— Выходит, ты служишь Храму уже около 15 лет?

Касавир покачал головой.

— Храму… Мне нужно было многое испытать и увидеть своими глазами, чтобы понять, кому и чему стоит служить.

Эйлин повернулась к нему и села, опершись локтем на спинку скамейки и подперев голову рукой. Она смотрела на профиль Касавира, казалось, ушедшего в себя, и не решалась спросить его. Она не хотела, чтобы немолодой и много переживший человек принял ее интерес за пустое любопытство. Но он начал говорить первым.

— В 20 лет мне казалось, что стать паладином Тира — единственный путь, потому что… я просто так думал. — Он вздохнул. — Ты знаешь, что моя судьба должна была сложиться по-другому. Я был наследником рода. Но не справился, не смог выполнить долг перед семьей и защитить ее. Мое решение вступить в Орден было импульсивным, неосознанным.

Он опять надолго замолчал. Но Эйлин чувствовала, что это не все.

— И что произошло? — Осторожно спросила она.

— А произошло то, что и должно было произойти с юнцом, никогда не имевшем в душе никакой веры, за исключением веры в то, что он центр мироздания. И еще в свое предназначение и свою честь. Когда я по своей воле сжег за собой мосты, я лишился этих, как мне казалось, иллюзий. Тяжелая, изнурительная служба послушника, учеба, обет смирения и послушания казались мне лучшим избавлением от душевной пустоты. А когда я прошел испытание и стал паладином, моей заветной мечтой стало найти смерть на поле боя. Я брался за любые задания, предпочитая действовать в одиночку или с небольшим отрядом.

Эйлин вспомнила об ущелье орков и о вчерашнем ранении. Похоже, риск стал его привычкой. Но она ничего не сказала. Касавир редко говорил о себе, и ей не хотелось спугнуть его откровенность. Впрочем, говорил он так, будто забыл об ее существовании.

— А вера была для меня не более чем ритуалом. Но со временем я стал задумываться о смысле своего служения. Нам приходилось путешествовать в варварские земли, чтобы, как нам говорили «нести цивилизацию, насаждать закон и устанавливать порядок». Не знаю, как насчет цивилизации и порядка. А закон, за неимением оного на бумаге и в головах, устанавливался по принципу «око за око, зуб за зуб». А я был всего лишь инструментом. Читай — палачом.

Касавир, наконец, почувствовал на себе взгляд Эйлин и повернулся к ней.

— Нет, не думай, роль машины для убийства меня вовсе не прельщала. Тем более, все эти люди заслуживали наказания хотя бы из принципа справедливого возмездия. Но даже в мою не обремененную мыслями двадцатичетырехлетнюю голову стали закрадываться сомнения. Мне стало, откровенно говоря, страшно.

Эйлин вскинула брови. Страх? О чем это он?

— Не удивляйся. Это был страх не за жизнь, а за честь. Никто так не боится совершить непоправимую несправедливость, как тот, кто призван служить ей. С другой стороны, чувство незыблемости долга воспитывалось во мне с рождения, вопрос был в чем он состоит. Сейчас я думаю, что все это было истерикой молодого человека, не видевшего вокруг себя ничего, кроме смерти, и постоянно ждавшего ее.

Он снова отвернулся. Эйлин спросила:

— Ты сделал что-то, противоречащее уставу Ордена?

Касавир кивнул.

— Да. Я не выполнил решение Совета о доставлении человека в суд. Я отпустил обвиняемого, когда разыскал его. Я поговорил с ним, чего не должен был делать. Но человек этот все равно погиб, в той местности шансов на выживание у беглеца, не пользующегося поддержкой племени, было мало. Претензий ко мне со стороны Совета не было, они не знали всей правды.

Он немного помолчал и со вздохом произнес:

— Но я мучился чувством двойной вины: в том, что не выполнил свой долг и в том, что, возможно, лишил человека права на оправдание.

— Ты сделал это, потому что счел обвинение несправедливым?

— Да. Я так думал. И думаю сейчас.

— Значит, ты ни в чем не виноват, — заключила Эйлин.

Касавир посмотрел на нее и покачал головой.

— Не знаю. До сих пор не знаю. Но тогда для меня просто наступил край, за которым я уже не видел себя — вообще ни в какой роли. В конце концов, я ушел. Просто ушел без цели.

— Но, постой, как же ты ушел из Ордена и остался паладином? — Удивилась Эйлин.

Касавир улыбнулся и сощурился, посмотрев на небо.

— Это еще не вся история. Во время одного из своих бесцельных путешествий, остановившись на постоялом дворе, я встретил Иварра.

— Иварра? Так вы с ним давно знакомы?

— Да, он заплатил за мой ужин и ночлег, как ни стыдно признаться, — Касавир усмехнулся, — ты знаешь, у меня всегда были с этим проблемы. С боевым молотом я обращаюсь лучше, чем с деньгами. Хотя возможностей для заработка у бывшего паладина Ордена было достаточно. Но тогда так вышло, что хозяину не нужно было ни очистить семейный склеп от нежити, ни найти пропавшую дочку или хотя бы дров наколоть. И жены у него не было.

Эйлин удивленно посмотрела на него и не смогла сдержать улыбки. Что-то непохоже на того Касавира, которого она знает. Он, казалось, прочитал ее мысли и улыбнулся.

— Честно могу сказать, это был не самый худший период моей жизни, хотя и не самый праведный. Наверное, мне нужно было пережить и это. Я скитался так три года, думая о насущном, никуда не торопясь, ни на что не надеясь и позабыв о своих обетах.

Эйлин представила себя на месте трактирщицы, увидевшей в дверях таверны молодого небритого черноволосого воина в поношенных латах и с молотом на плече. Еще бы, проблем с ночлегом у него не было.