— Вот то-то, господа, — отвечал Канкрин, — вы все только и твердите, что скажет Европа, а никто из вас не подумает, что станет говорить бедная Россия, если мы это сделаем. (1)

Один из приятелей Карамзина встретил его раз рано утром пешком в какой-то отдаленной петербургской улице. Погода была отвратительная: мокрый снег падал хлопьями, от оттепели стояли всюду непроходимые лужи. На удивление, выраженное приятелем, что встречает его в таком глухом месте в такой ранний час и в такую погоду. Карамзин отвечал:

— Необыкновенный случай завел меня сюда. Чтобы не показаться вам скрытным, должен сказать, что отыскиваю одного бедного человека, который часто останавливает меня на улице, называет себя чиновником и просит подаяния именем голодных детей. Я взял его адрес и хочу посмотреть, что могу для него сделать.

Приятель вызвался сопутствовать Карамзину. Они отыскали квартиру бедного чиновника, но не застали его дома. Семейство его в самом деле оказалось в жалком положении. Карамзин дал денег хозяйке и расспросил ее о некоторых обстоятельствах жизни мужа. Выходя из ворот. Карамзин встретил его самого, но в таком виде, который тотчас объяснил причину его бедности. Карамзин не хотел обременять его упреками, он только покачал головою и сказал приятелю:

— Досадно, что мои деньги не попали туда, куда я назначал их. Но я сам виноват: мне надлежало бы прежде осведомиться об его поведении. Теперь буду умнее и не дам денег ему в руки, а в дом. (1)

Кто-то из малознакомых Карамзину лиц позвал его к себе обедать. Он явился на приглашение. Хозяин и хозяйка приняли его крайне вежливо и почтительно и тотчас же сами вышли из комнаты, оставив его одного. В комнате на столе лежало несколько книг. Спустя полчаса хозяева приходят и просят его в столовую. Удивленный таким приемом. Карамзин решается спросить их, зачем они оставили его?

— Помилуйте, — отвечают хозяева. — мы знаем, что вы любите заниматься и не хотели помешать вам в чтении, нарочно приготовив для вас несколько книг. (1)

Граф Клейнмихель, отправляясь с докладом к Императору Николаю Павловичу, находился всегда в волнении и как-то судорожно перебирал пуговицы на мундире, проверяя, все ли они застегнуты. Раз по возвращении его от Государя состоявший при нем полковник Безносиков вошел к нему в кабинет и нашел его лежащим на диване лицом к стене. Портфель с бумагами был брошен на стол.

— Ваше сиятельство, пришел Безносиков. — доложил последний.

Ответа нет.

— Ваше сиятельство, не будет ли приказаний? — Ответа нет.

— Ваше сиятельство, прикажете взять портфель? — Ответа нет. — Ваше сиятельство, я ухожу.

Тогда Клейнмихель, сделав быстрый поворот головы, крикнул с досадою:

— Ищите, кто меня умнее, я — поглупел!!! (1)

Однажды служивший при Великом Князе Константине Павловиче в Варшаве князь Голицын захотел получить прибавку к своему содержанию, казенную квартиру и еще что-то в этом роде. Он передал свои желания генералу Куруте, пользовавшемуся особенным расположением Великого Князя и управлявшему всеми его делами. Тот имел привычку никогда и никому ни в чем не отказывать.

— Очень хорошо, mon cher, — сказал он Голицыну, — в первый раз, что мы встретимся с вами у Великого Князя, я при вас же ему о том доложу.

Так и случилось. Начался между Великим Князем и Курутою разговор, по обыкновению на греческом языке, которым Константин Павлович владел превосходно. Голицын слышит, что имя его упоминается несколько раз, слышит также, что на предложение Куруты Великий Князь не раз отвечал: «Калос». Все, принадлежавшие к варшавскому двору, настолько были сведущи в греческом языке, что знали, что слово «калос» означает по-русски «хорошо». Голицын был в восхищении. При выходе от Великого Князя он поспешил к Куруте, чтобы изъявить ему свою глубочайшую благодарность, но тот с печальным лицом объявил ему:

— Сожалею, mon cher, что не удалось мне удовлетворить вашему желанию. Великий Князь во всем вам отказывает и приказал мне сказать вам, чтобы вы впредь не осмеливались обращаться к нему с такими пустыми просьбами.

Что же оказалось? Курута, докладывая о ходатайстве Голицына, прибавлял от себя по каждому предмету, что, по его мнению, Голицын не имеет никакого права на подобную милость, а в конце заключил, что следовало бы запретить Голицыну повторять свои домогательства. На все это Великий Князь и изъявлял свое согласие. (1)

Когда умер Загоскин, Лажечникова, который искал в это время места, один из его знакомых уверил, что вакантное место директора московских театров принадлежит ему по праву, что Загоскин был сделан директором именно за то, что написал «Юрия Милославского» и «Рославлева».

— Да к кому же мне адресоваться? — спросил Лажечников.

— Отправляйтесь прямо к директору канцелярии императорского двора В. И. Панаеву. Вы незнакомы с ним лично, но это ничего: вас знает вся Россия, к тому же директор был сам литератор, он любил литературу, и я уверен, что он примет вас отлично и все устроит с радостью… Ему стоит только сказать слово министру.