— Не прикажете ли прекратить шум? — спросил Козицкий Государыню.

— Нет, — отвечала она, — мы судим здесь о делах, а там забавляются, зачем нарушать их удовольствие. Читайте только громче, я буду слышать. (1)

Раз Екатерине сказали, что одна из ее любимиц, камер-фрау Н.И. де Рибас, мучается трудными родами. Услышав это, Императрица немедленно, как была, в капоте и без чепца, села в первую попавшуюся карету и поскакала к больной. Входя в ее комнаты, она встретила акушера и спросила его, в каком положении находится родильница. Акушер отвечал, что положение довольно опасно и необходимо тотчас же принять энергические меры для облегчения страдающей. Тогда Государыня, взяв лежавший на столе передник и наскоро подвязывая его, сказала акушеру:

— Пойдемте вместе помогать ей: мы здесь теперь не что иное, как люди, обязанные подавать помощь ближним!

Благодаря стараниям акушера и внимательной заботливости Императрицы г-жа де Рибас была спасена от смерти. (1)

Во время одного из съездов ко двору Императрица стояла у окна заметила, что какой-то кучер, сойдя с козел, гладил и ласкал своих лошадей.

— Я слыхала, — сказала Государыня присутствовавшим. — что кучерскими ухватками у нас называются грубые, жестокие поступки, но посмотрите, как этот кучер обходится с животными: он, верно, добрый человек, узнайте, кто его господин?

Ей доложили, что кучер принадлежит сенатору князю Я. П. Шаховскому. Императрица приказала позвать Шаховского и встретила его следующими словами:

— К вашему сиятельству есть челобитчица.

— Кто бы это, Ваше Величество? — спросил удивленный Шаховской.

— Я, — отвечала Екатерина, — ваш кучер добросовестнее всех других: я не могла довольно налюбоваться на его обращение с лошадьми. Прибавьте, прошу, ему за это жалованье.

— Государыня! Сегодня же исполню ваше приказание.

— А чем же вы его наградите, скажите мне?

— Прибавкою пятидесяти рублей в год.

— Очень довольна и благодарна. — сказала Императрица и подала Шаховскому руку. (1)

Однажды Екатерина сидела в царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей М. С. Перекусихиной. Проходивший мимо петербургский франт, не узнав Императрицу, взглянул на нее довольно нахально, не снял шляпы и, насвистывая, продолжал прогулку.

— Знаешь ли, — сказала Государыня, — как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову.

— Ведь он не узнал вас, матушка. — возразила Перекусихина.

— Да я не об этом говорю: конечно, не узнал, но мы с тобой одеты порядочно, еще и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь к нам, как к дамам, уважение. Впрочем, — прибавила Екатерина, рассмеявшись, — надо сказать правду, устарели мы с тобою, Марья Савишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам. (1)

Раз Екатерина играла вечером в карты с графом А. С. Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец, бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.

— С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? — кричал он Императрице.

Находившийся при этом Н. П. Архаров испугался и всплеснул руками.

— Не пугайтесь, Николай Петрович, — хладнокровно сказала ему Екатерина, — пятьдесят лет все та же история.

Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало. (1)

Один из губернаторов обогащался противозаконными средствами. Узнав об этом и уважая его лета и долговременную службу. Императрица отправила к нему курьера, приказав последнему явиться к губернатору в день его именин во время обеда и вручить от Государыни довольно объемистый пакет. Губернатор сидел за столом со множеством гостей, когда ему доложили о прибытии курьера. С гордым и самодовольным видом распечатывая поданный ему пакет, он в восторге сказал:

— Ах! Какая милость, — подарок от Императрицы. Она изволила вспомнить день моих именин!

Гости собирались уже поздравить именинника, но радость его внезапно превратилась в крайнее смущение, когда он увидел, что подарок заключался в кошельке длиною более аршина. (1)

В Петербурге появились стихи, оскорбительные для чести Императрицы.

Обер-полицмейстер Рылеев по окончании своего доклада о делах донес Императрице, что он перехватил бумагу, в которой один молодой человек поносит имя Ее Величества.

— Подайте мне бумагу, — сказала она.

— Не могу, Государыня, в ней такие выражения, которые и меня приводят в краску.

— Подайте, говорю я, чего не может читать женщина, должна читать Императрица.

Развернула, читает бумагу, румянец выступает на ее лице, она ходит по зале, засучивает рукава (это было обыкновенное ее движение в раздраженном состоянии), и гнев ее постепенно разгорается.

— Меня ли, ничтожный, дерзает так оскорблять? Разве он не знает, что его ждет, если я предам его власти законов?