Проклята луной

Аннотация
Она чувствует запах смерти. Она видит, как умирают ведьмы. На ней - лунная метка, и мороз уже сковывает тело. Ей нужен тот, кто пахнет солнцем.  Тот, кто растопит лед.

Часть 1. Телешоу 1. Сегодня у Машки сбылась мечта всей жизни. Она выходила замуж за принца! Конечно, никакой он не принц, а сынок богатых родителей, но свадьбу отгрохал знатную. В коттедже, на сто гостей, с заказными музыкантами и выездной регистрацией. Машка пищала от восторга. Столы ломились от блюд, запеченный молочный поросенок созерцал гульбище жалобным взором. Пухленькая Машка в белоснежном платье кружилась в объятиях новоиспеченного мужа, высоченного и тощего c болезненно белым лицом. Что она нашла в этом Егоре? Ева приютилась в уголке и, попивая шампанское, наблюдала за окружающими. В левой половине зала гости жениха: расфуфыренные, обвешанные драгоценностями. Все они приехали на дорогих автомобилях и подарили крупные суммы денег. Мамаша жениха, сушеная дамочка лет пятидесяти, хмуро разглядывает тарелку с салатом. Видать, простушка-Машка ей по духу не пришлась. Отец в серебристом пиджаке посматривает на наручные часы – он явно куда-то спешит. На свадьбу пришел так, для галочки, оценить, куда вложил бешеные деньги. А справа сторона невесты. Гостей мало. Институтские друзья, девчонки в платьях с распродаж и мальчишки в плохо сидящих костюмах. Налегающие на закуску и алкоголь троюродные тетки с дядьями. Дальние родственники подарили сервиз с комплектом постельного белья и теперь окупали дары, сметая со столов всю еду. Ева тоже была со стороны невесты, как-никак родная сестра, но ощутимо выделялась из общей массы. Она могла себе позволить и расшитое бисером платье в пол, и профессиональный макияж, и красивый букет цветов, и подарок молодоженам. Передала конверт втихаря, чтобы не толкать длинную речь перед гостями. – От меня и мамы с папой, – шепнула на ушко, и Машка грустно улыбнулась. – Потрать на себя, договорились? Ох, не нравилась Еве эта затея с женитьбой. А жених – особенно. Глаза у него дурные, черно-черные. Сдался он Машке! Отличница, красавица, медалистка, а влюбилась в очевидного негодяя. Хотя, наверное, для Евы он «очевидный», а для сестры – вполне обычный парень. Ева вообще не от мира сего, ей позволительно. Когда развлекательная программа кончилась, Ева улизнула, пожелав напоследок вечной любви и кучу детишек. «Наплачешься ты, Машка», – подумала Ева, но смолчала. Незачем рушить счастье сестры в первый же день семейный жизни. Но она нутром чуяла, что добром этот брак не кончится. А поганое чутье никогда не подводило. Такси ожидало на выезде из коттеджного поселка. Полная луна налитым боком освещала вычищенные дорожки. Россыпь звезд лукаво подмигивала. Ева дошла до ворот, и сторожевая собака залаяла на неё из будки. А затем заскулила жалобно и боязливо. Странно, животные её обожали. Кошки ластились к ногам, псы преданно заглядывали в глаза. То ли сильная энергетика, то ли природный дар, но на неё никто никогда не лаял. В сердце почему-то кольнуло. Что-то изменилось. И Ева это почувствовала. 2. Сброшенное платье змеиной кожей струилось по полу. Ева сидела на кухне, закинув ногу на ногу, и тупо пялилась в окно. На душе было неспокойно. Не помогла ни рюмка коньяка, ни выкуренная сигарета. Курила Ева редко, всё пыталась от дурной привычки избавиться. Да и Олег запрещал. – Курящая женщина что пепельница, – упрекал он. Олег был жутко занятым бизнесменом тридцати девяти лет. В масштабах их городка – царь и бог. Он держал семь супермаркетов и построил бы ещё несколько, да уже строить негде. Иногда Ева наивно спрашивала, почему он не переедет в город побольше, а Олег усмехался: – Лучше быть большой птицей в болоте, чем никем, но в озере. Познакомились они в салоне, где Ева работала массажистом. Говорят, неплохим: выжимала людей без остатка, излечивала застаревшие болячки. Клиенты рыдали навзрыд на сеансах, а после уходили, повторяя: – Это чудо. Вы - колдунья. К Еве на массаж захаживала супруга Олега, потянувшая спину, а тот изредка забирал её с сеансов. Там и пересеклись взглядами. В итоге с супругой Олег благополучно развелся и перевез молоденькую массажистку к себе. У них завязались крепкие семейно-партнерские отношения. Это такие, где вроде живут и спят вместе, но никто никому ничегошеньки не должен. Еву союз устраивал. С Олегом у нее появились дорогие игрушки, косметика от ведущих брендов, возможность посещать рестораны и светские вечера. Они даже в отпуск скатались, да ни куда-нибудь в затрапезный Египет, а на Кипр, в пятизвездочный отель. После четырех лет впроголодь новая жизнь показалась сказкой. Первым делом Ева приодела даже не себя, а младшую сестренку. Все-таки она Машке заменяет родителей, а значит, должна обеспечить. Ну а потом уже и сама оторвалась: бутики, суши-бары, клубы. Виделись они с Олегом нечасто. Он то в офисе, то в командировках. Олега Ева не любила и иллюзий не питала. Старость они вместе не встретят, детей не нарожают. Появится девчонка поинтереснее – он убежит. Ну и ладно. Из салона она не увольнялась, деньги откладывала на карту. Когда сказка кончится – будет не так обидно. Загремели ключи. В коридоре началась возня. Олега всегда было много: куда ни зашел – так всё пространство занял. Неудивительно, в нем сто килограмм веса, и энергия бьет через край. Ева спешно затушила сигарету, замахала рукой, разгоняя вонючий дым. – Куришь? – сурово спросил Олег, появляясь на пороге кухни. – Чуточку. Как-то тревожно. Слабая попытка оправдаться, но Олега она устроила. – За сестру? – вздохнул он. – Прекращай. Не съедят же её, в самом деле. – Не съедят... Луна сегодня какая-то странная, не находишь? Олег окинул строгим взглядом окно. Так начальник смотрит на провинившегося подчиненного. Затем расслабил туго затянутый галстук и расстегнул пуговицы на рубашке. – Луна как луна, – засомневался он. – Наверное. Ева повела плечами, смахивая наваждение. Не нравилась ей эта луна. Яркая, рыжая, наливающаяся кровавой дымкой. В такие луны хочется убежать, запереться в комнате и спрятаться под одеяло. Взвыть волчицей. Такие луны не сулят покоя. – Ложись в кровать, Евангелина, – отцовским тоном приказал Олег. – Я помоюсь и приду к тебе. Ева отрешенно кивнула. Интересно, как там Машка? Счастлива ли она? 3. Юле двадцать два года, и она хороша собой. Мама платье сшила из шерсти, ни у кого такого нет. В косе заплетена лента. И работа у неё интересная: как-никак инженер, да не абы какой, а конструктор. На ней лежит ответственность за весь завод, потому что если она неправильно начертит деталь – ту неправильно выпустят. Конечно, её чертеж сначала нормоконтролер проверит на ошибки, суровая Вера Павловна, от которой не укроется ни одна мелочь! Но всё равно – оплошать нельзя. А то Вера Павловна журить начнет, охать и ахать. Стыдно-то как, когда она кого-то поучает! А на улице апрель, значит, скоро можно переобуться в туфельки, из-за которых мама сначала отстояла в шестичасовой очереди на запись, а после и в живой потопталась. Последнюю пару отхватила. Красивые, слов нет! Юля с улыбкой смотрит в потолок. Всё у неё ладится, всё спорится. И Ваня за ней ухаживает, а Ваня мало того, что красивый, так ещё и мастер участка. Его в начальство пророчат, вот такой он молодец в свои двадцать пять лет. А знаки внимания оказывает ни кому-нибудь, а ей, Юле. Она вся краснеет, когда он её под ручку берет на свиданиях. Она задерживается на работе допоздна. Надо чертеж закончить к пятнице кровь из носу, поэтому приходится засиживаться за столом. Зато не одна, а с другими девчонками. Те щебечут, болтают о чем-то, и Юля с ними болтает, и платьем хвастается, и новенькими туфлями. И мечтает о субботнем свидании с Ваней. К фонтанам, наверное, сходят или в парк. Как же всё замечательно! Разбредаются ближе к девяти. На развилке девчонки расходятся. Лена с Ирой идут к автобусной остановке, а Юле чуть-чуть пробежать – и дома. Через парк, правда, идти приходится, но она привыкшая. Силуэты деревьев причудливые, изгибаются по-всякому. Она идет и насвистывает под нос песенку. А на небе – луна. Как масляный блин, налитая жаром. Освещает дорожку точно фонарь, отчего совсем даже не темно. Юля глядит на луну и вдруг тревожится без причины. Ежится, по спине пробегают мурашки. Она предчувствует беду, а чутье её не врет. Ускоряет шаг и слышит отчетливые шаги. Дыхание сбивается. И ноги начинают путаться в колючей юбке. Юля спешит, а шаги всё ближе. Она ощущает чье-то присутствие за спиной. Оборачивается. Лицо знакомое – не о чем беспокоиться. Сильные руки стискивают горло, и разум затуманивается. 4. Ева стерла со лба пот. Отдышалась. И, стараясь не разбудить сопящего Олега, вылезла из кровати. В пересохшем горле скребло, и думать Ева могла только о воде. Набрав воды из-под крана, она пила так жадно, что по губам текло. Стерла капли рукой. Луна таращилась прямо на неё, будто изучала. Тикали часы. Эти сны случались частенько. Реалистичные, продуманные, полные деталей и мелочей. Всегда о разных временах и женщинах, о непохожих судьбах, о старухах и молоденьких, но суть одна – в конце ту, чьими глазами смотрела Ева, настигало нечто. То ли человек, то ли зверь, но от него исходила невероятная опасность. Она перечитала тонну научных трактатов и интернет-источников, но так и не нашла объяснения своим кошмарам. Кто-то писал, что это нервное, другие – бурная фантазия, третьи – скрытые желания. Машка же была уверена: – Это тебе чьи-то жизни снятся. Ты же ведьма! Сестренка давно считала её особенной. Да какая она ведьма, честное слово? Ну, животные её любят, ну, беду иногда заранее предчувствует. Ладно, ещё малость удачливая, но в гранях разумного. Это называется везением, а не колдовством. Миллионов в лотереях она не выигрывала - а жаль, - сквозь стены не видит, взмахом руки не врачует, будущее не предсказывает. Просто Машка мечтательница, и точка. Хотя после подобных ночей Ева начинала сомневаться. Появлялся неприятный червячок в голове. «Как там Машка?» – в сотый раз подумала Ева. Что ж так дурно-то на сердце! – Спать иди! – гаркнул из спальни Олег. Ева, вздохнув, пошлепала босиком к нему. Греться. Он прав. Что теперь, до скончания веков опекать сестру? Та давно выросла; пора устраивать собственную жизнь. 5. – Евонька! Евочка! – вопила в трубку Машка. – Ты послушай меня! Нет, только представь! Это невероятно! – Что случилось? Ева проснулась от телефонного звонка и плохо соображала, кто она и где находится. На настенных часах обе стрелки уткнулись в цифру десять. Дикая рань, раньше двенадцати Ева без нужды не вставала. Клиентов специально записывала после полудня, чтобы успеть проветрить мозг. Хозяйка салона, Вероника, давала своему лучшему специалисту эту маленькую поблажку. – Тебя взяли, прикинь! – Машка глотала слова от восторга. – Куда? – терпеливо переспросила Ева. – В телевизор! – В какой? – В самый настоящий! – И как я туда попаду? – спросила Ева с ехидцей. – Залезу? – Ну ты что, совсем, что ли?! Я отправила заявку от твоего лица и статью о тебе приложила, которую в нашем "Вестнике" печатали. Ну и рассказала, что ты сны всякие видишь, ну и про другое всякое. – Запыхавшаяся Машка отдышалась. – А они звонят мне сегодня и говорят: «Ева Владимировна, ожидаем вас в Москве такого-то числа». Там и гостиница оплачивается, и переезд. Всё за их счет! – Где? Ева окончательно запуталась. Голова заболела от потока информации. Она поднялась, потянулась и двинула в ванную – приходить в себя. – В Москве! – рявкнула сестрица и наконец-то додумалась объясниться: – В общем, на телеканале моем любимом висело объявление. Они магов разыскивают всяких, ну и прочих волшебников. Кастинг какой-то у них на отбор в реалити-шоу. Пишут: если вы обладает сверхъестественными способностями, то идите к нам. Я и написала от твоего лица, но контакты мои дала. Ну, не подумала как-то. А они мне сейчас как позвонят, как скажут! Машку переполняли эмоции. А Ева глупо моргала. Только участия в конкурсе магов ей не хватало для полного счастья. Вот сестренка учудила! Ещё и статью приплела, опубликованную полгода назад. В местной газетенке писали о новой звезде на небосклоне, небывалом массажисте, гении своего дела, целителе и прочую слащавую несуразицу. И уверяли, будто силы Еве даны свыше. Статейку наверняка заказал Олег - пусть и не признался в этом, - после того, как Ева пожаловалась на маленькую зарплату. После статьи клиентов, конечно, прибавилось, и Вероника расщедрилась на удвоенный процент. Ева попыталась убедить сестричку, что никакой кастинг ей даром не сдался. Что там одни шарлатаны и актеры, а естественностью в подобных передачах даже не пахнет. Но Машка набычилась. Она, видите ли, старалась, письмо выдумывала, а ей – «нет, спасибо». – Ты попробуй, а не понравится – уйдешь. Зато какая слава, а? – жалостливым голоском уверяла она. – Мне и без славы хорошо, – спорила Ева, чистя зубы. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ради меня! Ну что тебе стоит?! – Времени, – пробубнила Ева с щеткой во рту. – И вообще это идиотская затея. – Евочка! Машка чуть не плакала. И внезапно Ева решила: почему бы и нет? Развеется, на Москву посмотрит, мордаху свою в телевизоре засветит. Что она как старуха последняя? Только сидит и переживает обо всём вокруг. Сны дурные, луна полная – ерунда это всё. – Ладно уж, согласна, – простонала Ева излишне трагично, а Машка взвизгнула от восторга. Олегу идея не понравилась. Он долго молчал, выслушав по телефону рассказ Евы, и никак не реагировал. Ей оставалось только догадываться, о чем он думает, сидя в своем кабинете. Наверняка качается на стуле; всегда так поступает, когда волнуется. – Бред какой-то, – отрезал Олег. – Что за детская прихоть? Всё там куплено, все съемки по сценарию. Оно тебе надо, позориться перед всей страной? – и продолжил со вздохом: – Впрочем, я тебе не батька, откажу или нет – ты разве послушаешься? – Не-а. – Тогда езжай. