Собрание стихотворений
вернуться

Маковский Сергей Константинович
Шрифт:

«Есть много истин неоткрытых…»

Есть много истин не открытых и не измеренных глубин, надежд и мук не пережитых, и не достигнутых вершин. Есть много бурь, еще не спевших своих таинственных угроз, великих слов не прогремевших, не пролитых великих слез. И мыслей много, дерзновенных, бесстрашных мыслей — чуждых всем, и песен, песен вдохновенных, не слышанных никем!

«Безмолвный край, угрюмый край, холодный край…»

Безмолвный край, угрюмый край, холодный край! Везде — покой унылого простора, везде — туман и серые озера… Моих осенних дум, певец, не нарушай! Вокруг меня — печаль великой тишины, больных небес усталое сиянье, громады скал, и сосен колыханье, и однозвучный плеск береговой волны. Моих осенних дум, певец, не нарушай! Кругом — овеянный мечтой невнятной, печалью призрачной и необъятной — безмолвный край, угрюмый край, холодный край!

Эхо («Душа, поведай мне, зачем…»)

Душа, поведай мне, зачем стучится ночь в мое окно, и ветер плачет, и темно, и неразгаданный никем, небесный мрак так слеп и нем? Зачем… Скажи мне, ночь, куда, куда в какие бездны вечной тьмы, которых здесь не знаем мы, скользят мгновенья и года и тонут, тонут навсегда? Куда… Слепое небо! Отчего с самим собой наедине мне страшно слушать в тишине, когда не слышно ничего, удары сердца моего?..

Два странника («Кто он? Поведай мне, о странник! Много раз…»)

Кто он? Поведай мне, о странник! Много раз у этих вод, на берегу далеком, молился он в раздумии глубоком и ночь благословлял, не замечая нас. Слова его мольбы — необычайны. Печаль нездешняя в напеве их звучит. Его усталый взор ласкает и грозит, исполненный любви, греха и тайны. Кто он? Какие сны он чует в тишине? В какую даль стремится и откуда? Я спрашивал людей… И отвечали мне: «Избранник он, дитя небес и чуда. Его устами Бог незримый говорит. Иди к нему. Молись его виденьям. Тебя утешит он отрадным пеньем, страдания твои мечтой заворожит». «Он мученик — другие отвечали — гонимый завистью и злобою людской. Иди к нему. Пойми его печали. Утешь его отзывною тоской». И я хотел идти к нему смиренно, чтоб сердце перед ним доверчиво раскрыть, и я хотел всю скорбь души его испить как жгучий яд из чаши драгоценной… Но чьи-то голоса мне прошептали: «Нет! Не верь ему. Волшебник он лукавый и лжец»… О странник! Суд людей был правый! Я узнаю его. Избранник тот — поэт. Иди к тебе. Он жизнь свою дарует неясным призракам, витающим над ним, он тот, кого с мольбой бесшумный серафим в уста, как друг таинственный, целует. Иди к нему. Молись его виденьям. И если ты, как он чужой земным страстям, томишься на земле по дальним небесам — то, может быть, насытив грудь мученьем, в мученьи ты найдешь отдохновенный храм. Но если ты томим великой жаждой борьбы и подвигов, волнений и страстей, но если мрак и трепет жизни каждой сливаются с душой отзывчивой твоей, и если можешь ты без сожаленья, без ужаса сказать — для жизни жизнь дана, и улыбаться ей, и пить ее до дна, до глубины последнего мгновенья — тогда живи без грез; отдайся весь борьбе за счастье и за жизнь. Твоей земной судьбе не нужен рай, поэта рай чудесный. Поэта манит призрак бестелесный, обрывы мертвые влекут его к себе. О странник, знай, когда он воспевает словами страстными любви могучий бред, когда земную скорбь от низменных сует он к жалости и жертве призывает — быть может, дальше он от жизни и людей, чем Богом и людьми отверженный злодей. Ни жалости, ни гнева он не знает. И кто бы ни был он, безумец иль герой, от первых, чистых дум и до могилы поэт — бессильный раб великой силы, владеющей его смятенною душой. О странник! В небесах непостижимых есть звезды дальние, чужие для земли. Глубокие моря волнуются вдали, у берегов, земным очам незримых. Поэт — дрожащий луч тех призрачных миров, упавший к нам слезой любви и горя. Поэт — волна таинственного моря, забытая Творцом у наших берегов. И оттого, в тиши своих страданий, внимая голосам неслышным никому, он вызывает мир воспоминаний из смутной глубины, неведомой ему. И оттого, блуждая думой пленной в холодном царстве снов, он вечно одинок. И оттого в час скорби вдохновенной Он плачет, как и дитя и грезит, как пророк…

«День погас. Молитесь тишине…»

День погас. Молитесь тишине вечерних откровений. В этот час душа наедине с обманом сновидений. Ночь идет. Молитесь небесам и звездам незакатным. Сердце ждет и чует, сердце — там, во мраке необъятном.

Украйна(«В розовом сумраке ивы плакучие…»)

В розовом сумраке ивы плакучие над пыльной дорогой стоят. Шорохи вечера, струи певучие неясно плывут и звенят. Улица мазанок, тихо мечтающих средь голубых тополей, пруд, вереница крестьян проезжающих и легкие ткани теней — все выдается узорами нежными в сияньи закатных лучей. Издали кажутся хлопьями снежными стада белокрылых гусей. Поле раскинулось в ширь беспредельную. Покоен туманистый свод. Вечер украинский песнь колыбельную душе восхищенной поет.

«Представьте: ясный вечер лета…»

Представьте: ясный вечер лета. Полутемно в большой гостиной; лишь змейки розовые света дрожат на мебели старинной. Представьте: ясный вечер лета! В окно из сумрачного сада цветы струят благоуханья. Неясный гул, мычанья стада и мух вечерние жужжанья — в окно из сумрачного сада. На стеклах отблеск мутно-алый давно погасшего светила. В усадьбе странно. День усталый глядит на то, что было, было… На стеклах отблеск мутно-алый. И в этот час вся жизнь обманна вся жизнь, как марево пустыни, представьте… кто-нибудь нежданно возьмет аккорд на клавесине… В тот час, когда вся жизнь обманна.

«Юная рожь не дрожит, не колышется….»

Юная рожь не дрожит, не колышется. Тенью недвижной объяты поля. В воздухе ясном ни звука не слышится. Спит, отдыхая, земля. Спит, безграничным молчанием скованный, в золоте алом хрустальный шатер. Спит, тишиной небес заколдованный, мирный, ленивый простор. Вечер! Ты в душу мне тихо вливаешься, шепчешь невнятно про тайну свою, думой, восторгом моим наполняешься, делишь тревогу мою!