Каждый ученый и инженер, как он надеялся, будучи в курсе происходящего, вдохновится на достижение общей цели, иногда выходя за рамки своей специализации. Добиться такого баланса между открытостью и защищенностью от многих организаций было бы очень сложно.

Несмотря на то что Гроувз одобрял многие замыслы Оппенгеймера в отношении свободного обмена идеями и информацией – они ежедневно общались по телефону, – он бесцеремонно вмешивался в его работу из соображений военной безопасности, настаивая на политике разделения, так как именно этот метод управления способствовал укреплению его, Гроувза, власти: он единственный обладал полной информацией и о научной, и об административной сторонах дела, поэтому в этом вопросе ему очень сложно было пойти на компромисс [75] .

Дело в том, что Гроувз уже приметил некоторых специалистов, которые, по его мнению, угрожали безопасности проекта, и хотел убрать их из Лос Аламоса. Однако ученые продолжали свободно обсуждать друг с другом все проблемы. «Невозможно предсказать, – писал позднее Лео Зилард (Leo Szilard), один из величайших физиков XX века, – кто из людей откроет новый метод, который сделает старые методы никчемными» [76] . Процесс изобретения, как считали Зилард и другие ученые, требовал свободы слова: чем больше ученые знали, тем выше была вероятность прорыва [77] .

Оппенгеймер разделял эту философию открытости и настаивал на том, чтобы с еженедельными обзорами развития проекта знакомились все ученые. Он также предложил альтернативную версию разделения: военные должны заботиться о безопасности и сохранении секретности, а гражданский персонал лаборатории в Лос Аламосе работать над созданием бомбы. Гроувз нехотя согласился с этим, понимая, что дальнейшие споры о разделении затормозят ход работ [78] . Гроувз пошел на компромисс, предоставив ученым неожиданно большую свободу при условии соблюдения разделения в тех областях «Манхэттенского проекта», которые не относились к исследованиям [79] .

В среде ученых и инженеров, которых собралось в марте 1943 года несколько тысяч, Оппенгеймер быстро стал лидером. Участники проекта слушали «вступительные лекции», рассказывающие о поставленной перед ними задаче. Средний возраст участников составлял 25 лет, хотя встречались и пожилые люди, среди которых было восемь нобелевских лауреатов (а затем к ним присоединились еще 12) [80] . Молодые ученые, долго не имевшие в условиях повышенной секретности доступа к достижениям своих коллег, неожиданно получили право участвовать в разработках, о которых они могли только догадываться. В команде царило оживление, даже эйфория [81] .

Ставки были высоки, времени оставалось мало, а работа требовала невиданных ранее способностей, и все это происходило на глазах у самой что ни на есть профессиональной элиты. Сказать, что стресс был характерен для «Манхэттенского проекта», – значит не сказать ничего. Это был самый настоящий кипящий котел!

На начальном этапе работы Оппенгеймер разрешил каждому справляться с собственным стрессом по-своему. У сотрудников было много общего: ум, компетентность и изолированность от общества. Они жили в тесноте и не могли избежать частых контактов друг с другом. Им разрешались незатейливые развлечения: собрания, верховая езда и прогулки в горы. Не удивительно, что подобные условия неизбежно приводили к творческим выходам энергии. Будущий нобелевский лауреат Ричард Фейнман учился играть на детских барабанах, которые он где-то откопал; они служили ему визитной карточкой на протяжении всей карьеры. Вместе с другими Фейнман участвовал в невинных проделках, чтобы снять напряжение. Он прославился своим умением вскрывать замки сверхсекретных сейфов, в которых оставлял записки «догадайся, кто». Фейнман завоевал дурную славу, сбежав с собрания, на котором обсуждались меры безопасности, чтобы взломать замок стола Эдварда Теллера (Edward Teller), утверждавшего в тот момент, что его бумаги находятся в полной безопасности [82] . Но при всем этом работа не прекращалась ни на секунду. Некоторые из самых важных открытий были сделаны во время пешей прогулки в горах, когда члены команды могли свободно обмениваться мнениями, проникая в мысли своих коллег [83] .

Оппенгеймер хорошо справлялся с объемами и темпами сложной, взаимосвязанной работы. Расчеты группы теоретических разработок поступали специалистам в области химии и вооружения, которые, в свою очередь, задавали параметры для моделей, разрабатываемых металлургами. Для того чтобы создать эффективную административную систему для решения этих вопросов, Оппенгеймер создал подразделение из ученых и инженеров, распределив их по категориям, таким как теоретическая физика, экспериментальная физика, химия и металлургия, боевые технические средства.

У каждого подразделения был свой руководитель, который раздавал задания подгруппам, имеющим собственных руководителей. Это была четкая иерархия. Руководители подразделений отчитывались перед директором лаборатории Оппенгеймером; они встречались с ним по отдельности и вместе в совете управляющих, координирующем всю работу [84] .

Оппенгеймер позаботился о том, чтобы этими подразделениями руководили действительно подходящие люди, независимо от их опыта или должностей в гражданской жизни. Он поддерживал тех лидеров, которые обладали одновременно умением общаться и уверенностью, допускающей свободный взаимообмен мнениями, а также были последовательными в решении той или иной задачи. Эта система была нацелена на обеспечение генерации удачных идей без оглядки на личности.

Например, Ханс Бете (Hans Bethe) стал руководителем Эдварда Теллера и возглавил подразделение теоретических исследований, хотя Теллер начал заниматься разработкой атомной бомбы намного раньше него и упивался своим «превосходством» над другими. Бете считал, что Оппенгеймер выбрал его за «более усидчивый и основательный подход к жизни и науке, который будет полезнее проекту на данной стадии развития, когда необходимо выполнять принятые решения и проводить детальные расчеты, что требует массы административной работы» [85] .