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не за мои деньги… На том и сговорились. Через день на электронную почту Машки пришло письмо от организаторов с правилами проведения кастинга и бумагами, которые необходимо заполнить для поездки и проживания. Ева ознакомилась, заполнила, отправила обратно. Она погрузилась в атмосферу серьезных переговоров, требований и условий. Вроде всего-то отборочный этап, а сколько «нельзя». Нельзя разглашать подробностей, называть адресов, отписываться о ходе и результатах отбора в социальных сетях, фотографировать, снимать видео. Гонорара не обещали, только приказывали. И все-таки Ева настроилась на позитивный лад. Ещё и Машка звонила ежедневно, щебеча, что всегда мечтала о знаменитой сестре. Олег, напротив, ходил мрачный, но не спорил и тему отъезда не развивал. Умел он держать язык за зубами, за что Ева его и ценила. «А может, он по-настоящему огорчен?» – пришла в голову неожиданная мысль. Ревнует или не хочет расставаться? Да ну! Это же Олег, и отношения у них легкие, свободные, не обремененные особыми чувствами. Удобно – тем и живут. В понедельник Машка укатила с мужем на Канары, и Ева осталась совсем одна. За оставшиеся дни она отпросилась у Вероники, собрала сумку, наказала Олегу поливать фиалку (он, разумеется, забудет, ну да ладно). В общем, уезжала с чистой совестью. Место оказалось плацкартное, зато в новеньком поезде. Тут и розетки, и отглаженное постельное белье, и одеяло пахнет чистотой, а не лежалостью. Ехать ночь, а затем добираться своим ходом до гостиницы, приводить себя в порядок и идти на отборочный этап. Луна билась в окна, освещая узенький проход меж полками. Слева плутоватого вида мужички резались в карты, справа хныкал ребенок. Соседка сверху храпела так, что у Евы закладывало в ушах. Она откинулась на подушку, прикрылась простыней и задремала чутким, болезненным сном. 6. В их деревеньке относительно спокойно. Немцы тут уж две недели как отираются, но не буйствуют, баб и детей не трогают. Требовали мужиков выдать, да мужиков и так нет: или на фронт уехали, или в партизаны подались. Один староста, сухой и старый, и остался на всю деревеньку. А уж он с немцами лебезит, с главным их носится как верная собачонка. Его ни за что не расстреляют. Глаше мать строго-настрого наказала: в общение с нелюдями не вступать, ходить осторожно да глаз не поднимать. Будут просить о чем – выполняй. Но молча. А Глаша и так заговорить не сумеет, языка-то их грубого, лающего не понимает. Они иногда обходят дома, переговариваются о чем-то и смеются. И страшно так становится, будто и не смех это вовсе, а выстрелы. – Веди себя правильно. Иначе как брат сгинешь… – добавляла мать с горечью. Брата забрали в первый год войны. С тех пор – ни весточки. Жив он или мертв, здоров или ранен – неизвестно. Но матушка не сомневается: пропал навечно. Глаше иногда кошмары снятся жуткие, как братишка её в окровавленных лохмотьях по полю ползет и пощады просит, а поле то засыпано телами. И мухи кружат громадные, с каштан размером. Пахнет гнилью и сладостью. Дурной, тяжелый запах. А брат всё ползет, стонет, да не слышит его никто. Встает по утрам Глаша и молится иконке, припрятанной за печью. Давно её туда убрали. Раньше чтоб свои не отобрали, теперь – немцы. А мучители эти красивые, вот аж обидно. Как люди эти, белобрысенькие, голубоглазые, могут кого-то истреблять? Как с рисунков писаные. Особо один хорош, Йенс его зовут. У Глаши сердце чаще биться начинает, когда она его видит. А ведь мучитель, ведь злодей. Но сердцу-то не прикажешь… Их, деревенские, немцы ведут себя тихо, даже прилично. Не измываются и не стреляют почем зря. Староста, что ль, попросил селян не трогать? Хоть за это низкий поклон ему. Поговаривают, будто немцы тут недолго пробудут – скоро появится их подмога, и они уедут. Скорее бы! Тем вечером на душе тревожно. Мать квохчет о чем-то своем, а Глаша от любого шороха дрожит. Ей так охота сбежать, затеряться в лесах с партизанами. Но она мать не бросит, поэтому терпит. В дверь стучатся. Громогласно так, небось сапогами. Глаша спохватывается, роняет железную миску, которую полотенцем вытирала, на пол. Та, дребезжа, откатывается к порогу. Поздно уж стучаться, вон, луна на небе светит да звезды переливаются точно льдинки. – Чего надоть? – кричит мать, не спеша открывать. – Дело есть, – отвечает голос старосты. – Идемте, эквакуируют вас. Нет, экавуируют. Тьфу ты! Короче спасение пришло наше. Не зли Йенса, отворяй ворота. Тут его перебивает лающий непонятный голос, и староста начинает что-то объяснять ему на таком же лающем, изломанном. Староста языки изучал, он у них мудрёный. Потому его немцы и любят. Мать подбирает полы юбки и дергает за щеколду. Пухлощекий Йенс сладенько улыбается Глаше, и та опускает взор. Молоденький он, солдатик этот, двадцать-то ему исполнилось? И пахнет от него так вкусно – как, наверное, и должен пахнуть мужчина. На улице в стайку сбились другие жители, всего их две дюжины. Лизаветины близняшки хнычут и дергают бледнолицую матушку за подол. Та цыкает на малышей, но они не унимаются. Насмотревшись на них, начинает хлюпать носом внучка Зойкина, и бабка стукает её по попе. Не больно, так, чтоб утихла. Люди перешептываются, с благоговением глядят на трех немцев, стоящих чуть поодаль с автоматами наперевес. Их отводят на самую окраину деревни и тычут пальцем на сарай. Староста поясняет: – Тута ждите, скоро грузовики приедут и всех вас увезут. – Ох, спасибо тебе, Никифорыч, – раздается многоголосьем. – Не меня благодарите, а друзей наших иностранных, – фыркает староста, но почему-то отводит взгляд. – А вещи наши как же? – вопрошает кто-то испуганно. – Дайте собраться по-человечески, мы быстренько управимся. – Вы дуростью не майтесь, вам одежонка жизни важнее? С ним соглашаются. Деревенские стайкой забираются в сарай, Глаша идет последней, всё оглядывается. Трясет её, точно в горячке. Кутается в платок да без толку. Тут староста голосит: – Глашка, постой! С тобою Йенс побалакать хочет. Глашу колотит. Ей матушка запрещает с немцами разговаривать, да и спасение близко. Все будут ждать грузовиков, а она что? Нет, не пойдет она к Йенсу, пусть тот и красив, и голубоглаз. – Да не сопротивляйся ты, дура, – сквозь зубы говорит староста. – Иди давай. Матушка окликает её и перекрещивает. Глаша подходит к немецкому солдату. Тот её под локоток берет, вроде как даже аккуратно. И уводит в ближайший дом. Там постукивает по лавочке в сенях. Глаша покорно присаживается на краешек. Йенс садится рядом, прямой как палку съевши. Рассказывает что-то, а до Глаши только карканье доносится. Она и так дрожит, а уж когда он ладонь на коленку кладет – тело ходуном ходит. – Пожалуйста, – просит она, но Йенс уже не улыбается и не говорит, а жадно поедет её глазами. Он хватает Глашу за талию и тащит в комнатенку, а там на кровать кидает да срывает юбку. Она руками молотит, убежать пытается, а немец с усмешкой ремень из брюк достает да запястья им скручивает. Глаша на помощь зовет. Неужели никто её не слышит?! Неужели забрали всех грузовики?! Увезли в лучшие края, и теперь ни горя, ни бед жители их деревни знать не будут. А Глаша тут умрет?.. За что, ну за что же?! Немец на ней и так, и этак елозит. Пухлые щеки дует, пыхтит мерзопакостно. Дыхание у него липкое, а ногти острые. По бедрам царапает, за шею хватает, душа. Глаша и Богу молится, и немца умоляет, и ревет, а он стонет и двигается. Взад-вперед. Наконец заканчивает. Брюки натягивает, сладко потягивается, костями хрустнув. Но Глашу не развязывает. Так она и лежит, в порванной одежде, заплаканная, израненная. Больно ей и гадко, так, что дышать трудно. И вонючий дым в ноздри забивается, точно что-то подожгли. Немец уходит. Дверь входная хлопает. Приложив неимоверные усилия, Глаша поднимается. Ноги дрожат, стянутые руки немеют. Меж ног больно и мокро. Глядит в окно, а за ним – светло и ало как на закате. Это полыхает сарай на окраине деревни. Освещает его кровавая луна, да блестят звезды. А в животе у неё растекается что-то теплое, даже обжигающее. От пупка скользит к кончикам пальцев, и те покалывает. Глаша явственно чувствует запахи: жареной плоти и чьего-то страха. Чувствует и не понимает, что с ней творится. 7. Ева долго умывала лицо холодной водой. Поезд мерно покачивало, а она держалась за раковину и смотрела на свое отражение. Да, сны ей снились часто, но не постоянно же! И все эти отвратительные подробности, и даже между ног ныло, да и бедра жгло. Ни синяков, ни царапин на них, конечно же, не было. Поезд прибыл в Москву ранним утром, когда солнце только поднялось над многоэтажками. Стайка заспанных людей с чемоданами и сумками выпорхнула из вагона. Ева открыла навигатор в мобильном телефоне и, сверяясь с ним, пошла в сторону метро. Нырнула в переход, сливаясь с толпой. Сколько же тут народа! В восемь часов всё забито, на лицах одинаково дикое недовольство. Не протиснешься. Неразбериха у касс. Нужно покупать какие-то карты: «тройка», «единый», «90 минут». Она спросила у хмурой девушки в окошке, что лучше взять. Та в ответ нахамила и посоветовала или определяться, или не мешать другим. Ева выбрала единый билет, оплатила шесть поездок. Долго прижимала его к турникету, пока стоящая сзади женщина не обучила, куда именно прикладывать. В забитом вагоне Еву вдавило в какого-то мужчину и, стиснув крепче сумочку, чтобы не утянули, она поехала к гостинице. На нужной остановке её вынесло людским потоком. Вместе с толкающимися, спешащими людьми она доплыла до эскалатора, который медленно повез наверх. Стены были украшены вывесками. Реклама океанариума, ресторана, ювелирного. Сколько же всего! В кармане телефон голосил: – Поверните налево. – Куда налево? – шипела на него Ева. – Здесь только прямо. Но навигатор не унимался. Она доехала до гостиницы, выжатая как лимон. Номер организаторы выбили приличный, с виду даже симпатичный. Ева отмывала с себя дорожную пыль и проговаривала речь для кастинга. Вот угораздило её согласиться на Машкину авантюру. Впрочем, Машка умела заставить старшую сестру идти у себя на поводу. Дергала за ниточки, строила умильные мордочки. После смерти родителей Ева считала себя обязанной перед сестрой, поэтому выполняла любой её каприз. До встречи с организаторами оставалось три часа. Ева вышла заранее, боясь заблудиться в путанных московских улочках. Она не ошиблась: долго бродила туда-сюда, доверившись навигатору, и удивлялась, как похожи вывески, пока паренек в желтой футболке с эмблемой магазина техники не предложил ей помощь. – А то вы уже в третий раз тут проходите, – хихикнул он. – Девчонки-продавщицы ставки делают, пойдете ли в четвертый. Ева показала адрес. Паренек ткнул на арку, за которой следовало повернуть налево. Затем направо. До упора вперед и на остановку. После Ева толкалась в душном автобусе. И вновь куда-то шла. Поэтому когда перед ней предстало высокое полностью застекленное здание, она облегченно выдохнула. Навигатор известил: – Вы прибыли в пункт назначения. – Да ты что? – хмыкнула Ева и выключила программу. Толку от неё – пшик. На ресепшен её отловила миловидная брюнетка в брючном костюме. Внешность модельная, ноги длинные, шея лебединая. Не девочка – картинка. – Вы к кому? – сходу спросила она ангельским голосочком. – К… – Имя человека, с которым Ева обсуждала приезд, напрочь вылетело из головы. – На кастинг. – Я вижу нечто? – вдруг выдала брюнетка. – Что вы видите? – насторожилась Ева. – Шоу так называется! Назовитесь. Вы по приглашению? Вам назначено на сегодня или на завтра? Какой менеджер с вами контактировал? Елизавета? Ирина? Вы уже опаздываете. Поторопитесь! От шквала вопросов Ева стушевалась. Она представилась, а на остальное скромно пожала плечами. Администратор (а брюнетка оказалась именно им) сверила паспортные данные со списком в планшете, выписала разовый пропуск и объяснила, куда идти. Пропуск этот с надписью «Кастинг «ЯВН» Ева гордо повесила на шею. Охранник, пропуская Еву через турникет, попросил продемонстрировать содержимое сумочки. – Странно, – буркнул он напоследок. – У этих магов недоделанных то ножи, то куриные тушки в авоськах. А у вас ничего такого. Всё цивильно. – Так я маг доделанный, – парировала Ева и, цокая каблуками, двинула к лифту. Тот останавливался на каждом этаже. Люди то заходили, то выходили; то запрыгивали в закрывающиеся двери, то просили подождать минутку, то остервенено давили на кнопку этажа. Одни были одеты в классику, другие – в футболки и джинсы, третьи – в нечто непонятное: буйство красок и фасонов. Кто с зализанной прической, а кто и с синими волосами. Они трындели по телефонам, ругались, болтали друг с дружкой. Постоянное движение. Ева ещё ничего не сделала, а уже смертельно устала. На нужный, двадцатый, этаж она приехала в полном изнеможении. В коридоре её отловила девушка в огромных очках с кислотно-зеленой оправой. И повела в так называемую «приемную». – Сейчас вам анкеточку вручат, вы заполните все графы по порядочку, а мы вас вызовем. Ладушки? Интересно, у них в норме вещей говорить с претендентами как с умалишенными? И заглядывать в глаза так заискивающе? Ева кивнула. Девушка напоследок пожелала удачи. Внутри громадного кабинета, напоминающего зал для совещаний, за круглым столом сидело человек пятьдесят. Работники телестудии странные? Нет! Они были нормальные. Обитатели этого помещения странные. Одна девчонка, выкрашенная в черный, с черными тенями и черными губами, созерцала в «магический» шар какой-то туман. Мужик, обвязанный не то в простынь, не то в греческое одеяние, перебирал четки. Тетка в очках с огромными выпуклыми линзами разговаривала с чучелом ворона. Кто-то завывал потусторонним голосом, одна с виду приличная старушка молилась на распятье. Конечно, были среди присутствующих и нормальные люди. В рубашках или платьях, с осмысленными взорами. Но таких чрезвычайно мало. Да и они сидели с лицами, выражающими отрешение от суетного мира людей. Только Ева выбрала местечко в уголке, как в зал ввалилась та самая девушка в очках с пачкой бумаги. Оказалось, это анкеты, на заполнение которых дается полчаса. Претендентам выдали ручки, кто-то сразу застрочил. Ева вчиталась в вопросы. На первом листе обычный опросник, ничего сверхъестественного. Кем работаете, есть ли родственники, судимы ли. На втором поинтереснее: что за способности, как применяете, зло вы или добро, пользуетесь ли магией крови, назовите свою главную особенность. Ева задумалась. Ну и какая у неё особенность? Судя по контингенту, особенность имелась – Ева была самой нормальной. Разве что ещё тот мужчина в черной водолазке, который искоса поглядывал на окружающих и улыбался уголками губ. Его колдуны всея Руси тоже забавляли. На секунду их взгляды пересеклись, и мужчина лукаво подмигнул, а затем округлил глаза и скорчил физиономию, дескать, бойся меня, я страшный колдун. Ева прыснула. Она честно заполнила все графы и стала ждать своей очереди. По одному вызывали претендентов. – Черная Жанна, – разнеслось по залу из колонок. Встала юная девчушка в сарафане. Какая она черная? Да на ней написана любовь к солнцу, лету и котятам. Вон, на лодыжке татуировка с кошкой, а в косе заколка-бабочка. – Харитонов Иван Евгеньевич, – воззвали колонки чуть погодя. Поднялся мужик в простыне и вальяжно прошествовал к дверям. Только и сверкали сандалии на манер греческих. Обратно люди не возвращались. Съедали их, что ли? Еву позвали в последнем десятке. Она уже успела разволноваться и забыть вызубренную речь. В соседнем кабинете за лакированным столом из красного дерева сидело трое. Напротив стола стоял стул, а за стулом было натянуто полотно с лейблом канала. И повсюду множество прожекторов, каких-то белых полотнищ и светоотражателей. – Присаживайтесь, – седовласый мужчина в белоснежной рубашке указал на стул. – Начинайте. – Что начинать? – засомневалась Ева. – Рассказывайте о себе, – поторопила женщина в кроваво-красной блузе и выхватила из обмякших пальцев анкету. – Ага, так-так, – бормотала она, читая. – Недурно… Нет, не пойдет. Слишком заезжено, надо бы переписать. О, трагичная нотка. Давайте-давайте, не молчите, идет запись. – Ну, о себе… – Ева поерзала на жестком стуле. – Возраст двадцать пять лет, работаю массажистом. Детей нет, не замужем. Ну, вот и всё. – Вы представьтесь для начала. – Женщина закатила глаза. – И нас не краткая сводка интересует, а что-нибудь необычное. Вот как в анкете или вашем заявлении на участие. И в камеру посмотрите, будьте расслаблены. Ваша легенда довольно живая, но подача хромает. Тут Ева заметила в углу камеру на штативе и, глянув в объектив, отрапортовала: – Сафронова Евангелина Владимировна. Какая легенда? Что в заявлении? Мужчина застучал пальцами по столу. Ева окончательно разволновалась. Что она тут забыла?! Мешает серьезным людям, тратит их драгоценное время. Женщина, сказав: – Секундочку! Начала что-то строчить на листе