И это тогда, когда наши войска не были еще фактически развернуты (мобилизация начнется только 23 июня), еще в своем большинстве не укомплектованы, т. е. вооружены и снабжены по нормам мирного времени — и то не полностью.

Как результат этой директивы — мы потеряли за неделю боевых действий Львов, Каунас, Вильнюс, Минск. Все это свидетельствует о том, что ни Народный комиссариат обороны, ни Генеральный штаб не были готовы к войне.

Это так похоже на трагедию 7 сентября 2011 г., когда самолет с командой хоккеистов Ярославского «Локомотива», не набрав достаточной подъемной скорости из-за проблемы не до конца снятых тормозов, с трудом оторвался от взлетной полосы и рухнул на землю, зацепившись крылом за ЛЭПовский столб.

Нелепость и бессмысленность этого документа вытекала из того, что из имевшихся в Генштабе документов были данные, что в середине июня 1941 г. немцы сосредоточили у наших границ до 1 40 дивизий, укомплектованных по штатам военного времени.

Мы же, по состоянию на 22 июня, в полосе глубиной 50 км имели всего 48 дивизий неполного состава. При этом стрелковые дивизии не имели артиллерии — она находилась на стрельбах на окружных полигонах в большом удалении от своих частей.

Не имели зенитного прикрытия, а зенитные установки не имели снарядов. Вот почему в небе над нашими позициями хозяйничали стервятники Геринга.

В целом, противник имел, по крайней мере, трехкратное превосходство. Разве этого не знали Сталин, Тимошенко и Жуков? Знали, но надеялись — пронесет. Главное — отдать приказ…

Хотя есть и другая версия в соотношении сил, но о ней читатель узнает позже.

22 июня 1941 г. немецкому командованию удалось добиться оперативной внезапности. Цена ее страшная — сотни тысяч загубленных жизней. В первый же день войны советские ВВС потеряли 1 200 самолетов. Из них 800 было уничтожено на земле. Причина — труднообъяснимое «ослепление» Сталина, не поверившего многим очевидным вещам, передаваемым ему разными источниками.

Возражать вождю и тем более действовать против его воли, да еще в таком вопросе, когда решалась судьба государства, не решался никто из ближайшего окружения скорого на расправу вождя.

Но такой человек нашелся. Им оказался нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов. Он встретился со Сталиным ровно за неделю до начала военного лихолетья. В беседе с вождем флотоводец понял, что говорить ему о приближающейся войне бесполезно. Его не переубедишь, поэтому на свой страх и риск надо немедленно действовать.

Покинув кабинет, он не убоялся Сталина. Решил действовать немедленно, т. к. понял в беседе с его нерешительность и колебания. Практически с 19 июня 1941 г. он своим приказом перевел все флоты на повышенную боевую готовность.

«Теперь надо сделать главное, — рассуждал Николай Герасимович, — спасти корабли от внезапных бомбардировок — рассредоточить их и провести затемнение кораблей и главных баз флотов».

И он выполнил свой обет.

Вечером в кабинете у Кузнецова оказался только что прибывший из Берлина сотрудник Разведывательного управления Генштаба РККА, военно-морской атташе капитан 1-го ранга М.А. Воронцов.

— Здравия желаю, товарищ адмирал! — лихо отчеканил гость.

— Желаю здравия и вам, товарищ Воронцов, — ответил нарком. — Доложите обстановку.

Адмирал и без доклада знал ее, но решил выслушать военного дипломата и разведчика.

С учетом характера времени беседа прошла быстро. Она вселила дополнительную уверенность в правильности своих умозаключений. Обстановка требовала экономить драгоценное время для действий.

Вечером 21 июня Кузнецов передал на флоты сигнал боевой тревоги: «Готовность № 1».

Сталин мог рассуждать: у него было время и были его соратники, с кем он мог советоваться. И Генеральный штаб мог тратить время на подготовку директив; у адмирала же был только один выход — действовать просчитано и незамедлительно. В результате его правильных действий в тот роковой день не было потеряно ни одного надводного корабля, ни одной подводной лодки, ни одного самолета военно-морской авиации, не был допущен на наше побережье ни один десант противника, не была взята с моря ни одна военно-морская база (ВМБ).

Многие военачальники и сам Сталин понимали, что Кузнецов совершил подвиг, что его мысль опередила их рассуждения и привела к положительному результату. Завидовали его смелости, решительности и правильности поступка. Но зависть, некомпетентность, трусость всегда заряжены на подлость. И они выстрелили залпом.

Если во время тяжелейшей войны Сталин еще терпел строптивого наркома, то новые смелые предложения Кузнецова по реорганизации флота завершились тем, что 19 февраля 1947 г. он был снят с должности и назначен… начальником Управления военно-морских учебных заведений.