— Как тебя зовут? — спрашивают его при приеме.

— Фаддеем.

— А по отцу?

Беллинсгаузен, плохо знавший по-русски, не понял вопроса. Он подумал и повторил опять:

— Фаддей.

— Пишите: «Фаддей Фаддеевич».

И записали так. Иван определен был в первый кадетский корпус. Совершенно так же его возвеличили Ивановым, а третьего — Федоровым. Так записаны они были в корпусах, так выпущены на службу.

Старший Беллинсгаузен, Фаддей Фаддеевич, был замечательный моряк и отличался своим прямодушием. Про него сохранился следующий анекдот.

…На маневрах флота под Кронштадтом в присутствии Императора Николая Павловича один корвет наткнулся на другой.

— Под суд командира! — грозно сказал Государь. Беллинсгаузен, стоявший возле него, начал ворчать как бы про себя:

— За всякую малость под суд!..

Государь сделал вид, что его не слушает.

— Молодой офицер, — продолжает Беллинсгаузен, — желал отличиться в присутствии Государя, не размерил расстояния и наткнулся — невелика беда. Если за это под суд, то у нас и флота не будет.

Государь, обратясь к Беллинсгаузену, сказал:

— Спасибо, старик, ты сказал правду. Но все-таки надо расследовать.

— Это будет сделано, — продолжал тем же ворчливым тоном Беллинсгаузен, — и с виновного взыщется, но не судом.

— Правда, правда, — повторил Государь. — спасибо! (1)

Генерал-от-инфантерии Христофор Иванович Бенкендорф (отец известного шефа жандармов, графа А. Х. Бенкендорфа) был очень рассеян. Проезжая через какой-то город, зашел он на почту проведать, нет ли писем на его имя.

— Позвольте узнать фамилию вашего превосходительства? — спрашивает его почтмейстер.

— Моя фамилия? Моя фамилия? — повторяет он несколько раз и никак не может ее вспомнить. Наконец, говорит, что придет после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.

— Здравствуй, Бенкендорф!

— Как ты сказал? Да-да, Бенкендорф! — и тут же побежал на почту.

Однажды он был у кого-то на бале. Бал окончился довольно поздно, гости разъехались. Остались друг перед другом только хозяин и Бенкендорф. Разговор шел вяло: тому и другому хотелось спать. Хозяин, видя, что гость его не уезжает, предлагает: не пойти ли им в кабинет. Бенкендорф, поморщившись, отвечает: «Пожалуй, пойдем». В кабинете им было не легче. Бенкендорф по своему положению в обществе пользовался большим уважением. Хозяину нельзя же было объяснить ему напрямик, что пора бы ему ехать домой. Прошло еще несколько времени. Наконец, хозяин решился сказать:

— Может быть, экипаж ваш еще не приехал, не прикажете ли, я велю заложить свою карету?

— Как вашу? Да я хотел предложить вам свою. — отвечал Бенкендорф.

Дело объяснилось тем, что Бенкендорф вообразил, что он у себя дома, и сердился на хозяина, который у него так долго засиделся. (1)

Сенатора князя Г. Е. Эрнстова А. П. Ермолов не любил и очень нехорошо отзывался о нем, подчас называя его сумасшедшим. Один из приближенных русских Ермолова, который был знаком с князем Эрнстовым, говорит ему:

— Ваше сиятельство, что за причина, что Ермолов вас не любит и никогда о вас хорошо не отзывается?

Эрнстов отвечал:

— Причины сам не нахожу, почему он меня не любит, но, я думаю, оттого что у А. П. Ермолова ум легкого, а язык дурного поведения. (4)

Алексей Петрович Ермолов говаривал, что «поэты суть гордость нации». С глубоким сожалением выражался он о ранней смерти Лермонтова.

— Уж я бы не спустил этому Мартынову! Если б я был на Кавказе, я бы спровадил его, там есть такие дела, что можно послать, да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей, каков Лермонтов, не скоро дождаться!

Все это седой генерал говорил по-своему, слегка притопывая ногой. (4)

Ермолов, встретив князя А. С. Меншикова во дворце, рассматривающего в зеркало свою бороду, обратился к нему с вопросом:

— Что это ты так пристально рассматриваешь?

— Да, вот, боюсь, не очень ли длинна моя борода, — отвечал Меншиков, проведя рукою по подбородку, дня два не бритому.

— Господи, батюшка, нашел чего бояться!.. Высунь язык, да и побрейся. (4)

В 1837 году, во время больших маневров в окрестностях города Вознесенска, одной стороной командовал Государь Император Николай Павлович, а другою — начальник всей поселенной кавалерии граф Витт. Случилось так, что во время самого жаркого дела без всякой достаточной причины генерал Витт вдруг переменил образ действий и стал с отрядом отступать. Государь, не понимая такого неожиданного маневра, спросил у бывшего подле него А. П. Ермолова:

— Чтобы значило это отступление, когда Витт находится в гораздо лучшем положении, чем я?