бумаги. Затем всучила лист Еве. Аккуратным почерком был набросан целый текст. Вся Евина биография, разве что описанная красиво и витиевато. – Читайте по листку. И голосок пожалостливее, – приказал мужчина. – Меня зовут Евангелиной, четыре года назад в автокатастрофе скончались мои родители. Я выжила, не получив ни единой царапины. – Она машинально провела по рукам. Вообще-то царапины остались и даже шрам на виске, который Ева прятала за волосами. – С того дня меня преследуют зловещие сновидения, – она прокашлялась. – Мне кажется, я переживаю судьбы умерших насильственной смертью женщин. О своей силе я узнала три года назад. Мы с сестрой перебивались, чем придется. Тогда я устроилась по знакомству массажисткой, и оказалось, что в моих руках знахарская… – Еву смутило слово, но она продолжила: – мощь. – И в чем та проявляется? – учтиво уточнила женщина в красном. – Я исцеляю людей прикосновением, – зачитала Ева. – Мне подвластна любая боль. Я излечиваю застаревшие раны, возвращаю людям спокойный сон. Эта сила покоится внутри меня. Прикоснитесь к сер… – начала читать Ева текст в скобочках, но тут же поправилась и дотронулась до груди. – Она переполняет меня до краев. Третий человек, старик с козлиной бородкой, обвешанный шаманскими амулетами, радостно закивал. Лицо у него знакомое – актер или телеведущий. А, вроде бы его физиономию в передачах о целителях показывали. Женщина заулыбалась. Безразличным остался лишь мужчина в белоснежной рубашке. – Что, по-вашему, в черном ящике? С этими словами он выставил на стол небольшую квадратную коробку. Ева осмотрела её и так, и этак. Да что угодно! Туда поместится любой предмет размером до пяти сантиметров. Кольцо, жевательная резинка, монетка, виноградина… Так, когда мужчина ставил коробку, она не звякнула и не бухнула. Видимо, вещь одна и она тяжелая. Или наоборот: их много, и они легкие. Или она одна, но легкая. Вариантов – море! – Лист бумаги, – сдавшись, наугад предположила Ева. – Уверены? Она кивнула. – Свободны, – сказала женщина, поставив галочку в листке. Ева вскочила как ужаленная и поскорее поспешила на выход. Уже у самой двери додумалась уточнить: – Я угадала? Женщина вновь закатила глаза. – Не угадала, а почувствовала. Угадывают обманщики, а вы – колдунья. Это во-первых. А во-вторых, будет видно, – и добавила в микрофон, стоящий на столе: – Виолетта Третья. Ева, пожав плечами, вышла. Она долго слонялась по городу, осматривая московские достопримечательности. Очевидно, участия в шоу ей не видать, иначе бы о положительном решении сообщили сразу же. Но гостиница оплачена до завтрашнего дня, значит нужно извлечь из поездки максимальную пользу. Ева побродила по Арбату, прошлась по Красной площади, завернула в ЦУМ, где ужаснулась ценам и обилию роскоши. В общем, выполнила культурную программу. Обедала она в небольшом ресторанчике с видом на парк. Затем купила себе сумочку. Не в ЦУМе, конечно, но тоже неплохую, кожаную. Олег положил на карту денег, поэтому можно было не переживать о тратах. В номер Ева вернулась ближе к вечеру. Наскоро помылась и бухнулась спать, пока на небе не заиграла луна. Проснулась она в четыре утра от звона стекла. Ева вздрогнула и осмотрелась, но стаканы на подносе были целы, как и графин. Казалось, будто звенят окна. В них бился желтовато-рыжий лунный свет. Страх забрался в самый центр рассудка и ворочался, крутился, колол. Уснуть Ева не смогла. С рассветом она собрала сумку и поехала на вокзал, где просидела на лавке в зале ожидания до самого полуденного поезда. Да, неудобно, зато рядом суетился народ – и ничто не пугало. Ни пышущая жаром луна, ни дребезжащие стекла. Три недели телефон молчал. А в самом конце июля зазвонил. – Вы прошли отборочный этап и попали в число претендентов на участие в шоу, – безрадостно сообщила трубка. – Мы приглашаем вас в Москву для второго этапа. Готовы обсудить детали? И как бы Ева не обманывала себя, будто всё это пустые игры для актеров и мошенников, но улыбка расплылась на лице. – Конечно, готова! Слушаю! 8. Всего во второй этап попало человек пятьдесят. С ними вели работу психологи, сценаристы, организаторы. Перед ними ставили тупиковые ситуации, прорабатывали личностные качества. И отсеивали потихоньку человека за человеком, пока не выбрали самых достойных. По итогам второго тура осталось четырнадцать сильнейших. И именно их новенький микроавтобус повез их за черту Москвы на первое задание. Вначале, разумеется, каждому "колдуну" вручили миллион бумаг и бумажек: договора, соглашения, правила, требования. Хищная женщина в красном по имени Любовь долго наставляла участников. Те дали согласие на съемку камерами, в том числе скрытыми. Обязались не разглашать тайн участия, причем штраф за разглашение был так велик, что Ева пообещала себе даже не думать о том, что будет происходить на проекте. Заключили контракт на использование их имен в рекламных целях. Четырнадцать совершенно разных людей. Младшему было восемнадцать – ведьмак из Якутии. Старшей – восемьдесят три. Та самая бабушка, взывающая к Богу на отборочном этапе. Им приказали вести себя натурально, но уточнили: – Если у нас будут замечания по поводу правильности ваших образов – мы их озвучим. Ева с самого начала подозревала, что кто-то из участников подставной. Ну а когда её саму увели для «некоторых формальностей», и Любовь выдала сценарий первого испытания, всё стало совершенно понятно. Итак, на ней лежит роль светлой ведуньи, и основная задача – излучать свет и тепло. Образ описывался долго: что и как требуется изображать. Полного текста и реплик не дали, но намекнули, что большие рейтинги заслужит тот, кто поведет себя естественнее и живее. При виде кого зрительское сердце затрепещет – тот и унесет домой куш. – Актеров среди обращающихся к магам за помощью нет, – объяснила Любовь, подковыривая один алый ноготок другим. – У многих наших зрителей реальные проблемы, другие действительно уверены в том, что на них порча или проклятье, поэтому будьте тактичнее. Зритель не любит грубиянов, а даже если и любит, то обаятельных. Будьте в первую очередь психологом. Эта беседа длилась очень-очень долго. Из «ведьмы» Ева переквалифицировалась в актрису. Что ж, бывает. Оформление документов заняло еще дней пять. А потом участников собрали, профессионально накрасили и повезли на первое задание. Ева сторонилась остальных. Она думала о Машке, с которой толком не простилась. Так, порадовала по телефону новостью, поболтала разок-другой, но увидеться не успела. То сестрице было некогда, то Еве. И про Олега думала, отреагировавшего на поездку более чем холодно. – Надолго? – только и спросил он. – Как повезет. От недели и до трех месяцев. Съемки велись в реальном времени и слабейших колдунов выгоняли по результатам зрительского голосования. Чем больше отдали голосов за мага, тем выше его еженедельное вознаграждение. Кто войдет в тройку сильнейших – получит утроенный процент. Победителю, кроме денег, доставались все регалии, реклама на канале, продвижение личного сайта и всяческая поддержка от организаторов. Тогда Олег сказал: – Удачи. И оставшееся время до отъезда общался сухо и мало, будто смертельно обиделся. Когда Ева пыталась его задобрить (или массажем, или поцелуем, или непристойным предложением) – отговаривался дикой усталостью. Разъехались они совершенно чужими людьми. 9. Автобус застыл посреди шоссе, у кромки леса. Участники выглянули в окно. Кто-то абсолютно спокойный, другие взволнованные и встревоженные донельзя. Ева опять убедилась, что некоторым известно больше, чем остальным. Мужчина в тоге (он её так и не сменил, а если и сменил, то на точно такую же), поигрывая четками, изрек: – Чую смерть лютую. Оператор, едущий с ними, тут же навел на него камеру. Интересно, это он по сценарию? – Итак, ваше первое задание начнется здесь и сейчас, – Любовь, вновь одетая в красное, поманила рукой. – Евангелина, пройдемте. Ева выползла из микроавтобуса и глотнула свежего воздуха. На неё тотчас уставилось несколько камер разных размеров, сверху нависли приборы для освещения и затенения. Подбежала девушка-гример, мазнула по щекам пудрой и зацепила за ухо микрофон. Началась какая-то суматоха, и только потом перед Евой выплыл старик с козлиной бородкой. Тот самый, с отборочного этапа. Одет он был в куртку-косуху и кожаные штаны. На запястьях болтались плетеные браслеты, на груди висела увесистая цепь с кулоном-звездой. Старик выглядел довольно нелепо. Но его, похоже, это не смущало. – Я Игорь Тедорович, и вы могли видеть меня в таких передачах, как… – начал он, а потом долго рассказывал про себя любимого и экстрасенсов, которым выпала честь побороться за звание лучшего. – Здравствуйте, Евангелина. Итак, вам посчастливилось открывать наш проект. Что вы испытываете? Ева сглотнула вязкий комок слюны. Ей было не по себе. Почему она, почему первая? Это что-то значит? В сценарии ничего не сказано про последовательность. – Неужели совсем никаких эмоций? Что говорит вам ваша душа? – Я немного растеряна. – Ева облизала пересохшие губы. – Тогда не стану вас томить. Здешние места жители давно называют проклятыми. Вы чувствуете нечто особенное в воздухе? Ева принюхалась. Пахло прелой травой и солнцем. День выдался жаркий, под сарафаном намокла спина. Вспотели даже пальцы ног. От асфальта исходил пар. После автобуса с кондиционером улица была невероятно горячей. Казалось, воздух плавится. – Да, – приметив нетерпение в глазах старика, уверила Ева. – Идемте за мною, – приказал он и, окруженный камерами, двинулся вглубь леса. Шел он грациозно: плечи выправлены, спина прямая, шаг четкий. А во взгляде – бездонный океан. Ева, напротив, то запиналась, то путалась в подоле, то цеплялась волосами за ветки. Сквозь заросли берез и елей они пробрались к заросшим травой железнодорожным путям. По обе стороны от тех тянулась лесная гряда. Сами пути извивались змеей и исчезали за горизонтом. Посреди путей стояли светловолосая женщина, рыжий мужчина и маленький мальчик, похожий на обоих, с волосами цвета пшеницы. Одеты они были по-простому, в футболки и джинсы. Ага, это та семья, которая дает задание. Так-так. – Мой первый вопрос, – старик за локоть подвел Еву поближе к путям. – Кем эти люди приходятся друг другу? – Я ощущаю в них родственные узы, – покрасивее завернула Ева. – Вы правы, – счастливо закивала женщина. – Меня зовут Светланой, это мой муж Саша, а это наш сынок Лешенька. Остальные поздоровались. Мальчик даже протянул Еве ладошку. Та её пожала под «взгляды» четырех объективов. Если уж играть образ доброй волшебницы, то на все сто. – Ева, – в ответ представилась она. – Что от меня требуется? Да конечно она знала, что требуется! Но не могла же начать вещать просто так. Или надо было изумить всех своей «догадливостью»? – Семья Игнатьевых как-то связана с этими местами. Но как? Что вы чувствуете? Все четверо заинтересованно глянули на неё. – Я… не знаю, – призналась Ева, у которой внезапно из головы вылетело абсолютно всё. Ноги стали подкашиваться, а перед глазами поплыло. Предобморочное состояние длилось с минуту, которую она тупо пялилась то на семью, то на камеры. На лице старика отразилось недовольство. Он, жестом попросив операторов не снимать, отвел её в сторонку и шикнул: – Вы издеваетесь, что ли? Вы вообще читали сценарий? Здесь найдено привидение. Мальчик гулял по лесу, отстал от семьи, и оно поманило его. Ну, помните? Изобразите какой-нибудь поисковой энтузиазм. Она почему-то не помнила (хотя буквально пять минут назад продумывала монолог), но постаралась сориентироваться. Ева, закусив губу, метнулась к путям, провела ладонью по ним. На пальцах осталось черное. Затем она подошла к мальчику и сказала: – Ты гулял здесь без родительского разрешения. – Д-да, – вздохнул мальчик. – Вы правы! – И заблудился. Мальчик согласно промычал. – Ты видел призрака? Мальчик глянул на родителей во все глаза, пораженный тем, что Ева знала правду. Те, в свою очередь, ахнули на два голоса. – Это была женщина в белом? – Ева вспомнила американский фильм, в котором тетка со всклоченными волосами, укутанная в белое, гонялась за подростками. Но ведущий покачал головой. – Что за чушь, – буркнул он под нос. Минут пятнадцать Ева строила какие-то догадки, лавируя от полного бреда до философских изречений. Иногда семья Игнатьевых зачарованно вздыхала на три лада, когда Ева начинала молоть чепуху про сверхъестественные силы и какие-то особые способности. Её просили что-то повторить, где-то акцентировать внимание. Многие сцены переснимали для правдоподобности. Наконец, выяснив, что на путях когда-то давно покончила жизнь самоубийством женщина, а мальчик видит духов, потому что он особенный, Ева выдохлась. Всё, говорить больше не о чем. Когда появилась ассистентка, закрепленная за участниками, вместе с лысым молодым парнем, ведущий заявил ему тихонько, чтобы не слышали Игнатьевы: – Постарайтесь без самодеятельности, ладно? Всё, как вы учили. И поестественнее, пожалуйста, а то с этой дамочкой мы прогорели. Потом Ева томилась в автобусе с другими участниками, рядом с девушкой, одетой в платье невесты: ажурный верх и струящийся низ. Как она не спарилась в нем? Кто-то переговаривался, но у Евы раскалывалась голова, и она старалась не вслушиваться. Только спросила у «невесты», знала ли она про нечестность телешоу. – Да все в курсе изначально! Ты откуда такая простачка выискалась, а? – поразилась «невеста». – Ну ты что, взаправду думаешь, сюда настоящие маги идут? Не, может, и идут по дурости, – она подозрительно оглядела салон. – Но этих отсеют в самом начале, чтоб не мешали шоу творить. Уж поверь мне, у меня в похожем проекте подружка участвовала. С каждой неделей всё прикольнее. Потом целые роли для разучивания дадут, наверное. Ну и по зрительской симпатии будут решать, когда оставлять, а кого гнать поганой метлой. Ну а победителям вообще лафа. Можно свой сайт открывать с смс-предсказаниями, ездить на семинары, брать «пациентов». Денег будет – уйма! Я вот образ невесты выдумала, редакторы одобрили. Кстати, меня Таней звать. – А меня Евой. – Что, правда? – «невеста» прищурилась. – Меня по сюжетке тоже Любавой нарекла, но мы ж свои. Колись давай. – Паспорт показать? Получилось грубовато. «Невеста» покачала головой и отвернулась к окну. Больше общаться она не собиралась. Испытание затянулось на несколько часов. За это время ожидающим выдали обед, состоящий из нескольких бутербродов, налили в одноразовые стаканчики воды, раздали дешевые чай и кофе. Особо недовольных усмирили, напомнив, что они сами на это пошли, а не хотят – скатертью дорожка. Свечерело, когда вернулся последний участник. Ассистентка оповестила: – Парочка фото на местности, и едем в гостиницу. Так, Татьяна, Сергей, вы первые. Еву тоже позвали и, приказав принять «задумчивый вид», долго колдовали над позой. В итоге она стояла на шоссе и смотрела вслед уходящему солнцу. И вот, бесконечная мука кончилась. Следующий пункт – гостиница. 