею, и посаженик был тот Валит на Корельское владение от новгородских посадников; и как ту мурманскую землю учал войною проводити под свою власть, и мурмане били челом норвецким немцам, чтобы они по соседству за них стали… и отстояти (немцы) их не могли, потому что сам собою он (т.е. Валит) был дороден, ратный человек и к рати необычный охотник… и побивал немец, а на Варенге, на побоище немецком, где Варенгский летний погост, на славу свою принесши к берегу своими руками положил камень, в высоту от земли есть и ныне более косые сажени… а тот камень, что в Варенге, и по сей день слывет Валитов камень…»{165} Названная по его имени Валитова губа и Валитово городище находились на самой крайней границе русской Лапландии. Норвежцы называли это место в Баренцевом море Варангер-фьорд, и подобное совпадение топонимики указывает на связь Валита с варягами. Что касается скандинавского названия данного места, то суффикс -ang чужд всем германским языкам, за исключением франкского, в котором он развился из — Ing под романским влиянием{166}. Показательно также, что в «Книге Большому чертежу» имя Валита писалось не через а, как в данном предании, а через о — Волитово городище{167}, что тем более говорит о его связи с западнославянским племенем волотов-велетов. Еще более показательно то, что местные лопари (саамы) называют этот залив Варьяг-вуода и, следовательно, познакомились с названием варягов от славяноязычного населения, ибо знают его «в славянской, а не скандинавской огласовке»{168}. Грамоты Василия III сборщикам дани в Л опекой земле 1517 г., дошедшие до нас в датском переводе, не только фиксируют славянское название интересующего нас топонима (Варяги, Variagi и Wariagiske погост), но и неподалеку от него Норвежский конец. Это говорит не только о том, что варяги в данном случае отличались от скандинавов, но и о том, что датским переводчикам и в голову не пришло отождествить варягов с вэрингами. Хоть эти грамоты относятся к московскому времени, однако данная топонимика явно восходит к новгородской эпохе: согласно грамоте Василия III варяги входят в состав волости Колоперемь, которая упоминается в договорах Новгорода с князьями с 1264 г.{169}

Время продвижения новгородцев на север и столкновения их с норвежцами позволяет определить период возникновения предания о Валите. Уже в 1032 г. летопись фиксирует плавание новгородского посадника на Северной Двине Улеба на восток к Железным (Карским?) воротам. «На Печере, Югре и Кольском полуострове ушкуйники появляются в XI–XII веках. Уже тогда местное карело-лопское и ненецкое население подчинилось новгородской власти»{170}. Написанная в 1200 г. «Гулатингская правда» при описании Халогаланда, самой северной окраины Норвегии, отмечает участившиеся случаи нападения на него русских{171}. Дело не ограничилось одними походами: «Достаточно рано русские осели и на землях, примыкающих к Баренцову морю от Колы-реки до Варангер-фьорда»{172}. Следует также отметить, что воздвижение столпа в честь победы являлось западнославянской традицией, как это следует в сообщении Галла Анонима о деяниях Болеслава: «Неукротимых же саксов он подчинил с такой доблестью, что определил границы Польши железными столбами по реке Сале в центре их страны»{173}. Таким образом, предание о победе варяга Валита-Волита над скандинавами и о воздвижении им в честь своей победы каменного столпа на самом севере обитаемых земель благодаря новгородскому посредничеству в XI–XII вв. вполне могло попасть к западным славян и через них стать известно немецким монахам. Данный способ возникновения интересующего нас названия на Санкт-Эммерамской карте требует гораздо меньшего количества допущений, чем это делает Л.С. Чекин (знакомство немецких крестоносцев с варангами в Византии; отождествление их, несмотря на преобладание к тому времени в этом корпусе англосаксов, со скандинавами; возвращение этих крестоносцев на родину и рассказ о варангах монахам монастыря; соотнесение монахами варангов с Крайним Севером, притом что в Западной Европе, за одним-единственным исключением, скандинавы так не назывались; придумывание монахами связанных с ними колонн и, в довершение всего, запись самого их названия не в византийской или скандинавской, а в славянизированной форме).

К этому ряду топонимов относится и прусский Варген (Wargen, современный пос. Люблино в Калининградской области). Помимо того что само название его опять-таки восходит не к скандинавскому, а к славянскому термину, весьма интересно, что в 1995 г. там был найден ритуальный топорик с изображениями козла, волка и косого креста. Ближайшей аналогией ему является костяная игральная фишка, или жребий, IX в. из Микульчиц (Великая Моравия), с одной стороны которой был изображен предположительно Перун с луком, на другой — поединок козла и дракона{174}. Сам топорик относится к числу прусских древностей, а не является предметом импорта. Следовательно, в данном случае мы имеем дело не только с лингвистическими, но и религиозными контактами балтов и западных славян. Тот факт, что совершенно независимо друг от друга саамы, немцы и пруссы знают название варягов в славянской, а не скандинавской форме произношения этого слова, достаточно красноречиво говорит о том, что и сами варяги говорили по-славянски. Наконец, в самом Мекленбурге, на землях онемеченных славян, поблизости от Деммина до сих пор сохранилось название города Warrenzin{175}, также передающий название варягов.