– Интересно, никогда раньше такого не слышал, – говорю я.

– Тьфу ты! – отвечает он так, будто я полный идиот.

– Папа! – говорит ему Аманда. – Гарри не очень интересуется Кеннеди, он больше по Никсону.

Она убирает со стола, я встаю и помогаю ей. В кухне я прижимаю ее к себе, пока она полощет тарелки.

– Нет, – говорит Аманда. – Это исключено.

– Почему?

– В доме родителей – ни за что.

– Тебе здесь не случалось целоваться с парнем? Играть в бутылочку в подвале?

– Наш кусок подвала неоштукатурен, – говорит она, глядя на меня с вызовом.

Когда мы возвращаемся, мать читает книгу в гостиной, а отца нигде не видно. Мать отрывается от чтения:

– Ты помнишь, что я тебя и твою сестру называла Саламанда? Комбинация Саманты и Аманды. Мне это очень нравилось. «Саламанда, а ну вылезай из воды!»

– Мне тоже нравилось, – отвечает Аманда, и лицо у нее смягчается – редкий и короткий миг. – Ты не знаешь, где папа?

– Понятия не имею.

– Я сейчас вернусь.

Аманда уходит искать отца.

– Никсон любил в творог кетчуп добавлять, – говорю я матери Аманды в попытке завязать разговор. – На завтрак он обычно ел творог с кетчупом или черным перцем, свежие фрукты, пророщенную пшеницу и чашку кофе.

– Ну уж точно не на этой еде мама его взрастила, – отвечает она. – Мать Сайруса всегда готовила яичницу с белыми сухарями. У меня годы ушли, чтобы приучить его к нормальному завтраку. Где папа? – спрашивает она вернувшуюся Аманду.

– Лег спать. Решил, что уже пора и все разошлись.

– Вот тебе и вечер для игр, – говорит мать Аманды. – Мы собирались в скрабл играть. Твой отец очень хороший стратег.

Домой я приезжаю в половине восьмого, небо все еще светлое. Воздух полон обещанием весны, каждый день свет держится чуть дольше, растения становятся плюшевыми от новой зелени. Слышен стрекот кузнечиков, где-то лает собака.

На крыльце меня ждет тетка Рикардо.

– Что-то не так? – спрашиваю я, и она кивает:

– Мой муж ревнует, говорит, я слишком много времени провожу с Рикардо. А не мог бы Рикардо переехать к вам на время и тут пожить? Я буду делать все то, что делала, – готовить, убирать, стирать его одежду, – но пусть он поживет у вас.

– Он же должен ходить в школу, – отвечаю я.

– Школа его тут недалеко, автобус может подъехать.

– А что говорит сам Рикардо?

– Мистер, я вас прошу. Из-за вас погибла моя сестра и оставила меня с мальчиком, и это для меня слишком. У вас есть деньги, вы способны ему помочь. Я очень, очень любила сестру, но не готова. Ну почему надо всем ломать жизнь? Прошу вас, вы же такой симпатичный раздолбай.

Симпатичный раздолбай?

– Вы же не можете просто взять отдать мне Рикардо.

– Почему?

– Я государством не утвержден для этой роли.

– Но он же гражданин США, – говорит она. – Он здесь родился.

Надо бы ей объяснить, как работает система социальной помощи, но я отвечаю:

– Давайте я подумаю, что тут можно сделать. А тем временем заберу его у вас на уик-энд. Можно с ночевкой.

– Он был такой мамочкин ребенок!

Она начинает плакать.

– Не плачьте, пожалуйста, не надо.

Я сам чуть не пускаю слезу вместе с ней. Она шмыгает, чтобы перестать.

– Вам-то чего плакать? Вы большой белый мужчина, и у вас большой дом.

Как гром с ясного неба приходит открытка от Джорджа. На ней фотография какого-то отеля в Майами, сама открытка сильно потертая, как будто годами моталась вокруг света на дне чемодана.

Здесь все так, как я и думал. Ночью у костра парни меня учат работе с отмычкой, а в искусствах и ремеслах я учусь делать цементировочные башмаки из дерьма и травы.

Не забывай обрывать засохшие головки на моих цветах.

Открытка (без обратного адреса) наводит меня на мысль, что у меня нет никакой контактной информации Джорджа – ни адреса, ни телефона для экстренного звонка. Я звоню в офис директора «Лоджа».

– Доброе утро, спасибо, что позвонили в «Лодж», новый конференц-центр руководителей в Адирондакских горах.

Я объясняю, что хочу говорить с главврачом.

– Одну секунду, прошу вас.

Звонок переводят.

– Отдел кадров. Вы ищете работу?

– Нет, – говорю я нетерпеливо и все повторяю. – Главный врач мне говорил, что останется здесь до августа. И знает ли кто-нибудь, где мой брат Джордж?