— Он все время смотрел на меня.

— Он на всех смотрел — ему за то деньги платят! Плюнь!

Я попросил Османа зайти вместе со мной к Махмуду Неретляку — он здесь рядышком, в ювелирном ряду, пусть скажет ему пару добрых слов, ведь бедняга до сих пор не может забыть и пережить, что слуги не пустили его в байрам к нему в дом.

— Дурак твой Махмуд! И чего привязался?

— У него давняя мечта завести дружбу с важной особой.

— И я эта важная особа?

— Целыми днями только о тебе говорит.

Осман от души расхохотался:

— Так он еще глупее, чем я думал.

Все же он согласился повидаться с Махмудом, хотя моих доводов не понял и наверняка решил, что я или малость чокнутый, или что-то от него таю. Он не признает жалости, считая ее оскорбительной и для того, кто жалеет, и для того, кого жалеют. Предупредил только, что у него мало времени и он не любит тратить его на пустяки, но так уж и быть, ради меня, раз я его прошу, скажет ему пару глупых слов и тут же пойдет по своим делам, и без того потерял уйму времени.

Махмуд сидел в лавке. Мы видели, как оттуда вышел и снова вошел молодой человек — то ли его позвали, то ли он о чем-то вспомнил и вернулся.

Подойдя ближе, мы увидели, как этот худощавый, высокий молодой мужчина, держась за ручку полуотворенной двери, что-то говорит, словно бы прощаясь и собираясь уходить. Но, когда мы услышали, что он говорит, мы остановились, посмотрели в приоткрытую дверь и переглянулись в растерянности. Я сразу понял, что это сын Махмуда, ювелир, приехал из Мостара по делам к отцу. Но господи боже, что это был за разговор! Разговор — не то слово. Это был бешеный поток брани, в который Махмуду изредка удавалось вставить робкое слово.

— Это его сын,— смущенно шепнул я Осману.— Пойдем отсюда.

— Погоди, дай послушать!

Он встал за дверью и слушал с напряженным вниманием, нехорошо ощерясь и невнятно что-то бормоча.

— Стыдно так говорить, да? Стыдно делать то, что ты делаешь всю свою жизнь! С тех пор как я себя помню, я не могу от стыда избавиться. Сколько я пролил слез из-за мошенника отца. Ты у меня детство отнял! Говоришь, отец ты мне. Да, к сожалению, отец. Потому я и сбежал из дома, из-за тебя сбежал, стал изгнанником, как и ты, только без всякой своей вины. И теперь, когда я хочу начать новую жизнь, я имею право требовать свою долю.

— Вот тебе лавка, вот дом, приводи жену сюда, будем жить вместе.

— Лучше в Неретву брошусь, чем вернусь сюда.

— Подожди, пока деньги соберу.

— Не хочу ждать, никаких денег ты не соберешь. Продай лавку, продай дом, зачем вам такой большой, купите поменьше.

— На старости лет, сынок, крова родного лишаться? Неужто не можешь подождать нашей смерти? Недолго уж осталось.

— Я ждать не могу, мне сейчас деньги нужны.

— А ты с матерью говорил?

— Я вот с кадием поговорю и через суд взыщу свою долю. А мать увезу в Мостар.

— Ей хорошо со мной.

— С тобой никому не может быть хорошо.

Осман улыбнулся краешком губ и громко затопал ногами, стряхивая снег, чтоб в лавке услышали.

Я было схватил его за руку, хотел удержать, но он вырвался.

В лавке стало тихо.

— Не говори, что мы слышали разговор.

Он вошел в лавку. Неужто скажет? Махмуд — человек непутевый, но гордость у него есть. Даже про сына молчал, чтоб не открывать своего горя.

— Помешали? — спросил Осман, глядя на молодого человека.

— Еще чего! Нет, конечно!

Разумеется, не помешали. Помощь подоспела как нельзя вовремя.

Но Махмуд по-прежнему шарил глазами по лавке.

— Кто это, Махмуд?

— Сын.

— Красивый у тебя сын.

Махмуд растерянно смотрел на нас, гадая, слышали мы их или нет.

Я поспешил его успокоить и перевести разговор на другое. Осман яростно бил сжатым кулаком правой руки по ладони левой — вполне могло случиться, что собственной ладони ему покажется мало.

— Зашли вот повидаться с тобой.

— Спасибо,— пробормотал Махмуд.

— И сказать тебе, что тогда в байрам нескладно получилось,— добавил Осман неправдоподобно ласковым голосом.— Жаль, что не удалось встретиться. Вон Ахмед знает, дел столько навалилось, голову поднять было некогда.

— Знаю, он говорил мне.

Парень повернулся к отцу:

— Ну я пошел!

В словах звучала угроза: я пошел, но скоро ты обо мне услышишь!

И он вышел, не взглянув на нас. Сильного впечатления мы на него явно не произвели, а может быть, он нас сразу сбросил со счетов, услышав, что мы в приятельских отношениях с Махмудом. Жаль было Махмуда, но парня я не осуждал: его жизнь тоже не гладкая стежка.