10. Микроавтобус остановился у небольшого придорожного отеля, явно не бедного. Дом был выложен из светлого камня, кованые ворота открывались автоматически, мраморные колонны венчали вход. На балконах второго этажа можно было жить - так они были огромны. Ева ступила на дорожку из камня, по бокам которых росли кусты, подстриженные в виде животных: и лежащая на лапах собака, и сидящий медведь, и ушастый заяц - и застыла в изумлении. Красота! На первом этаже холл, там же гостиная и собственная столовая с панорамными окнами. На втором этаже спальни; каждому участнику выделили по просторной комнате. Операторы как-то сразу рассосались, и без их вездесущего ока стало легче дышать. Ассистентка дала отмашку отдыхать – следующие задания скопом заснимут завтра, пока можно помыться, переодеться, поужинать и полистать сценарий. Разобрав спальные места и осмотревшись, почти все колдуны - за исключением парочки особо необщительных - переместились в гостиную. Ева тоже не захотела прятаться в спальне. Самое время познакомиться с конкурентами. К кому бы сесть? То ли на диван, где мужчина в тоге разговаривал по мобильному телефону, а женщина, волосы которой украшали перья, дремала. То ли за столик на четверых, за которым тетка с алыми губами разгадывала кроссворд. За вторым таким же столиком лысый парень попросту ковырял в носу. Наконец, Ева увидела его. Спасательный круг посреди моря ненормальных. Мужчина в черной водолазке, тот, который строил ей рожицы на отборочном этапе. Он полулежал в кресле, а на подлокотнике спокойно можно было усесться. Что Ева и сделала. Плюхнулась рядом, поздоровалась. – Вы самый адекватный среди присутствующих, – призналась она. – Не против, если я пристроюсь к вам в товарищи? – Я лучше всех притворяюсь, – фыркнул мужчина. – Сергей. Он протянул ей ладонь, и Ева ответила крепким рукопожатием. Кончики пальцев соприкоснулись - удар током! - и кожа покрылась мурашками. – Ева. – Ничего себе имечко! – он свистнул. – Нынче таких и не дают. А по-настоящему? Ева развела руками. Да что за напасть-то? Ей хоть кто-то поверит?! Или когда узнают, что по паспорту она Евангелина – на смех поднимут? Отец её был глубоко верующим. Старшую дочь родители назвали в честь Святой книги, ну и заодно Евы-праматери, младшую – в честь родительницы Спасителя. Сына мечтали окрестить Андреем в честь апостола или Адамом (из понятных соображений), да не срослось у них с сыном. Мать погибла беременной. В детстве Еву дразнили учителя советской закалки, не приемлющие веры; дети в школе и во дворе обзывались, даже младшая сестренка, которой досталось приличное имя, любила отвесить какую-нибудь колкость. Ева набрасывалась на обидчиков с кулаками; доходило до драк и разбитых носов или вызова родителей в школу. А вечерами папа гладил по волосам непокорную дочь и, убаюкивая, приговаривал: - Не противься. Ты - Евангелина, это твой оберег. Спустя годы ненавистное имя перестало вызывать какие-либо эмоции. Ева смахнула наваждение, и голос папы – нежный, теплый точно парное молоко – растаял. – К вашему сожалению, по-настоящему – тоже. – Тогда приятно познакомиться. Итак, какие у вас способности? Он усмехнулся, но беззлобно. – Неплохо готовлю борщ, – сдерживая смех, начала перечислять Ева. – Вяжу крестиком. А, виртуозно чищу картошку, особенно в полнолуние. – Вы понимаете, о чем речь. – Тогда никаких. Организаторы приписали мне знахарство и светлую магию. А вам? – А я – шарлатан, – доверительно прошептал Сергей на ушко. – Просто хорошо раскрученный. Есть свой блог, передача на интернет-канале, разъезжаю по городам и селам, снимаю порчу, лечу от сглаза. Домохозяйки на мой прием записываются за полгода вперед. Во как. А я им лапшу на уши вешаю да в душу лезу. Короче, сеансы психотерапии по цене изгнания дьявола. Ева усмехнулась. Да все тут шарлатаны, но признаться в этом имеют совесть немногие. Некоторые даже без камер изображают нечто невообразимое. Например, зачем лысый парень разрезал себе ладонь и изучает капли крови, которые стекают на стол? Думает, что скрытые камеры расставлены даже в гостинице? Впрочем, а почему бы и нет. Всё это один сплошной цирк. В котором Еве почему-то нравилось участвовать... – Не боитесь, что я вас сдам? – Ха! Где ты, а где я? Спорим, я тебя уделаю, ведьмочка? – В глазах Сергея появился мальчишеский блеск. Она хохотнула. – Посмотрим, кто кого. Сергей собирался ответить, но замолчал. К их креслу не подошла – подплыла бабулька, некогда общавшаяся с распятьем. Одета она была в цветастую юбку до пола и черную блузку. Зыркнула на Еву из-под седых бровей и протянула: – Опасность за твоей спиной, девочка. Нас уже не спасти, но у тебя есть шанс. Убегай отсюда долой! И, шурша юбкой, скрылась в столовой. Ева на всякий случай оглянулась в поисках опасности, но ничего, кроме Сергея, за спиной не увидела. – Глянь, там есть какая-нибудь опасность? – нарочито испуганно спросила Ева и принялась ощупывать лопатки. – Ага, какая-то прилипла, – согласился Сергей. – Бабка выбрала нелепый способ для запугивания. Ты прям взяла и убежала, ага. – Мне кажется, тут повсюду напичканы камеры, – буркнула Ева. – Неспроста некоторые рисуются. – Вполне может быть. Забудь. Они мирно беседовали до ужина, после перекусили и нехотя разошлись по спальням. Ева была бы рада болтать до самого утра, но ранний подъем никто не отменял. А она обязана победить и Сергея, и остальных. Что она, худшая актриса из всех, что ли? Если задуматься, у Евы не было ни бурной молодости, ни веселых студенческих годов, ни безрассудных поступков – все краски украла смерть родителей. А теперь она по-детски наслаждалась, представляя себя в телевизоре. Да, актриса, да, посмешище – зато какой драйв! Впервые за многие годы внутри Евы полыхало пламя. 11. Её белое платье висит на вешалке. А сама она спит, разметав волосы по подушке. Нагая и прекрасная: изгибы плавные, бедра округлые. Какая из нее колдунья? Скорее модель. Из всех присутствующих сила ощущается только в двух женщинах. Даже смешно, годами он разыскивал хотя бы одну ведьму, а тут целых две. Его выворачивает от желания. Он не может больше ждать! Отголосок разума твердит: потерпи до конца шоу, иначе ты потеряешь, большее… Но он не способен слушать разум. Ему нужна сила. Сейчас же! Итак, эта первая. Кто вторая? Где она, почему он не ощущает её столь же явственно? От этой «невесты» пахнет ведьмой: пряностями, холодом, железом. От второй – неуловимый апельсиновый шлейф. Ладно, у него впереди три месяца на поиски. Он прикладывает к девичьим губам носовой платок. "Невеста" на секунду разлепляет глаза - в тех паника. Но тут же веки смыкаются, и она обвисает безжизненной куклой. Перекинув эту куклу через плечо, он спускается по лестнице. Её ладонь бьется о перила. Тяжелая кукла, килограмм семьдесят весит. Он укладывает нагое тело на обеденный стол. Скептически осматривает. Подумав, поднимается в спальню и забирает свадебное платье. Не ради ритуала, а для искусства. Так элегантней, как сошедшая с картины спящая царевна. По дому ползут туманы, мутят реальность. Чувствуется чье-то колдовское присутствие. Будто кто-то руководит им. Шепчет ему что-то на ухо. Он отгоняет от себя чужую энергию, вдевает руки в кружевные рукава, шнурует завязки за спиной. Наконец, она готова. Он перерезает ей запястья острием ножа. Тонюсенькие паутинки сплетаются поверх кровавых борозд и устремляются к его груди. Становится так тепло и легко. Блаженство! Интересно, как долго она будет жива перед тем, как вытечет до дна? Время идет. Десять минут, полчаса, час. Неожиданно паутинки рушатся. Перед ним мертвое тело. Как?! Она же ведьма! Даже самая слабая ведьма умирает долго. У него была в запасе целая ночь. Неужели он ошибся? Конечно, ошибся! Что-то провело его, обмануло, заставило поддаться соблазну и выбрать пустышку. Заставило отнести её сюда, разложить у всех на виду - обдурило, помутило разум... Теперь его рассекретят и поймают. Он не имел права на ошибку. Теперь ему придет конец. Ведьм по-прежнему две. 12. Ева курила, облокотившись на перила балкона, и слушала, как тлеет сигарета. Сегодня ей приснилось нечто новое. Сон, который она смотрела глазами не жертвы, но убийцы. Непривычно, будто побывала в чужой шкуре. И эту «шкуру» она не могла стряхнуть до сих пор. Мысли убийцы путались, размывались чернильными пятнами – будто он сам плохо соображал, что творит. Отголоски чьей-то памяти скреблись по черепу изнутри, у Евы раскалывалась голова. Занимался рассвет, багряный и ослепляющий. Сон не шел. – А-а-а! Снизу донесся безумный вопль. Что произошло?! Поддавшись непонятному порыву, Ева выбежала из спальни прямо в ночной рубашке. Её примеру последовали остальные участники, кто в чем. Мужик, одевающийся в тогу, нынче щеголял вполне обычными трусами типа «боксеры». – Неужели задание? – бормотала молоденькая девочка в пижаме с мишками. – Ух ты, как интригующе! На пороге столовой организовалась толкучка. Первым к дверям прорвался лысый парень, но отпрянул, зажав рот рукой. Девочка в пижаме завизжала, едва глянула внутрь. Ева вытянулась на цыпочках, чтобы разглядеть, из-за чего весь сыр-бор, но её за рубашку потянул Сергей. – Не советую, – он поджал губы. – Что там? Кажется, она подозревала, что именно ожидает в столовой, но не могла произнести догадку вслух. Сергей достал из нагрудного кармана пачку сигарет - вообще-то им запрещали курить в отеле, - щелкнул зажигалкой по сигарете. Кто-то кричал. Тетка с перьями в волосах крестилась. Спокоен был один мужик «в тоге». Он убеждал, что происходящее – трюк сценаристов. Проем вдруг оказался совершенно свободен, Ева смело шагнула вперед. На столе лежало фарфоровое тело. Белое лицо, белая рука, плетью свисающая с края стола. Белое платье, на котором точно алый бант – пятно. На коже запеклось бордовое, и на полу засохшая лужа. Еве не было страшно. Она всё это уже видела и знала наперед. Поэтому подошла к мертвой «невесте» вплотную. Во второй руке той был скомкан лист. – Ку-ку, – зачитала Ева, разжав окаменевшие пальцы. Девочка в пижаме опять завизжала, вопль подхватила тетка с перьями в волосах. Тихая паника сменилась всеобщей истерикой, люди смешались в сплошное вопящее пятно. Сергей насильно вывел Еву из столовой и приказал: – Собирай шмотки. Мы уезжаем, здесь опасно оставаться. Но Ева помотала головой. – Нас так просто не выпустят, сомневаюсь, что труп останется незамеченным. Полицию уже вызвали? – Думаю, да. Ты подозрительно безмятежна, – засомневался Сергей. – Опасаться нечего, – ответила Ева, обхватывая себя руками за плечи. – В доме везде камеры, на них засветится лицо. …Камеры были отключены. Все до последней, будто убийца разбирался в техническом оснащении гостиницы. Никто ничего не слышал, «Невеста» скончалась от потери крови ближе к рассвету. Какой-то важный мужик, не то полицейский, не то кто-то «сверху», присланный телеканалом, опрашивал всех по одному, записывал показания. Тело «невесты» увезли, бумажку с нелепой фразой у Евы отобрали, а кровь как-то подозрительно быстро стерли. Но как же улики? Вскоре мужик уехал вместе с лысым парнем. Всё. Оставшихся участников увез микроавтобус. В здании телекомпании, в том самом зале, где Ева заполняла первую анкету, Любовь вещала: – Виновник найден, нездоровый человек, маньяк. Его осудят по всей строгости закона. Кошмар, какой кошмар… Но взгляд оставался таким же хищным, а губы не кривились от эмоций. Ей было плевать. Теперь уже бывшим участникам раздали новый комплект документов и соглашений о неразглашении, пообещали выплатить неустойку за прекращение съемок. Руководство телеканала приняло решение: немедленно закончить программу. Иногородним «магам» купили по билету в вагоны повышенной комфортности и отправили восвояси. Сергей напоследок дал Еве визитку. – Звони, если что. Точно доедешь без происшествий? – Да. Он, помолчав, кивнул, точно собирался что-то сказать, но передумал. К обеду интернет всколыхнула сенсация о ритуальном убийстве на телепередаче. Кто-то умудрился заснять мертвую «невесту» на телефон, и нечеткую фотографию выкладывали на всех сайтах. Ева изучала новости одну за другой. Убийцу звали Евгением - отличник, спортсмен, мальчик из приличной семьи. На него нарыли кучу информации. И как он в секте состоял, и как на кладбищах кошек расчленял. А теперь за людей принялся… Да какая секта, какие кошки? С «магами» общалось несколько профессиональных психологов. В мозгах те копались здорово, а вопросы задавали самые непредсказуемые. Сумасшедшего бы они отсеяли сразу же. Да и служба безопасности у канала наверняка имелась. И что, все проглядели маньяка? Нет, что-то тут нечисто. А она ведь видела смерть своими глазами. Разве так бывает? И почему совершенно не страшно? В висках не колотило, сердце не выпрыгивало из груди, и воспоминания о перерезанных запястьях не вызывали в Еве ровным счетом ничего, кроме любопытства. В одиннадцать вечера Ева переступила порог квартиры Олега. Терпко пахло мужским одеколоном - вкусный, родной запах. Она выдохнула. Всё позади, всё осталось в прошлом. Снимая куртку, Ева нечаянно уронила ключи – те грохнулись на кафель, разрушив тишину квартиры. На звук из ванной комнаты высунулся Олег, взъерошенный как воробушек. В Еве проснулась небывалая теплота. Как она соскучилась по нему за неделю! Пускай у них партнерские отношения, но она его обожает. Он замечательный, её Олег. Замечательный Олег был крайне удивлен внезапному приезду. Разумеется, она же его не предупредила – решила сделать сюрприз. – Так быстро? – он бочком вылез в коридор, оборачивая талию в махровое полотенце. – Ага. Ева начала стаскивать туфли. Скорее бы залезть в ванну и забыться в душистой пене! – Погоди, – Олег выставил ладонь. – Давай-ка кое-что обсудим. Он усадил её на кухне, но чаю не налил - хотя тем, свежезаваренным, мятным, соблазнительно пахло из чайничка. И решительно заговорил. В общем, кончился их роман. Олег полюбил другую, которая, между прочим, томилась в ванне, ожидая возлюбленного. В той самой ванне, которую Ева считала своей. – Ты умудрился найти мне замену за семь дней?! – поразилась она. – Как?! Олег едва заметно смутился. Ну да, а долго ли искать, было бы желание. – Ты в последнее время мне внимания совсем не уделяла. А мужику под боком нужна женщина, а не ведьма. Прости. Ева было неприятно. Её выставляли вон точно собачонку, которая надоела капризному ребенку. Она не хотела разреветься или упасть в ноги Олегу, но чувство собственной ущербности не оставляло. От хороших женщин не уходят. Не за семь дней отсутствия. Ах да, она же не женщина, а ведьма. – А как же мои шмотки? Ты отдашь их… Интересно, как зовут его новенькую? И какая она из себя? Женская ревность потихоньку набирала обороты. Кто может быть лучше Евы?! Неужели эта девчонка куталась в её халат и мазалась её кремами? Или накупила новых, а Евины выбросила в помойку?! Да как она посмела хозяйничать тут? Мог бы сначала расстаться по-человечески, а уже потом тащить в дом всяких девиц! – Жене, – подсказал Олег. – Нет, я перешлю их по тому адресу, который ты назовешь. Куда ты поедешь? Ева задумалась. И правда, куда? Родительского жилья у неё нет – мама с папой мыкались по съемным квартирам. Машка живет с мужем, и их неохота тревожить своим присутствием. Ну, сегодня-завтра она там переночует, но не останется же навсегда. Точно! Серебристая визитка лежала во внутреннем кармашке сумочки. Ева достала её и набрала на телефоне номер Сергея. – Назови свой адрес, – без приветствия потребовала она. Пораженный Сергей продиктовал. Даже не попробовал возмутиться поздним звонком или попросить объяснений. Ева записала город, улицу и номер дома на салфетке губной помадой. – Ты переезжаешь в другой город? – изумился Олег, рассматривая салфетку. – К другому мужчине. – Ева по-детски показала язык. Разумеется, никуда ехать она не планировала. Так, решила напоследок задеть самолюбие Олега. С Сергеем уж как-нибудь договорится, вещи заберет. Пускай путь она выбрала нелогичный и трудный, зато увидеть в глазах Олега непонимание было гораздо приятнее, чем признаться, что, кроме Машки, Еве совсем некуда податься. Перед тем, как окончательно уйти, она все-таки открыла дверь в ванную и застала в ванне большеглазое существо с рыжими локонами, укутанное лепестками розовой пены. Ей восемнадцать-то исполнилось?! Совсем малютка. Девица глянула на неё с невероятным ужасом и заголосила. Олег захлопнул дверь и, качая головой, рявкнул: – Убирайся! Ева добежала до спальни, подхватила фиалку (разумеется, ту никто не поливал) и убралась. Позвонила Машке, а та не взяла трубку. Пришлось ехать к сестренке домой, но дальше подъезда Ева не прошла. Консьерж попытался дозвониться до квартиры лично, да не сумел. И сказал просто: - Дома никого. Извините. Не спать же на улице? Ева подалась в первую гостиницу - мест нет; во вторую - заселение до десяти вечера. От третьей её отговорил администратор: туда буквально вчера заехали мигранты-строители, и сейчас вовсю отрывались, пили, голосили и, кажется, даже били друг другу морды. Что дальше, четвертая попытка? В их захолустном городишке не так много отелей. Квартиру ночью не снимешь, как и комнатушку в общежитии. Ева крепко ругнулась и на Олега, и на себя, вызвала новое такси. – На вокзал, - попросила водителя. В зале ожидания она плюхнулась на скамью, оперлась щекой на кулак. И задремала. ...