Она была бледной, но тут стала еще бледнее. Я понял, что она испугалась. — Кристиан! — рявкнула она и мастерски бросила копье через всю кухню. Оно воткнулось в заднюю дверь и повисло там, дрожа.

Я встал и выдернул оружие из дерева, слегка раздосадованный тем, что она так легко расколола дверь, проделав приличную дыру наружу. Она слегка напряглась, когда я вытащил копье и оглядел грубый, но острый как бритва наконечник: мелкие зубцы, но не как у листа, а скорее похожие на изогнутые назад крючья, бегущие вдоль кромки. У ирландских кельтов было страшное оружие, называемое га-болг (* традиционный перевод на русский — рогатое копье, но не все ученые с этим согласны, возможные переводы: животное копье, смертельное копье; древнеирландский), копье, которое не должно было использоваться в честном бою, потому что, благодаря загнутым назад зубцам, его можно было вытащить только вместе со внутренностями того, кого им ударили. Возможно в Англии — или в какой-то другой части кельтского мира, родине Гуивеннет — бытовали другие представления о чести и воины пользовались любым оружием.

На древке были вырезаны маленькие линии под разными углами — Огам, конечно (* древний ирландский алфавит). Я слышал о нем, но понятия не имел, как он устроен. Я пробежал пальцами по засечкам и спросил: — Гуивеннет?

— Гуивеннет мех Пенн Ив, — с гордостью ответила она. Возможно Пенн Ив — имя ее отца, предположил я. Гуивеннет дочь Пенн Ива?

Я отдал ей копье и осторожно вынул меч из ножен. Она отодвинулась от стола, внимательно глядя на меня.

В ножны из жесткой кожи были вшиты очень тонкие металлические полосы. Их украшали бронзовые заклепки, однако для соединения обоих сторон использовались крепкие кожаные ремни. Сам меч был ничем не украшен. Простая костяная рукоятка, обернутая хорошо выделанной кожей какого-то животного. Бронзовые заклепки обеспечивали удобную хватку. Очень маленький эфес. Железный блестящий клинок, дюймов восемнадцать в длину, сужавшийся у эфеса, но потом расширявшийся до четырех-пяти дюймов, и сужавшийся только прямо перед острием. Замечательное, очень соблазнительное оружие. И следы засохшей крови — значит им часто пользовались.

Я вложил меч в ножны, и достал из кладовки мое собственное оружие, грубое копье, которое я сделал из сорванной ветки, с наконечником из острого куска кремня. Она взглянула, залилась смехом и недоверчиво покачала головой.

— Знаешь ли, я очень горжусь им, — сказал я с поддельным негодованием и коснулся пальцем острого кончика. Она засмеялась еще громче, искренняя насмешка над моими усилиями. Потом слегка смутилась и закрыла рот ладонью, хотя все еще тряслась от смеха. — Я очень долго делал его, и результат меня поразил.

— Пет'н плантин! — сказала она и захихикала.

— Да как ты осмелилась, — возразил я и потом сделал ужасную глупость.

Я должен был понимать, но развеселился и расслабился, да и обстановка соответствовала. И я сделал вид, что нападаю на девушку: опустив копье, я легонько ткнул им в ее сторону, как бы говоря «Я тебе покажу…»

Она отреагировала в долю секунды. Улыбающаяся дикарка исчезла, на ее месте появилась разъяренная кошка. Она зашипела — знак атаки — и пока я направлял на нее свою жалкую детскую игрушку, успела дважды махнуть своим копьем, яростно и с потрясающей силой.

Первый удар отбил в сторону наконечник, второй — отломал его; копье вылетело из моей руки и ударилось о стену, свалив кастрюли, которые загремели по китайским бакам.

Все произошло так быстро, что я не успел отреагировать. Она казалась такой же потрясенной, как и я, и мы стояли, глядя друг на друга с открытыми ртами и пылающими лицами.

— Прости, — сказал я, пытаясь разрядить атмосферу. Гуивеннет неуверенно улыбнулась. — Гуиринен, — прошептала она, тоже извиняясь, подобрала отломанный наконечник и и протянула его мне. Я взял камень, все еще прикрепленный к обломку дерева, посмотрел на нее, состроил печальное лицо и мы оба фыркнули.

Внезапно она собрала свои вещи, застегнула пояс и направилась к задней двери.

— Не уходи, — сказал я; она, кажется, поняла, но, поколебавшись, сказала: — Мишаг овнаррана! («Я должна идти»?). Потом, опустив голову и напрягшись, готовая к схватке, побежала в сторону леса. Прежде чем исчезнуть во мгле, она махнула рукой и крикнула, как голубь.

Этим вечером я пришел в кабинет и вытащил изодранный и ветхий дневник отца. Я открывал его то там, то здесь, но слова сопротивлялись мои попыткам прочитать их, быть может из-за мрачного настроения, которое в сумерках спустилось на Оак Лодж. Все-таки дом, тягостно тихий, хранил следы смеха Гуивеннет. Казалось, она была везде, и нигде. Она вышла из времени, из прошедших лет, из предыдущей жизни, которая еще сохранялась в этой молчаливой комнате.

Какое-то время я стоял и глядел в ночь, видя, скорее собственное отражение в грязном французском окне, освещенном стоящей на столе лампой. Я наполовину ожидал, что передо мой появится Гуивеннет, пройдя через худого человека с всклокоченными волосами, печально глядевшего на меня.

Но возможно она почувствовала необходимость — мою необходимость — вспомнить что-то такое, что я знал… без всякого чтения.

Я знал что-то такое, возможно с того раза, как впервые пробежался глазами по страницам дневника. Старик выдрал страницы с горькими подробностями — скорее всего уничтожил, или спрятал, настолько умно, что я не мог найти. Но остались намеки, предположения, быть может вполне достаточные для охватившей меня тоски.