Если у вас есть свои дети или вы часто общаетесь с детьми (например, учите их), то вы поймете, о чем я говорю. Наши мальчики (им теперь по десять лет) часто просто сидят, уставившись в пространство. Сейчас, правда, это происходит реже, чем раньше. Особенно с этими их видеоиграми. Время, которое они раньше проводили, уставившись в пространство, они теперь тратят, уставившись в похождения пространственных захватчиков или какой-нибудь их более современный эквивалент. (Тем не менее им нравятся и старинные игры на новой приставке Nintendo 3DS; они представляют себя в старых добрых восьмидесятых.)

Вот поэтому мы ограничиваем время игры в такие игры до шести минут в день. Нет, не больше. Но когда они ноют и клянчат PlayStation, мы говорим им: «Если вы сможете посидеть тут тридцать минут, уставившись в пространство, как раньше, — тогда я разрешу вам немного поиграть в приставку, коли так уж хочется». Конечно же, они не в состоянии это сделать.

Они могли бы столько совершить, если бы не это желание проводить каждую минуту за видеоигрой! Поэтому мы предпочитаем, чтобы они не играли.

Я часто вожу мальчиков в школу и обратно. Обычно они болтают друг с другом на заднем сиденье. А иногда мы едем в блаженной тишине. Я научился подавлять желание завязать разговор («Ну, парни, что вы думаете о новом повышении ставки налогов с больших доходов?») и вместо этого позволяю им ехать и молчать. Время от времени я бросаю взгляд в зеркало заднего вида, и они либо просто смотрят в окно, либо на спинку переднего сиденья, либо на свои руки. Они смотрят без всякого выражения. Мои сыновья ничего не читают, ничего не делают, просто сидят, тупо уставившись в одну точку.

Однажды они ехали так большую часть дороги домой. Я остановился около дома и выключил двигатель, потом несколько мгновений посидел молча и вышел из машины. Никакой реакции. Тогда я встал так, чтобы видеть их обоих, но самому оставаться незамеченным (слежка за своими собственными детьми, славно!). Мальчики продолжали тупо сверлить взглядами пространство. Я пошел в дом, и через несколько минут появились они, мирно болтая.

А вот если взрослые уставятся в одну точку (а большинство из нас так не делают), мы назовем это «медитацией». И только в том случае, если мы медитируем «правильно». Большинство из нас во время медитации сидят и думают: «Я должен убедиться, что положил коту поесть прежде, чем вышел отправить почту. Ой, предполагается, что я не буду здесь думать, надо разок дать передохнуть старине мозгу, оооомммммммм, никаких мыслей, никаких мыслей, один… два… три… Надеюсь, я сегодня не встречу старика Карсона… Терпеть не могу, как он смотрит на мои туфли… Не знаю, что там насчет моих туфель, но он… Ой, ооомммм». И т. д.

Но «перестать думать» мало связано с медитацией как со способом достижения нейтрального состояния (хотя иногда медитация помогает) и больше относится к тому, чтобы МЕНЬШЕ ДУМАТЬ ВООБЩЕ.

Приведу себя в качестве примера. Я всегда обдумываю что-то очень осторожно. Я пришел к пониманию, что мозг, способность эффективно его использовать и докапываться до сути вещей являются нашим первичным капиталом. Когда я был подростком, одна половина меня хотела стать адвокатом (а другая — рок-звездой). Я хорошо учился в школе. Мой дедушка звал меня «Башка-1» (а мою сестру «Башка-2»). Мне это нравилось. Мне нравилось быть лучшим в классе (когда я им был). В очень небезопасное время (ранний подростковый возраст) я нашел утешение в том, что я умный, и когда шел по улице, то иногда думал о том, что я умнее многих людей вокруг.

Звучит ужасно, знаю. Но это была моя реакция на чувство неуверенности (то есть страх оказаться последним). Я нашел хорошую причину для своего высокомерия. Мы все ее находим — так или иначе. И, возможно, продолжаем искать эту причину — так или иначе.

К счастью для меня, я понял, что на свете множество очень умных людей. На самом деле всегда найдется кто-то умнее. И я мог бы сказать, что высокий интеллект не спасает меня — в том смысле, как я его понимаю (то есть тяжелый труд, изучение многих вещей и умение выдавать их в нужном порядке).

Мое воображение было слишком живым и непокорным, чтобы заставить меня работать слишком рьяно. Поэтому я восстал против усердной работы и поставил себе цель: делать самый минимум необходимого, чтобы сдавать экзамены. Так я поступал. И только позднее узнал о философской и энергетической силе этого «делай меньше, чтобы достичь большего». Временами я делал больше, чем требовалось для сдачи экзаменов. Преподавателям нравились мои сумасбродные взгляды на вещи, которые меня интересовали. Но вместе с тем мир учебы и науки был не для меня.

Но обстоятельное обдумывание — другое дело, это мое. Даже если я не мог направить свои мысли в рациональное русло, мне нравилось просто обдумывать каждый предмет. Мне нравилась философия, потому что она постоянно задает вопросы. Я любил великую литературу за то, что она проникает в самую суть человеческой природы.

Вот что меня особенно волнует: разбираться в том, как у нас внутри крутятся шестеренки. Поэтому я старался понять все, а это обычно означало — все, что касается людей. Я пытался докопаться до сути и понять, почему люди поступают так, а не иначе; и почему я поступаю так, а не иначе. Меня очень интересовали психология и психотерапия. Мне нравилось разбираться в хитросплетениях моего характера, мотивов поступков, неуверенности и нервозности.