Подбородок, заросший трехдневной щетиной, серые, точно вечерний туман, глаза, иронично изогнутые губы, острые скулы... И подбородок, и глаза, и губы твердили: «К чему тебе ютиться в общежитии или у сестры? Что тебя держит в этом городе? Неспроста ты выбрала вокзал, ты уже решила, как поступишь». Будь что будет! Утром она прыгнула в поезд и понеслась к Сергею. Не спрашивая, а нужна ли ему вообще. 13. Они жили вместе уже два месяца. Ева устроилась в массажный салон недалеко от дома Сергея, тот колесил по стране с гастролями, снимался в собственной передаче, писал блог. Его действительно обожали. Как-то Ева залезла на интернет-канал Сергея Савицкого и прочла сотни комментариев о том, какой он сильный маг и интересный мужчина. О нем мечтали, его хотели, ему посвящали поэмы. Еву распирала гордость. Он нравился многим женщинам, а принадлежал ей одной. К ней он спешил после долгой поездки, ей писал длинные сообщения и её целовал в висок перед сном. Сергей уезжал на несколько дней, пару ночей проводил дома и исчезал опять. А Ева ждала. Странно у них получилось. Ева приехала жить к едва знакомому человеку, а тот пригрел, накормил холостяцким обедом и запретил уезжать. Ева в жизни ни ела ничего вкуснее, чем те пельмени под майонезом - и не думала, что способна растаять от взгляда с прищуром. – Со мной будет несладко, – в первый же день сказал Сергей. – Я где-то постоянно ошиваюсь и совершенно не семейный человек. Но он врал. Сергей обожал уют, вкусный обед и женское присутствие. Тридцатилетний холостяк, любимец домохозяек, расплывался в улыбке, когда Ева готовила морковную запеканку или когда делала массаж, или когда встречала с поездки. Не прошло и месяца, как он заявил совсем уж странное: – У меня появилась огромная проблема. Я тебя полюбил. – За что? – Ева захлопала ресницами. – Просто так. И всё. В их отношениях возникла окончательная ясность. Вечерами Ева читала книги, а Сергей списывался с поклонницами. Ева готовила ужин - Сергей сидел за кухонным столом, уткнувшись в экран. Они вели себя будто семейная пара с двадцатилетним стажем - вместе, но порознь. Но стоило ей перестать суетиться или в шутку обидеться - он захлопывал ноутбук, прижимал к себе - называл глупышкой. И отказывался отпускать... Машка после свадьбы переменилась. Трубку брала редко и отвечала короткими, обрывистыми предложениями. Поскорее старалась свернуть разговор. Новость о гибели участника проекта восприняла отрешенно. – Жуть. Ты-то цела? – и услышав «да», закончила: – Ну и здорово. Мне пора. Ева не обижалась. У сестренки семья – ей не до пустого трепа. Конечно, она звонила ей ещё и ещё, спеша поделиться какими-нибудь новостями, но в один из звонков Машка устало сказала: - Ев, извини, на меня столько проблем навалилось, совсем не до болтовни. Давай как-нибудь попозже? Это «попозже» на мгновение разбило сердце. Но Ева справилась с трясущимися губами и весело ответила: - Ладушки, позвони мне сама. И Машка изредка звонила, коротенько отчитывалась об успехах, жаловалась на погоду или описывала новый рецепт пирога. Но былое доверие из сестринских отношений куда-то делось - наверное, его стерло расстояние. Сколько Ева не спрашивала о важном - Машка предпочитала отшутиться. Кстати, убийца «невесты» скончался в СИЗО до объявления приговора. Сокамерник перерезал ему горло заточенной ложкой. Говорят, в тюрьмах ненавидят сатанистов. Что ж, никому его жалко не было. А червячок сомнения – не убрали ли Евгения как ненужного свидетеля? - заползший в душу Евы, был растоптан. Ей до истины точно не докопаться, даже браться не стоит. 14. Сны переплелись в клубок. Ева многих даже не запоминала. Правда, вымысел, сказка – как разобрать, где и что? Ни лиц, ни голосов, ни мыслей. Ей частенько виделась Машка, а иногда и родители: молодые и счастливые. Жизнь текла размеренно и монотонно. Если бы не то телешоу... После смерти лысого парня поднялась новая волна страстей. В газеты просочилась «утка» , дескать, никакой сокамерник никого не убивал. Адвокат того самого сокамерника с пеной у рта доказывал невиновность своего подзащитного. Эта новость всколыхнула общественность. Была проведена масса независимых расследований и выведена куча официальных и не очень теорий. Канал от всего открещивался, да в стороне не остался. Тут же в новостях появилась колонка про телешоу, в которой все эти теории и расследования освещались. Ведущий собирал зрительское мнение – сообщить о догадке мог каждый желающий, отправив смс-сообщение. Некоторые даже ставили на следующую жертву. На трагедии попросту наживались. И вскоре участников пригласили в Москву. Они же колдуны, значит, должны разгадать тайну прошлого. Пускай проведут независимое расследование. - Поедем? – спросил у Евы Сергей, переговорив с организаторами по телефону. – За два часа в студии предлагают двадцать тысяч деревянных. Неплохо, а? Еве идея не пришлась по душе. Тревожно стало на сердце, и липко меж пальцами. Но отказать Сергею она не смогла – он умел убеждать словами, и голосом, и полуулыбкой. В воскресенье они вылетели в Москву. …На небольшой съемочной площадке расставлены мягкие диванчики. Студия выкрашена в молочно-розовый цвет. Черные экраны выключены. Время близится к семи, и уже собираются зрители, занимают места, переговариваются. Осветительные приборы подвешены на рельсах, которые крепятся под потолком - свет то гаснет, то зажигается, то приглушается, то слепит глаза. Операторы возятся с громадинами-камерами, стоящими на массивных штативах. Гримеры, вертлявые девчонки, наносят участникам на кожу пудру, чтобы при съемке не появлялся жирный блеск. Ева выглядывала из-за кулис. Коленки подрагивали от волнения. Как-никак прямой эфир, да и тема не из приятных. За спиной зашуршала ткань. Ева развернулась на каблуках. Иссохшая старуха в юбке до пола дышала громко, с присвистом. – Ты же всё видишь, – замогильным голосом заговорила старуха, и её костлявые пальцы впились в кожу Евиного предплечья. – Ты колдунья, тебя оберегает твоя сила. Она прячет твой дух от него. Давай же, опереди ведьмака, распознай его и убей. Иначе он найдет тебя сам. Смерть идет за тобой по пятам. Ева просипела что-то в ответ. Какой же на неё нашел ужас! Сковывающий, замораживающий, лютый. Если бы не Сергей - она рухнула бы без чувств. Но тот, отстранив гримёршу, вовремя подбежал к старухе и отволок её в сторону. Потом обнял Еву за плечи: – Что она тебе наговорила? – Не помню, – честно призналась Ева. – Кажется, что-то про… про… она пожелала быть естественной в эфире, что ли? Нет, она назвала меня красивой… Сергей непонимающе оглядывал ссутулившуюся Еву. Та предполагала одну версию за другой. В голове спуталось. Внезапно перед глазами помутнело. Звуки исчезли. Дыхание прервалось. …Алый бант на платье. Заточенная ложка у горла. Юбка, шуршащая на ветру. Перья, затолкнутые в глотку. Сгорающая на теле водолазка. Белое запястье, разрезанное у родинки… 15. Еву пригласили в студию третьей, после Ивана Харитонова (вместо тоги тот напялил серый костюм, который, к слову, сидел на нем гораздо хуже, нежели простыня) и эксперта в области сатанизма. Ведущий представил Еву и спросил, что та думает по поводу случившегося: есть ли у неё теории, видела ли она что-нибудь «третьим глазом»? На экране тем временем высветилось фото. Ева в лучах заходящего солнца, темно-каштановые волосы окрашены рыжим, на щеках румянец. – Н-нет, – прошелестела мертвенным голосом. В наушнике, закрепленном за ухом, мужской баритон подсказал: – Объяснитесь, что вы не умеете читать будущее. Ева заговорила, но слова полились совершенно другие: – Всего жертв шестеро. – Она пристально глянула на свою левую руку, запястье которой украшала родинка. – Я умру последней. И ногтем надавила на запястье, будто перерезая его. – Это дело рук сатанистов? – сориентировался ведущий. Она издала короткий сумасшедший смешок и перестала отвечать на вопросы. Перед глазами поплыли мушки. Забилась жилка у виска. Пришлось сделать глубокий вдох и долгий выдох, чтобы прийти в себя. – Целительница Евангелина погрузилась в транс, – отшутился ведущий. Позвали девочку-гадалку (ту, которая ходила в пижаме с мишками), следом Сергея. Девочка разревелась, когда на экранах мелькнул кадр с мертвенно-бледным лицом «невесты». Сергей отреагировал на картинку сдержанно, только сильнее прижал к себе колотящуюся от озноба Еву. В ней что-то менялось… В студию пригласили мать парня, скончавшегося в следственном изоляторе. – Он не мог, не мог… – твердила она, раскачиваясь. – Вы должны знать правду… Не мог… Он у меня актер-любитель, мечтал Москву покорить… Не мог… Ведущий с садистским упорством допрашивал мать, а та заикалась и путалась. Повторяла это «не мог» как заведенная игрушка. Наконец, какой-то из приглашенных гостей потребовал отстать от похоронившей сына женщины, и ведущий прервался на рекламу. Мать увели за кулисы. Она вырывалась, умоляла выслушать её. Успела схватить Еву за рукав платья, но Сергей скинул пальцы с обломанными ногтями. – Не мог, понимаете?! – выкрикнула она, уже уведенная за сцену. Ведущий скривился от отвращения. Организатор, вышедшая в зал, обратилась к зрителям, поменяла некоторых местами для лучшей картинки. Посоветовала Сергею с Евой обниматься более открыто – для зрелищности. Девочке-гадалке подала носовой платочек. Из несчастья устроили фарс… И вот, ведущий объявил: – Вновь здравствуйте! Тема нашего сегодняшнего вечера шокирует. Она не оставляет равнодушным. Тьма бродит вокруг каждого из нас. Напоминаю, что происходило в минувшее эфирное время… – Давай уйдем? – попросил Ева Сергея. – Мне неуютно. Она вся ходила ходуном. А главное – совсем не помнила того, о чем недавно говорила. Что-то про смерть? Она видела гибнущего в пламени Сергея? Быть такого не может! – Перенервничала? Вот я дурак, позвал тебя сюда... Хочешь, попрошу валерьянки? – заволновался Сергей, поправляя ворот водолазки. – Нет, давай просто уйдем? Сергей собиралась ответить, но ведущий громогласно объявил: – Встречаем женщину, известную всему Поволжью по событиям десятилетней давности. Жарким летом семь туристов из Санкт-Петербурга справлялись по Волге и пропали. Именно она сообщила, где их искать. Путешественники заблудились в незнакомых лесах, но она дала точные координаты. Поприветствуем Марфу. Зал зааплодировал. Десять секунд, двадцать, тридцать. Хлопки смолкли, а старуха в клетчатой юбке так и не появилась. – Поприветствуем Марфу! – повторил ведущий с нажимом. Ева почувствовала тошноту. Она скинулась с крыши телецентра. Как забралась туда, зачем полезла, кто её пропустил – загадка. Охранники уверяли: как глаза заговорила. Ничегошеньки не помнят. Её помнят, а дальше – пустота. Всех отпустили по домам. Записи с камер наблюдения не показали ничего существенного (так сказали в краткой сводке новостей). Самоубийство и ничто иное. Старуха спрыгнула сама, на прощание улыбнувшись. Дома Сергей отпаивал Еву чаем. Понадобился пузырек с немецкими успокоительными каплями, чтобы она пришла в себя и перестала биться в истерике. Теперь Ева смотрела на него спокойно и даже чуточку безразлично. На сердце было пустынно, но и дурные мысли не лезли в голову. Вокруг неё клубилась энергия, электрическими разрядами прорезала воздух. Стекала к кончикам пальцев и капала на пол невидимыми огненными всполохами. «Я – ведьма», – отчетливо поняла Ева и улыбнулась. 16. Осень, туманная и мокрая, наступила на город холодными лапами. И в один из дней, похожих на предыдущие, тоскливый и серый, Еве позвонили с незнакомого номера. Нежный девичий голос уточнил, с ней ли он общается. Ева подтвердила. Тогда голос спросил: – Мария Сафронова приходится вам родственницей? Ева не почувствовала ничего опасного, услышав девичью фамилию Машки, а должна была бы. – Сестрой. – Вас беспокоят из третьей городской больницы. Она просила позвонить вам. Медсестра отказалась что-либо уточнять по телефону. Ева выехала немедля, билет на поезд купила, ерзая от нетерпения в такси. Да что с Машкой?! Больница вселяла ощущение полнейшей безысходности. Облупившиеся зеленые стены, серо-белые потолки, больные в застиранных халатах с безжизненными выражениями на лицах. Пахло хлоркой и страданиями. Еве физически было неприятно здесь находиться. Она не успела на часы приема, но всунула медсестре тысячерублевую купюру; бежала по коридору, отгоняя дурные мысли. Чуть не снесла с ног горбатую старушку в ночной рубашке. Та от неожиданности выронила чашку, Ева поймала её у самого пола и сунула в скрюченные артрозом пальцы. В спину ей посыпались проклятья. Машку поместили в палату на шестерых. Шесть железных коек, застланных старенькими простынями. Наволочки желтоватые, рисунок на постельном белье выцвел. Неужели Егор не подобрал Машке приличной палаты?! Или она сама, глупышка, попросила не возиться с ней? Машка лежала у окна, укутанная в одеяло до подбородка. Ева ахнула: лицо сестры покрывали кровавые ссадины. Нос распух, губы вздулись. На правой щеке бордовый синяк. – Что с тобой?! – вскрикнула Ева. Женщина на первой кровати от двери цыкнула. – Не мешайте отдыхать. Позову врача, и вас выгонят! Ева повторила вопрос одними губами. – Упала с лестницы. – Машка отвела взгляд. – Всем телом? – Ева села на краешек кровати, но Машка поморщилась даже от легкого прикосновения Евиного бедра к своей ноге. – Да ерунда, – попыталась успокоить она. – Жить буду. Видишь, даже ничего не переломала. Голова только болит, как пилой пилят. Бр-р. – Где твой муж? Машка закусила губу. У неё был взгляд человека, не верящего ни во что хорошее. И Ева догадалась. Она сдернула с сестры одеяло. На загорелой шее синел след от удушения. На руках синяки. На животе гематома. – Его должны наказать, – прошипела Ева. – Ты подала заявление в полицию?! – Никто его не накажет. – Машка сжала холодной ладошкой руку Евы. – Ты забыла, кто его папа? А кем его папа приходится начальнику управления внутренних дел? Ты же не маленькая, Ев. Всё уже хорошо. Он ушел… – Что произошло? – Она застонала