– Как что делаю?

– Ну, в смысле, как ты их делаешь?

– Мы либо нарезаем полуфабрикат и печем, либо смешиваем все, что написано на коробке. Это называется «с нуля».

– И ты знаешь, как это делается?

– Знаю. – Она смотрит на меня как на идиота. – Ты никогда не пек печенье?

– Никогда, – сознаюсь я.

– Тогда заедем в магазин, – предалагает она, и мы заезжаем.

Эшли стрелой летит к шоколадным чипсам, и мы закупаем все, что перечислено на обратной стороне коробки, плюс еще пакет молока.

– Нужно молоко по-настоящему свежее, – говорит Эшли. – Иначе смысла нет. – Она оглядывает разбегающиеся ряды товаров. – Очень скучаю по продуктовым магазинам, – говорит она, и мне вспоминается непривычная среда ее существования. Школа-пансион – изолированный инкубатор образования и социализации.

Мы печем печенье, и когда кухня наполняется чудесным теплым шоколадным ароматом, мне становится очень приятно. Мы сразу же съедаем большую часть, запивая молоком. Эшли правильно говорила: самое главное – чтобы молоко было свежее. Это поразительно – по-настоящему возвышенное переживание. Мы начинаем беспричинно смеяться, и кошка приходит и трется о мою ногу – впервые с того момента, как я раздал котят. Я ей наливаю молока в блюдце.

Когда печенье остывает, мы едем в дом престарелых. По дороге туда я рассказываю о том, что бабушке стало намного лучше, и о ее бойфренде.

– Я не поняла, они женаты или нет?

– Официально – нет.

– А что там насчет ползания и плавания?

– Помнишь, когда в прошлый раз мы у нее были, она лежала в постели?

– Ага.

– Ну, так теперь она с постели встала. Мы не знаем точно, это новое лекарство, или же она забыла, почему слегла. Я лично этого не помню. Знаю, мы ее поместили в дом престарелых, поскольку она была прикована к постели, но вот не знаю, помнит ли теперь хоть кто-нибудь, почему.

– Так это же хорошо, что ей лучше?

– Можно и так сказать.

– Доброе утро, мам! – здороваюсь я, когда мы входим в ее комнату.

– Чего в нем доброго, – говорит она.

– Что случилось?

– Они здесь.

В голосе слышится конкретное раздражение – будто явились наконец давным-давно ожидаемые инопланетяне.

– Правда? – переспрашиваю я.

– Да, – отвечает она убежденно. – Утром пришли и не уходят. – Она взглядывает на Эшли. – У тебя совсем не такой китайский вид. Тебе сделали операцию?

– Мам, это не Клер, это Эшли.

– Вы чьи?

– Мы твои, – отвечает Эшли и целует ее.

– Мама, Эшли – твоя внучка, она из нашего рода.

– Очень приятно, – говорит мама, пожимая Эшли руку.

– Мам, давно хотел тебе сказать: когда я заходил к тете Лилиан, то получил обратно твои драгоценности.

– Бриллиантовое обручальное кольцо? – спрашивает мама.

– Нет, жемчужные серьги, ожерелье с рубином и еще кое-какие мелочи: брошку и маленькое ожерелье. Она была очень рада их отдать, мне показалось. Избавиться от них.

– Еще бы, – говорит мама. – Ты смотрел на ее руку? Она все еще носит обручальное кольцо, которое мне твой отец купил?

– Понятия не имею, ма, – говорю я. – Похоже, вам надо это все вдвоем выяснить. Ты, когда говорила мне о драгоценностях, не вспоминала бриллиантовое кольцо.

– Хотела посмотреть, в чем она еще сознается до того, как я ее вздерну на дыбу.

Время ленча в столовой. Приходит дежурная по этажу – помочь маме туда дойти.

– Я не пойду, – говорит она.

– Почему? – спрашиваю я.

– Протест.

– Не думаю, что вам ленч сюда принесут. Дежурная качает головой.

– Раньше приносили, – отвечает мать.

– Это было раньше, – замечаю я.

– Все равно, не думаю, что я много потеряю.

– Я бы не была так уверена, – вставляет дежурная. – Там цыпленок с пастой.

– Черт!

– Что такое?

– Я очень люблю цыпленка с пастой, там еще лимон и брокколи, и я одну девушку с кухни подговорила мне туда бросить оливок и каперсов. И было почти как настоящая еда.

– А я принесла десерт, – говорит Эшли, показывая банку с печеньем. – Домашний.

– Ладно, – говорит мама, – мы пойдем.

Она поднимается и ведет нас за собой, чуть покачиваясь или подпрыгивая на ходу.

– Ты стала очень хорошо ходить, – замечаю я.

– Это все танцы. Когда думаешь о танцах, то можешь ходить. Как больные с инсультом поют, чтобы говорить.

– Фантастика, – замечаю я.

– Я вообще всю жизнь отлично владела телом, – говорит мама. – Только вряд ли твой отец об этом знал.