от безысходности и злости. – Расскажи мне, почему ты молчала? – Он запрещал говорить. Ев, он сначала очень добрый был, я его по-настоящему полюбила. А потом как с катушек сорвался. То пощечину влепит, то ещё что… Ну, не важно. - Она тряхнула головой, поморщилась. – И тебе запретил жаловаться, угрожал убить и тебя, и меня. Он, знаешь, по животу меня бил и повторял: «Жаль, не беременна». А я такая радостная была, что не успела забеременеть. Машка выдавила жалкое подобие улыбки. – А тут я сбежать удумала куда-нибудь. Представляешь, даже не подумала - куда. Просто подальше от него. Ну, не получилось, но оно и к лучшему. Он меня поймал, побил... Я сознание потеряла, – она продолжила шепотом, – тогда он меня сдал в больницу и написал заявление на развод. Смс-ку отправил, мол, я могу быть спокойна – нас развели задним числом. Видишь, всё хорошо будет! Только мне одной выть хочется. Я как подумаю, во что вляпалась. Ев, не бросай меня, пожалуйста. Они мало поговорили. Машка старательно изображала радость, но было видно, с каким трудом дается ей каждое слово. Когда сестра совсем обессилила, Ева поцеловала её в макушку и ушла. На улице она позвонила Сергею. Не вдаваясь в подробности, сообщила, что временно уехала и не знает, когда приедет. Сергей засыпал вопросами, потребовал назвать адрес, пообещал тотчас примчаться. – Не вздумай, если любишь меня, – мягко, но настойчиво сказала Ева. – Позже всё объясню. Она переночевала в гостинице (в той самой, где когда-то кутили мигранты), а утром понеслась к сестре с мандаринами и её любимым молочным шоколадом. Машка приняла подарки с недоверием, долго гладила шоколадку по обертке – как маленькая девочка, которая никогда не получала сладостей. Этот изверг искалечил её! Выбил передний зуб, но зуб - мелочи по сравнению с остальным; вставят коронку. И голова у неё безумно болела, но и головную боль они вылечат. А вот то, что Егор истерзал невинной девочке душу, вбил пинками страх – этого Ева простить не могла. Ночи напролет она продумывала план мести. Но всё впустую. Его отец – крупная шишка. Его не накажут. Решено, как только Машка оклемается, Ева увезет сестру к Сергею. Тот поймет. Они уедут из города детства, и призрак бывшего муженька Машку отныне не потревожит. И институт она закончит дистанционно. Не страшно, всякое бывает. А вот садиста Ева непременно накажет. Поймет только, как именно. Ева попробовала обратиться к Олегу за помощью, но тот не захотел слышать бывшую любовницу. – Милая, прости, я забываю женщин, как только расстаюсь с ними. Сотри мой номер. И первым повесил трубку. Ну и ладно! Сами справятся. Две недели сестренка приходила в себя. Зашуганная, она не сразу вспомнила, как улыбаться по-настоящему. Но Ева старалась ради своей малышки. Кроме Машки, у нее никого не осталось из родных. Мама с папой погибли, дальним родственникам плевать на двух сирот. Родня погуляла на богатой свадьбе и разъехалась по другим городам, даже не пообщавшись. Сергею она, конечно, всё рассказала, но приезжать запретила. У него много дел, да и Еве некогда – на ней лежит забота о сестре. В день выписки Ева плясала от радости. Она прикупила Машке платьице до колена с обворожительным кружевным верхом. Кожаные сапожки на небольшом каблучке. Набрала побрякушек – сестренка обожала яркие украшения. К трем часам Ева приехала в больницу, счастливая донельзя. Влетела в палату. И застала кровать сестры пустой. Постельное белье было снято, на пружинах лежал только голый матрас с не отстирывающимися желтыми пятнами. – Она уже ушла? – Ева приподняла бровь, обращаясь к женщине у двери. Та покачала головой. – Замечательная у тебя сестра была. Как же так получилось… Что «так»?! Почему «была»?!.. От головных болей она больше не страдала. Обширное кровоизлияние в мозг, и всё. Остаток старой травмы, которую не успели вовремя приметить. Скончалась моментально, совершенно не мучаясь, с улыбкой на губах. Машку нарядили в платьице до колена. Тонюсенькое запястье украсили браслетиком. На прощании в морге Ева долго гладила сестричке волосы, укладывая их. Сергей стоял рядом, не говоря ни слова. Он сорвался из поездки по Сибири, только бы успеть к похоронам. А на кладбище с деревьев облетела листва, и стволы возвышались над могилами чернеющими остовами. Под ногами плыла грязь. Шел дождь. Не ливень, без порывов ветра. Мелкий, колючий мерзкий дождь, самый обычный для их захолустного городка. – Ну, всё, – сказал могильщик. – Прощайтесь. Ева взяла в ладонь горстку земли и кинула на гроб. За всё время она не проронила ни слезинки, но когда могильщики взялись за лопаты, чтобы закопать Машку, по-волчьи взвыла. Точно слетела каменная броня, охраняющая сердце. Ева забилась в слезах. Кинулась к могиле, рухнув на колени. Она была готова прыгнуть туда, к сестре. Вдруг она жива?! Сергей оттянул Еву, сжал в крепких объятиях. – Нет! Нет! – рыдала та, вырываясь. – Нет! Пусти! Только не её маленькая сестричка, только не она. Машка умненькая, находчивая, очаровательная девочка. Она должна выучиться и выбиться в люди. Она стихи пишет и рисует карандашные портреты. Ева так старалась заменить ей родителей, присмотреть за ней, не дать в обиду. Это она во всем виновата! Не углядела, не рассказала о своих сомнениях. Если бы не Ева, Машка была бы жива… После она ревела в ворот куртки, пропахшей мускусом, а Сергей шептал: - Тише-тише. Землю могильщики притоптали, сделали неаккуратный холмик. Ева положила сверху букет белых роз, любимых Машкиных цветов. – Говоришь, тут твои родители похоронены? – спросил Сергей, чтобы отвлечь Еву. – Веди, хоть покажусь им. Мама с папой, наверное, и не догадывались, что произошло с их дочерью. Она лежала так далеко от них, за несколько линий. Их разделяли старые дубы и сотни захоронений. Чтобы подхоронить Машку к родителям, пришлось бы её кремировать. А Ева не представляла, что сестренка превратится в прах. Лучше так, по отдельности. Сергей увез Еву с кладбища, пообещав поставить через год, когда земля уляжется, памятник. Но к чему Машке памятник?.. Важно только одно: месть. Она достанет эту тварь из-под земли. Она придет на похороны и рассмеется у гроба убийцы. Ева сможет. Она - ведьма. Часть 2. Ведьма 1.В оккультных книгах писали ерунду. Интернет врал. Ничто не помогало Еве развить свои способности. Её переполняла нечеловеческая злоба. Колдовская сила морозными побегами оплела сердце и рвалась наружу, просясь вырваться. Но не могла. Ева оледеневала изнутри. Она задыхалась от стужи, бушующей в груди. Довольных клиентов разом поубавилось, потому как сеансы массажа больше не несли облегчения. Наоборот, люди жаловались, что массажистка выпивала их до дна. Она приносила боль касаниями. Тогда владелица салона намекнула, что надо бы подходить к работе с былым задором или придется подобрать другую сотрудницу. На что Ева подытожила: – Подбирайте. Как её терпел Сергей – загадка. Но он стоически выносил все капризы и молчаливые дни, проведенные у компьютера или за чтением магической литературы. Точнее – макулатуры. Не лез, напротив, поддерживал, как умел, старался отвлечь. И про то, что Ева стала безработной, ни слова не сказал. Не подшучивал даже над тем, что она возомнила себя ведьмой. Ева в подробностях представляла возмездие над Егором. Как он корчится в жутких муках, а она стоит над ним и наблюдает. Как она отравляет его сильнейшим ядом или расстреливает в упор. И пускай её посадят, но сестренка будет отомщена. Она просматривала его страницу в социальной сети. Он катался на дорогой тачке, обедал в известном ресторане, раскуривал кальян в клубе – с придурковатой улыбочкой и прищуром, от которого Еву выворачивало наизнанку. Он угробил Машку и припеваючи жил дальше. Урод! Месяца не прошло со дня похорон, как Егор завел себе новую дуреху. Какую-то приезжую деревенскую девочку, которая на всех фотографиях смотрела на Егора с немым обожанием. Ева не удержалась и написала ей. В длинном сообщении описала всё, что он творил с Машкой. И попросила держаться подальше от этого садиста. Но девочка без разговоров добавила её в черный список. Кажется, она помешалась на нем. Изучала, смотрела, запоминала. Ей мерещилось его лицо в толпе. Вечерами она пила снотворное и мечтала забыться во сне. Но сны не приносили облегчения. 2. Минует то ли час, то ли два, то ли целая вечность. Дверь отворяется. Много голосов сплетаются в карканье, чьи-то шаги. Немцы лающе смеются, изломанно разговаривают. Где-то на задворках сознания Глаше страшно, но сознание уплывает от неё с каждой секундой всё дальше. Кто она, где она, что происходит? Сердце чует беду, а разум путается. Кто она и где её держат? Почему с ней так жестоки? Где маменька да братец? Пухлощекий солдат садится на постель, поглаживает по макушке. Лает что-то пугающее. Глаша забивается в угол, скулит от ужаса. Ей совсем не нравится этот солдат и щеки его не нравятся и то, как он на неё смотрит. Он будет делать ей больно. Опять. Снова. Нет-нет-нет! В руке мучителя сверкает лезвие ножа. Солдат хватает Глашу за стянутые запястья и вытягивает ей руки. Неужели он отпустит её? Развяжет тугие путы? Глаша против своей воли начинает улыбаться. Нож зачаровывает своим сиянием. Он, как луна над деревней, серебристый и холодный. Два быстрых взмаха. Ей очень больно. По запястьям стекают ручейки крови. Мучитель проводит лезвием по животу и по ногам. И по шее. Но она почему-то не умирает. Хрипит. Из горла вместо слов вырывается бульканье. В глазах совсем мутно. И как же больно! А от запястий тянутся золотые нити к груди её мучителя. Светлые как само солнце, горячие, опаляющие. Они вытягивают тепло из Глаши. А он смеется, и в глазах его полыхает пламя. Он – зло. Всё обрывается… 3. Сергей смотрел на Еву с тоской. Она сильно изменилось после смерти сестры, и изменения не сделали её краше. В её глазах плескалась ненависть. Казалось, неверный шаг – и она спалит дотла всё, к чему прикоснется. Лицо исхудало, вытянулось; проступили ребра и ключицы. Она погибала. Возомнила себя ведьмой, сутками просиживала, читая всякий бред. Вскакивала посреди ночи вся в поту, беззвучно ревела в подушку, а когда Сергей пытался успокоить её – запиралась в ванной. Боялась показаться слабой. Как её расшевелить? – А давай поженимся? – предложил Сергей однажды вечером. Ева медленно оттаивала. По-женски заинтересованно сощурилась. Меж бровей залегла морщинка, которую Сергей разгладил большим пальцем. – Ну что, ты готова стать моей навеки? Она закивала быстро-быстро, словно он мог передумать. 4. Неужели он готов взять её в жены? Изломанную, опустошенную, ледяную? Любить её столько, сколько уготовала им судьба? Чем она заслужила этого мужчину?.. Они поженились без свидетелей. Ева надела короткое бежевое платьице из ситца, Сергей – джинсы и белую рубашку. Ни букета, ни лимузина или каравая с тамадой. Только вдвоем. Муж увез её в свадебное путешествие, и целую неделю они провели на необитаемом острове посреди океана. Кроме местных жителей, темнокожих аборигенов, ни говорящих ни на английском, ни уж точно на русском, никого вокруг не было. И луна здесь абсолютно другая. Непохожая на их, российскую, как инь на ян. Она светила тепло и ласково, капала расплавленным золотом в воду. Ева курила ночами на берегу океана, а луна гладила её по голым плечам. Они, как сообщницы, переговаривались без слов. И понимали друг друга лучше закадычных подруг. А вокруг луны плясали звезды. И где-то среди них, Ева чувствовала, сияла недавно загоревшаяся лучезарная звездочка по имени Мария. Пускай отец и был верующим, но вера эта Еве не передалась. Она сама не знала, во что верит. Уж точно не в Бога. Если бы тот существовал, разве позволил бы он умереть невинной девочке? После долгих минут наедине с луной Ева тушила сигарету и откидывалась на песок, где и засыпала. В постель переносил её Сергей, укрывал шелковым покрывалом. Он заботился о ней, и Ева не представляла с собой другого мужчину. Но семь дней кончились, и Россия встретила молодоженов мокрым снегом. Тот стекал каплями по автомобилю. Работали «дворники», сбрасывая тающие снежинки с лобового стекла. Россия поприветствовала их бедностью и серостью улиц, пепельным небом и полным отсутствием солнца. Мир и так был полон горя, а без Машки он и вовсе выцвел. 5. Комом прокатилось два месяца. Дни сменялись один за другим. Сергей то приезжал, то уезжал. Ева ждала его и старалась не думать ни о чем дурацком. Потихоньку она приходила в себя. Убрала залежи пыли, задумала ремонт в прихожей, содрала обои в спальне. Сергей потакал любому капризу жены. Как же он её любил! То была пятница, ближе к полуночи. Ева нежилась в ванне с хвойной пеной. Пар растекся по потолку и стенам. Затуманилось зеркало. Еловый запах напоминал о беспечном детстве, когда сестренки с мамой ходили по грибы, а папа караулил их в машине. Машка всегда набирала полную корзинку подберезовиков, а Еве попадались одни поганки. И когда мама расхваливала Машку перед отцом, Ева злилась. А папа теребил старшую дочь за щечку и приговаривал: – Не в грибах счастье, глупенькая. Но тогда Еве казалось, что исключительно в них. – Малыш, тебя к телефону, – донесся из коридора голос Сергея, рассеивая воспоминания. – Возьмешь? – Ага. Дверь приоткрылась, и мужская рука всучила Еве трубку. – Ну у тебя и парилка, – изумился Сергей перед тем, как уйти. Еве обжигающая ванна казалась ледяной. Она постоянно мерзла. Куталась в два одеяла, носила шерстяные носки. Даже на необитаемом острове, в тридцать градусов тепла, стучала зубами от озноба. Мороз шел изнутри, и ничто извне не согревало. – Алло. – Ой, девочка моя, неужели я слышу твой голосок! – ахнула тетушка по маминой линии. – Видела я тебя по телевизору, красотка ты моя. Вся в папеньку уродилась, стройная да ладная как куколка. Как там Машенька? Ева поджала губы. – Замечательно Машенька. – А у меня горюшко случилось, – тотчас сменила тему тетка. – У Темочки машинка совсем испортилась. Заглохла и не включается. А он ею зарабатывает на существование и себе с женой, и детишкам, и мне, мамке старой. Я, собственно, чего и тревожу тебя... Не подсобишь денежкой? – Откуда у меня деньги? – учтиво спросила Ева. Жутко захотелось курить, но Ева справилась с соблазном. Пора отучаться от дурной привычки. – Так ты ж звезда телевизионная, в шоу каком-то участвовала. Видела-видела, как ты расхаживала вся такая красивая. Заплатили небось золотые горы? Не что нам, простолюдинам заводским, три гроша да труд дают. – А телефон вы мой где взяли? – продолжила допытываться Ева, опустив фразу про звезду и деньги. – Я вам его точно не давала. – Так Машенька продиктовала ещё давным-давно. Сказала, ты к мужчине уехала какому-то, о как, любовь строить. Мы с Машенькой частенько болтали о том да о сем раньше. Она девочка добрая, мне копеечкой помогала. Когда женилась, правда, подзабыла тетку, хотя всё равно словечком перекидывались. А тут трубоньку чего-то совсем не берет. Я занервничала, конечно. Мы ж родные люди, не должны друг дружку забывать. А, Евонька? Вы – мне, я – вам. Свет резко потух, точно глаза обвязали непроницаемой повязкой. 6. На извилистом шоссе темно, горизонт сливается с дорогой. Они втроем, родители и Ева, едут со свадьбы. Женился сын маминой двоюродной сестрицы. Справа и слева – сплошная лесополоса. По радио отечественный певец заливается о вечной любви, мама подпевает ему. У неё красивый голос, но с музыкой свою жизнь она не связала. Всю себя отдала семье: Еву родила в девятнадцать, Машку – в двадцать четыре. Девочки растут послушные. Ева тем летом поступила в медицинский институт, Машка доучивается в девятом классе. Отец всматривается в трассу. Ева на заднем сидении не видит его лица, но чувствует напряжение. Еловый лес по сторонам превращается в непроглядное полотно, на небо будто пролили черную гуашь. Светит луна, но жалко и тускло. – Не гони, – ласково произносит мама. – Малыш брыкается, когда ты втапливаешь. Она поглаживает большой живот. Мама сильная, в сорок лет она вынашивает ребенка без единой патологии: беременность проходит легко, токсикоз не мучает, врачи нахваливают и в шутку предлагают родить ещё и четвертого – уж больно хорошие анализы. – Я и не гоню, – фырчит отец. – Восемьдесят километров, это разве скорость? Передай сыну, что всё в порядке. – Интересно, как там Машенька? – Мама поворачивается к Еве. – Ты ей давно звонила? – Мам, она выпила жаропонижающее и наверняка дрыхнет, – отчитывается Ева. Машка с ними не поехала – заболела в самый последний момент. И родители ехать передумали, собирались остаться с дочерью, но Машка их выпроводила. Видимо, решила привести в гости парня. Ей, кажется, нравился Антон из параллельного класса. Или Семен? В Машкиных симпатиях Ева давно запуталась. Но знала точно: сестрица болеет не взаправду, иначе бы не опускала градусник в чашку с теплым чаем перед тем, как показать его маме. Впрочем, Ева младшенькую не сдаст. Сегодня она её прикроет, а завтра Машка наплетет с три короба, когда Ева поздно вернется со свидания. Мелькают дорожные знаки, которых Еве не разглядеть. Она напрягает зрение, но впустую. Луна скалится как волчица. Ева на миг отводит взгляд, и тут что-то происходит. Отец выругивается, визжат тормоза. Свет встречных фар ослепляет Еву. Мама заходится в крике. Удар. Ева стукается об отцовское сидение виском. В ушах звенит. Она потирает ушибленную голову – под пальцами мокро, – и выбирается наружу. Машина лежит в кювете мордой в земле, капот искорежен, лобовое стекло выбито. Родительские двери закрыты. Ева дергает их, царапает ручки, обламывая ногти. Отцовская дверь кое-как поддается. Отец лежит лицом на руле, а мать откинулась набок. – Эй! – тормошит папу Ева, перелезает через него и расстегивает ремень безопасности. – Ну, вы что? Вылезайте! Отец выпадает наружу безвольной куклой. От его носа осталась кровавая каша, осколки стекла изранили маме лицо. Зачем-то Ева пытается выковырять стекло из отцовской шеи. Нет, не надо! Хуже сделает! Ева не слушающимися пальцами набирает номер спасения. Ей мгновенно отвечает оператор, но то мгновение длится бесконечно долго. Ева умоляет поскорее приехать. Выходит на шоссе, описывает округу, называет номер километрового столба. Оператор что-то говорит и сбрасывает звонок. …Похоронами занимается мамина двоюродная сестра, та самая, что женила сына. У родителей были отложены накопления на квартиру, но и их мало для дорогостоящих приготовлений: гробы, место на кладбище, поминальное застолье, которое тетушка организовывает в кафе. – Ценники безумные, – сетует она, тыча сестер носами в чеки, а они её толком и не слушают. Ни Ева, ни Машка не способны полностью додумать, что происходит. Когда церемония прощания и поминок оканчивается, тетушка перед всеми друзьями мамы с папой вручает сестрам конверт, в котором лежит без малого двадцать тысяч рублей. Ева ей нескончаемо благодарна, хоть и не совсем осознает, где находится. Как это, родителей нет? Но в комнате же их одежда. А в морозилке хранятся ягоды, которые мама собирала прошлым летом. Неправда всё. Они вот-вот приедут из отпуска. Задерживаются что-то… С ней с детства происходит нечто подобное – в критической ситуации она будто заковывается в защитный панцирь, отчего совсем не больно и не страшно. Ева находится в прострации. А вот Машка плачет днями напролет и упрекает бесчувственную сестру: – Тебе совсем, что ли, плевать?! А Ева всё повторяет: – Да не случилось же ничего особенного. До неё окончательно доходит только на сороковой день. Защитный панцирь спадает, оголяя беззащитное тело. Они мертвы, их никогда уже не будет рядом. Окончательно мертвы! А она даже в гробы толком не посмотрела… Еве плохо до трясучки. Она забирается на подоконник. Внизу - пропасть в девять этажей и клумба с цветущим розовым кустом. Шаг. Ветер срывает дыхание. От прыжка останавливает мысль: нельзя бросать Машку. Она же к жизни не приспособлена, даже картошку жарить не умеет. Ева, дрожа всем телом, слезает - ради сестры и её благополучия. Ради будущего Машки. И они существуют вдвоем, никому не нужные. Девочки во всем себе отказывают, но деньги утекают сквозь пальцы как песок. Родительские запасы пусты. Отважная Машка удумывает устроиться на работу, но ей запрещает Ева. Машка когда-нибудь получит красный диплом, нельзя запороть ей золотую медаль. Помучившись совестью, Ева все-таки звонит тетушке и просит денег, а та охает: – Ой, девоньки, сама с голода помираю, грехи мои тяжкие. Сынку машинку прикупила и осталась гола. Простите уж, не подмогу. Другие родственники тоже всячески извиняются, желает сестрам всех благ, но денег не предлагают даже в долг, даже под проценты. Неудивительно, мама с папой мало поддерживали отношения с родней – с чего им теперь жалеть сирот? Первый месяц Ева ищет работу, соответствующую образованию: санитаркой в больницу или помощницей медсестры, или продавцом в аптеку. Да только кому она, второкурсница, сдалась? От голода сводит желудки. Дома ни крупы, ни хлеба. Решено, Ева идет торговать в палатку на рынок. Летом там душно, в дожди зябко, а зимой невероятно холодно. Это потом появляются супермаркеты (в числе которых и построенные Олегом), но тогда до их захолустного городка только доходит прогресс. В единственном универмаге за место кассира претенденты готовы поколотить друг друга. В круглосуточных ларьках работать опасно – туда забредают наркоманы, и продавцов ежедневно грабят. А на рынке относительно спокойно; местные бандиты «крышуют» прилавки. Хозяин платит исправно, он человек добрый, сам выращивает пять девочек. Жалеет Еву, иногда даже подкидывает ей лишних пятьсот рублей в зарплату. Всё думает, как бы помочь. Уж больно она на его старшенькую похожа, вылитая копия. В тот весенний слякотный день он прибегает довольный, встряхивает Еву за плечи. – Всё, красота, ты – моя должница! Вероника согласна взять тебя уборщицей, – выпаливает хозяин. - Какая Вероника? – Ева отстраняется – она не любит, когда её касается кто-то чужой. – Хозяйка «Леди», этого, как его, салона красоты. Оклад как у продавца, а забот гораздо меньше. Иди, неразумная, а то отморозишь тут себе всё. Вероника новенькую не то, чтоб жалеет, скорее не трогает. С придирками не лезет и полы дотошно не осматривает. Помыла, прибралась – отдыхай в свое удовольствие. А Ева честно отрабатывает зарплату, отдраивает кафель, чистит плинтуса, натирает зеркала. Дни идут. Машка растет, Ева о медицинском и не вспоминает. Она вообще старается ни о чем не думать. Вечерами ужинает и заваливается спать, в выходные убирает квартиру. Только бы не вспоминать. Как же не хватает мамы с папой! И их улыбок, и ободрения. Ей трудно. Иногда хочется упасть и больше не вставать, но ради сестры Ева находит силы улыбаться. Когда увольняется салонная массажистка, Вероника подает объявление о найме в местные газеты, размещает в интернете. К ней приходят такие личности, от которых волосы встают дыбом. Или древние старухи, которые когда-то работали массажистками в санаториях, или мужики с дипломами врачей и глазами алкоголиков, или полный сброд. Те, у кого и образование, и опыт, и внешность, требуют других денег, а жадноватая Вероника не готова платить много. – Блин, придется взять девочку без образования, - сетует она, покачивая ножкой. – А чем плохо без образования? - Ева старательно выжимает тряпку. – Тем, что дипломом не ткнешь в нос клиенту. Типа наш массажист и лауреат, и ученый, и просто красавец. Кстати, ты ж вроде студентка мединститута? - Бывшая, - поправляет Ева. – Да по барабану. Будешь массажисткой? График помягче, никаких вонючих тряпок. А? – Да какой из меня массажист? – Ева показывает обветренные ладони. – Я даже основ не знаю. – Научим, – отмахивается Вероника. У неё чутье на бизнес. Она возвела салон красоты с нуля, влезла в долги, но выстояла. И теперь нюх прям-таки вопит: "Бери её!" Если уж обучать незнамо кого, то хоть нормальную девочку. Да и оклад можно поменьше сказать, чем предлагала в объявлении. Ева и тому будет рада. …Проходит полтора года с похорон. Тетушка впервые звонит сама в Вербное воскресенье. И внезапно заявляет: – У Ольги гарнитур пылился прабабушкин, тот по праву должен был моей маманьке перейти, но моя тетя, ваша бабка, его присвоила, по-хорошему если. Не воротите мне его, девоньки? Гарнитур хранился на видном месте в серванте, и мама его обожала. Он был ещё досоветский, когда прапрадед с прапрабабкой жили зажиточно. Потом этот гарнитур скрывали от советских властей, в военные времена прятали в стенах. Он – всё, что осталось от бабушки, которую Ева никогда не видела. Мама его надевала на годовщину свадьбы, на свой юбилей. Какая она была красивая, как дворянка! Ева всхлипывает. Жалко его отдавать, но вряд ли тетушка обманывает. Она столько сделала для них с Машкой. Теперь их очередь отплатить добром. Тетушка приезжает с сыном на его чистенькой машинке серебристого цвета. Забирает гарнитур, расцеловывает сестер в обе щечки, но на чай не остается. Некогда им засиживаться. В понедельник, когда они с Вероникой курят на крыльце салона, Ева рассказывает про потерю. – Ты дура, что ли? – Вероника держит тоненькую сигарету двумя пальцами, так женственно и естественно. – Какое право эта тетка имела на ваши побрякушки? Ева курит недавно, у неё получается совсем не элегантно, но быть похожей на Веронику очень хочется. Она тоже старается держать сигарету двумя пальцами и тоже пускает струю в воздух. – Их завещала ей прабабушка. – А почему тогда гарнитур лежал у вас? Ева пожимает плечами. – Ну ты и блаженная, – присвистывает Вероника. – Дай-ка я тебе глазенки разую на правду. Ты мне как-то рассказала о своих мытарствах, так мне с тех пор одна мыслишка покоя не дает. Но всё не хотела тебя огорчать. Похоронами кто занимался, тетка? – Ну да. – И что, сколько она затратила на сие ответственное мероприятие? – У родителей было отложено около полмиллиона, – вспоминает Ева. – А что? – Чеки остались? – Не-а. И тогда Вероника рассказывает, что недавно хоронила своего деда. И что место на кладбище стоит в три раза дешевле, чем «затратила» тетушка. А гробы – в четыре. А поминки родителей вообще проходили в одном из самых бюджетных заведений города, Вероника для нелюбимого деда и то поприличнее выбрала. – Ну и куда делось остальное? – Вероника выпускает дым прямо Еве в лицо, как детектив, допрашивающий обвиняемого. Ева только моргает. До неё и до самой доходит, что картинка не складывается. Тем же днем она созванивается с кладбищем, моргом, какими-то ритуальными агентствами. Так, проверить слова Вероники. И получается, что даже сейчас, когда цены выросли, на похороны уйдет не больше ста тысяч. Еве жутко охота позвонить тетке, наорать на неё и потребовать гарнитур обратно. Выплюнуть правду в лицо. Как она посмела так с ними поступить?! Обманула студентку и школьницу. Тварь, корыстная тварь! Но Ева не может. Всякий раз хватается за телефонную трубку, набирает номер и… сбрасывает. Ну, расскажет она, ну, наорет. Легче не станет. Маму с папой не вернуть. И они с Машкой как-то выстояли без родительских денег. Да пусть тетка подавится ими! Ева Машке ничего не рассказывает – та сгоряча точно поедет отбирать гарнитур. Зато понятно, на какие шиши бедная тетушка купила сыночку автомобиль. Да, не роскошную иномарку, но новенькую «Ладу», только с конвейера. В двадцать два года до Евы доходит тяжелая, но простая мысль: чтобы выжить, нужно не только самому барахтаться, но и других топить. Можно сказать, тетушка преподнесла ей ценнейший урок за какие-то пятьсот тысяч рублей. 7. Несколько лет пронеслись за пару секунд. Промелькнули пятнами как в калейдоскопе. И Машкино заплаканное личико, и родительские переговоры, и унылые поминки с кисловатым оливье, и ветер, смазывающий слезы. – Вы бы выбросили этот номер, – посоветовала Ева, стряхивая наваждение. – Я вам никто, а уж вы мне – тем более. – Да что ж ты несешь, Евонька! – квохтала тетка. – Я ж для вас костьми полечь готова. Да за какие грехи ты ополчилась на меня? Неужели за то, что я за помощью обратилась? Так мы ж родственники, нынче ты мне подможешь, а завтречко и я тебе одолжу какой рублик. Ева вкрадчиво поинтересовалась, воротила ли тетка деньги, которые брала у Машки «в долг». Вместо ответа – короткие гудки. Сергей на кухне гремел посудой – он любил приготовить что-нибудь этакое. Играло радио. Шумела водопроводная труба. Звуки давили на слух. Их было так много, что Ева на секунду оглохла. Она заперла дверь в ванную на щеколду и, долго всматриваясь в зеркальное отражение, пыталась рассмотреть нечто необычное. Но видела себя: голую, мерзнущую, босоногую. Никчемную. Пена в ванной осела и колыхалась белоснежными островками. Были б те деньги, Ева б окончила медицинский и работала педиатром. Она с детства мечтала лечить детишек. Она бы не мерзла зимними вечерами в трех штанах на рынке, к ней не приставали бы мигранты, не пытались облапать грязными ручищами. Она бы, конечно же, устроилась куда-нибудь - но не хваталась за любое место, где платят. Были б те деньги, Машка б поступила в Питерский институт. Ей так хотелось жить в городе на Неве и любоваться белыми ночами. Она бы уехала отсюда. Никогда не познакомилась с Егором. И жила бы сейчас счастливо… Жила… Злость оглушила, вывела из равновесия. Тетка не деньги забрала, а жизнь! Машкину счастливую и долгую жизнь! Ева заехала ладонью по зеркальной глади, но та не треснула. Копия в отражении начала расплываться. Едкое дымное облако заволокло ванную комнату. По кафелю поползи крупные капли влаги. Лоб покрылся испариной. Кажется, Ева научилась обращаться со своими способностями. А значит, самое время забрать долги. 8. Она настойчиво вдавливала кнопку звонка. Птичья трель разносилась за дверью. Долго, нудно. Оглушительно громко. – Кто приперся-то в такую рань?! – донеслось из-за двери. Ева тряхнула головой и не ответила. Она смотрела прямо в «глазок», насмешливо и спокойно. – Ева! – ахнула заспанная тетка из-за двери. – Четыре утра, ты на кой ляд приехала?.. Загремели замки. Тетка была одета в нелепый леопардовый халат и ночную сорочку до пят в сине-желтые цветочек. На жабьей морде, одутловатой и обвисшей, отразилось недоумение пополам с раздражением. – Впустите? – не дожидаясь ответа, Ева оттиснула тетку к стене и прошла внутрь. Тетка кивнула, но глядела настороженно и всё охала про ранний час. Жила она одна в просторной двухкомнатной квартире. Ева бесцеремонно прогулялась по комнатам, не стягивая туфель. К стене прикручен плоский телевизор, напротив стоит новенький диван. В серванте фарфор, хрусталь. Да, а она не бедствует. Ева повторила эту фразу вслух. Тетка тут же сложила руки лодочкой у груди. – Ах, как же не бедствую, когда денег совсем нет. Вещички-то мне Темочка прикупил, сама бы я их ни за что не взяла. Куда мне, нищей, до вашей роскоши? Ты, видать, помириться приехала? Так могла б и по телефону, не мотаться в такую-то даль. Туфельки-то сымай, а то я полы намывала вчера только. – Чаем напоете? – вместо ответа спросила Ева, шагнув в кухню, и полезла в шкафчик за заваркой. Ошиблась – на полках выстроились в ровненький рядок банки с крупами. Ева осмотрела их, хлопнула дверцей, открыла ящик стола. – Где у вас чай? Тут до тетки дошло, что подчиняться племянница не собирается. Она уперла мясистые руки в бока и громогласно потребовала: – Или обувь скидывай и веди себя нормально, или шагом марш отсюда. Спать приличным людям не даешь. Тут-то Ева всё и поведала. Про полмиллиона родительских накоплений, про стоимость похорон и про то, как они с Машкой выживали на одной грече, пока тетушка покупала сыночку тачку. Их от голода иногда шатало, но гарнитур они не продавали, как и другие мамины драгоценности (кстати, не желает ли тетка их тоже присвоить себе?) А тетка не погнушалась названивать студентке-Машке и тянуть с той последние крохи. Ненависти в Еве не было – выгорела. Но то, что тетка просила денег у Машки, которую сама же обокрала, – это выводила её из себя. Рассказывая, Ева достала чашку с котятами, плеснула туда холодной воды. Чайный пакетик отыскался в третьем шкафчике. Хозяйка дома молча следила за её манипуляциями. Когда Ева замолкла, тетка ответила что-то невнятное, и голос её стал наигранно оскорбленным. – Да как ты смеешь, неблагодарная?! Я вам двадцать тысяч из заначки выложила, а ты меня в воровстве обвиняешь? Лицо побледнело, приобрело синюшный оттенок. – Давайте договоримся, – рассмеялась Ева и побренчала ложечкой по стенкам чашки, размешивая сахар. – Если вы неожиданно раскаетесь, то отдадите мне гарнитур. Расстанемся, так сказать, полюбовно. – Ах ты, дрянь! – тетка подлетела к Еве, пытаясь схватить её то ли за волосы, то ли за рукав. Ева вывернулась. – Я полицию вызову! – Валяйте. Внутри – по жилам, по венам, по артериям, - расползался лед. Бах! И он вырвался наружу ударной мощью. По стеклянным дверцам кухонных шкафчиков пробежали трещины-паутинки. Ева для зрелищности крутанула ладонью. Осколки стекла осыпались на столешницу. Котята разлетелись на осколки, расплескав холодный чай. Тетка, отпрянув, завизжала. – Свят-свят! И принялась креститься. – Свят или не свят, а за жадность ты поплатишься, – выплюнула Ева. – Что, не присваивала себе чужого? Чем клянешься? Собой? – Господи, да что ж ты за чудовище... – Тетка пятилась к коридору, беспрерывно крестясь. – Ты каждый рубль возместишь втройне, – пообещала Ева замогильным голосом. – Ради сыночка старалась, не так ли? Тогда и сыночка придется наказать. Дверь захлопнулась перед самым теткиным носом. Та тянула, дергала, но ручка не поддавалась. Железо, покраснев, раскалилось. Ещё немного, и оно бы расплавилось. Тетка взвыла, прижимая обожженную ладонь к груди. – Я всё отдам, честно. Не трожь меня... Прости уж, что взяла у вас тогда оставшиеся средства, я ж знала, вы сильные, вы выберетесь, а сын без машины… он же… Я все отдам до последней копеечки, что позаимствовала… – Гарнитур я заберу сейчас, а деньги можете отправить на банковскую карту, – безмятежно сказала «прежняя» Ева. – Номер я вам запишу. Есть листочек? Тетка, дрожа всем телом, достала из серванта в гостиной гарнитур. Вручила его, воя как сирена. Ева дотронулась до янтаря на серьгах, теплого и искристого, и улыбнулась. «Скоро ты будешь дома», – подумала она с нежностью. После отстранила ревущую тетку, открыла входную дверь и вышла. Она шла вон от квартиры, в которой свет зажегся во всех окнах. Тетка нескоро уснет спокойным сном. Ева задыхалась. Не пришлось делать чего-то особенного: она всему научилась интуитивно. Сила прочно угнездилась в Еве, наполнила от кончиков пальцев и до низа живота. 9. Второе «Я» поглощало Еву, пило до дна. В душе, если таковая имелась, светлого не осталось. Даже чувства к Сергею померкли. Она жила с ним по привычке, но когда он уезжал – наслаждалась одиночеством. Рядом с ним было душно и тесно, словно он своим присутствием съедал свободу. Сергей что-то подозревал, глядел задумчиво, но не спрашивал. Может, боялся услышать правду? Она пыталась себя контролировать. Порой так хотелось дать волю тьме, но Ева не позволяла. В чем виновна хамка-продавщица или ворчливая соседка, которых так охота осадить? Она изучала силу по капельке, по ниточке, чтобы однажды собрать всю свою мощь в ком и направить её на Егора. Пока она умела бить стекла, но не могла убивать. По выходным Ева моталась в город детства. Она навещала Машку, долго болтала с ней о всяких пустяках. Заходила на минутку к родителям. Наверное, те её ненавидели. У них, глубоко верующих людей, разгуливает дочь-ведьма. Но она не оправдывалась. Какой уродилась… Собаки завывали, когда чувствовали её запах. Кошки трусливо поджимали уши. У окон квартиры Сергея не пели птицы и не ворковали голуби. Младенцы заходились в плаче, если Ева проходила мимо. Кактус, который Еве подарил какой-то давнишний клиент, сгнил изнутри. Фиалка засохла. Той ночью луна скрылась за тучами, и дышалось легче. Той ночью, безлунной и черной, ей приснилась Машка. Пухленькая, смешливая. Сестренка покачала головой, мотнула толстенной косой. – Ну что ты творишь? – пожурила она. – Прекращай уже, успеешь ты всем отомстить. – Я должна уничтожить Егора, – Ева сжала кулаки. Машка прикоснулась мертвенно-холодной ручкой к Евиному лбу. – Забудь о нем! На тебя будут охотиться. Уходи, Ева, убирайся прочь отсюда. – Но куда? – А куда деваются приличные ведьмы? – спросила с ехидцей. Машка толкнула сестру в лоб. Позади не оказалось опоры, и Ева полетела куда-то в пропасть. Падала… падала. Мимо проносились обрывки воспоминаний, глаза и губы, голоса и шепотки, предметы и люди. Проснулась она, абсолютно уверенная, как действовать дальше. Вещи были упакованы за час: беспорядочно и неаккуратно. На дно чемодана лег сверток с кучей денег, которые Ева сняла с карты. Тетка не обманула – перечислила ровно полмиллиона. Сергей в отъезде, ему достаточно оставить записку на столике в прихожей. Извиниться, пожелать удачи и попросить не искать её. Возможно, когда-нибудь она вернется, и они заживут как прежде либо разведутся навсегда. Когда-нибудь, но не сейчас. Ева вызвала такси, которое отвезло её на вокзал. Там она глянула на расписание поездов и выбрала первый попавшийся. Купила билет до конечной станции. Чутье подсказало, что пора выходить, когда туманная ночь сменилась рассветом. Ева вытащила чемодан на глухой полустанок, окруженный осинами. По единственной вытоптанной тропке плутала не меньше часа. Ухали совы, стрекотали ночные цикады. Ветер напевал колыбельную. Этот дом на окраине давно пустовал. Когда-то в нем обитала ведьма (об этом Ева узнала позже), и местные жители не решались нарушать покой пугающих стен. Даже бомжи не забредали сюда на ночлег. Говорили, им на грудь ночью что-то давит. Ева отворила скрипящую дверь. Вдохнула пыльный воздух. Прикрыв веки, вслушалась в тишину. – Я дома, – улыбнулась сама себе. И стены задрожали, приветствуя хозяйку. 10. Ева обжилась в старой лачуге, потратив на нее массу времени и средств. Сменила абсолютно всё: обои, полы, проводку, мебель. Новый дом, точная копия старого, был выложен заново по камешку, по дощечке. Вместо строителей Ева наняла местных жителей, посему мужики боготворили «эту чокнутую». Разрешения жить в доме у нее никто не спросил. Пущай живет где угодно, главное, чтоб заработок давала. Её появление стало сенсацией. О ней судачили, к ней заходили «на чашечку чая» и вынюхивали постыдные тайны. А Ева, к сожалению, на вид была совершенно приличной. – Девка-то ладная, да затворница. Явно чой-то скрывает, – шептались старушки на лавочках, не стыдясь того, что «девка» их слышит. – Прибила, что ль, кого-то али ещё чего натворила дурного? О Еве тотчас сложили миллионы сплетен и легенд: и про муженька, и про брошенных малышей кукушкой-матерью, и про какие-то мошенничества с валютой. Ева не отрицала, но и не подтверждала. Отшучивалась да переводила разговор. В деревне Залесье не происходило ничего. Никто не рождался и не умирал, не женился и не разводился. Время тут остановилось. До ближайшего райцентра – три часа пути пешком или полчаса на автобусе, который ходит трижды в день. Передвижной магазин приезжает два раза в неделю, да и цены там по деревенским меркам неподъемные. Жители прокармливали себя самостоятельно. Ева с удовольствием покупала у бабы Марины крупные яйца, у пухлой Ирины желтые сливки, в которых стояла ложка. Что-то брала в магазине, ну и в райцентр каталась за необходимым минимумом. Старалась не шиковать, чтобы хватило накоплений. Туалет стоял на улице и шатался от любого дуновения ветра, душа в доме отродясь не водилось. Ева привыкла мыться в бане у Ирины за шоколадку. Ирина как-то сразу сроднилась с «городской чудачкой» и назвала их подружками. То, что творилось в душе «подружки», отпугнуло бы добросердечную Ирину, но Ева ей не открывалась. – Я от мужа сбежала, – «призналась» она по секрету, после сотого выпытывания Ириной деталей переезда. – Мы с ним характерами не сошлись, но он никак не отпускал от себя. А я не выдержала и слиняла. – Небось колотил? – Ну… – Ева задумалась. – Бывало. – Ты б лучше не деру от него дала, а ему по кочерыжке. Ирина стукнула кулаком по столу, и тот застонал. Да, если такая вдарит, мужику сладко не придется. В ней же килограмм сто чистого веса, причем ни одного лишнего грамма. Все родные и глубокоуважаемые. Но Еву она жалела всей своей простецкой жалостью, помогала, чем умела. А Еве она понравилась. Добрая, честная, без злобы. Ирина была хороша, кровь с молоком. Пухлые щечки, округлые бедра, необъятный бюст. Она будто сошла с полотен Тициана. Одинокая красавица, потому что деревня вымирала, а городские мужчины редко заезжали сюда. С прочими соседями тоже приходилось находить общий язык. В деревне иначе нельзя. Тут или ты со всеми, или тебя нет. И случись что – никто не поможет. Поэтому Ева пыталась казаться общительной. Если в райцентр собралась – спросит, не нужно ли кому-то заехать в магазины. На праздники ходила, пусть и отсиживалась в уголке. От рюмки не отказывалась, с мужиками чокалась, хвалила хозяйские разносолы. А животные её так и не полюбили. Деревенская живность обходила Евин дом за километр – впрочем, Ирина рассказывала, что та и раньше недолюбливала проклятый участок. С весны, когда зацвели первые травы, Ева взялась изучать лес. Тот успокаивал как мамина колыбельная. Ева прижималась макушкой к шершавой коре дубов, и сердце переставало сочиться ядом. По наитию она собирала коренья и ягоды. Не варила из них ничего, разумеется, но высушивала на чердаке. Дом дышал травами. Мир совершенно иной без компьютера и телефона. А в Залесье он особенно чистый, незамутненный ничем фальшивым. У селян стояли телевизоры, но Еве тот был ни к чему. Что она в нем не видывала? Склок да лживых расследований? Её всё устраивало. Она бы так и обитала, ни о чем не тревожась, если бы не приехал Макс. 11. Баба Марина с единственной дочерью рассорилась много лет назад. Что они не поделили, неизвестно, но баба Марина слышать о дочке не желала, как и о внуке. Поэтому когда тот заявился в деревню с рюкзаком за плечами – на порог не пустила. Теперь он сидел на своем рюкзаке прямо у бабкиных ворот и, по словам Ирины, «крутил какую-то черную фиговину» в руках. – Бабка наша хороша. Ты слыхала, какими она его словечками крыла? – гоготала Ирина, попивая чай на неухоженной Евиной кухоньке. Чистоту Ева навела, а уюта не добавила. – А тряпкой как отходила! Ох, Евка, жаль, ты не смотрела! Ирина, отдернув занавеску, давно пялилась в окно. Дом бабы Марины стоял как раз напротив лачуги Евы. – А красивый, – протянула с огорчением. – Думаешь, глянет на меня или нет? Чего он эту фиговину вертит? Фотоаппарат, что ль? – Ты его пригласи на чашечку кофе с ночевкой – точно глянет. Всё равно ему идти некуда, – посоветовала Ева. – Заодно про фиговину спросишь. Она в окно не выглядывала и энтузиазма Ирины не разделяла. Для той любой представитель мужского пола хорош, будь он хоть косой, хоть однорукий. – Ты права! – Ирина брякнула чашкой. – Пожелай мне удачи! Она с грациозностью лани, но топая как слон, вылетела за порог. Ева откинулась на стуле, прикрывая веки. Клонило в сон и болело в темечке. Перед глазами бегали назойливые мушки. К грозе. Дверь протяжно скрипнула. Ева приоткрыла правый глаз. Судя по озадаченной мордашке Ирины, знакомство с симпатичным внуком не сложилось. – Сказал, что не хочет меня стеснять, – горько отрапортовала та. – И сидит дальше. Стеснять – удумал тоже! Его от чистого сердца приглашают, а он… Я б пирожков напекла. Кто ж в здравом уме моих пирожков отказывается, а? Ева неопределенно пожала плечами. Ирины иногда слишком много. Наверняка поперла танком на паренька: пирожки, гости, ночевка. Неудивительно, что он струхнул и предпочел спать на земле, чем в её доме… Ирина скоро ушла, огорченная провалом. Вовремя. Небо укрылось дождевым сумраком, и грянул гром. Молнии, сверкая, освещали Залесье, погруженное в чернильную тьму. Ливень забился в стекла. Ева выбежала на крыльцо за оставленной курткой. Серебряные всполохи озарили одинокую мужскую фигуру, сидящую у забора соседского дома. – Иди сюда! – сложив ладони лодочкой, крикнула Ева. Фигура её заметила, рванула в калитке, волоча за собой рюкзак. Он представился набегу, влетая на веранду: – Ты чудо, а я Макс! И стянул насквозь промокшие кеды. Ева отправила гостя переодеваться, а сама заварила травяного отвара. В травках она мало-мальски разбиралась, мяту от полыни отличать научилась. Макс, укутанный в шерстяной плед, дрожал. Вся его одежда, включая нижнее белье, висела на электрическом обогревателе. Тряпичный рюкзак, тоже промокший, обсыхал рядом. – Неужели никто не предложил ночлега? – поразилась Ева, переливай отвар в кружку. Макс обхватил ту и прижал к груди. Допустим, Ирину он отверг. Но в Залесье люд гостеприимный, тем более приютить внука бабы Марины – это не только сделать доброе дело, но и разведать какие-нибудь слухи. – Тетка одна приглашала. Но я по дурости отказался, а номер дома-то не узнал. Ну а потом резко погода испортилась, и народ разбежался. К кому ломиться? Я ж полный неудачник. Ехал к вам полями какими-то, так машина увязла на полпути. А в ней все шмотки. «Ты, главное, Ирину теткой при ней не назови, – усмехнулась Ева. – Она такого оскорбления не перенесет». Кружка ходила ходуном в трясущихся руках Макса. Зуб на зуб не попадал. Ева подлила кипятка и, помассировав виски, попросила чувствовать себя как дома. Ухаживать за гостем она была не в состоянии – голова трещала. Гость оказался вполне самостоятельный и даже нагловатый. Залез в холодильник, сварганил бутерброд. Пошарил по шкафчикам в поисках майонеза, которого у Евы не водилось. Когда на тарелке остались одни крошки, Макс сыто зевнул. – Только бы фотоаппарат не пострадал, – сетовал он, отжимая насквозь мокрый чехол. Кнопка включения загорелась, по черному экрану поползли буквы. Макс дождался, когда появится изображение, посмотрел в объектив и облегченно выдохнул. Следом осмотрел телефон. Всё исправно работало. – Надеюсь, завтра бабка перестанет выкаблучиваться. Я ей лекарств привез. – Макс постучал по боковому кармашку рюкзака. Ева постелила гостю на узеньком диване-книжке в спаленке, а сама улеглась на кухонном полу. Дом не был приспособлен под гостей, посему, где нашлось спальное место, там и спишь. Ей многого не надо. 12. Она позвала его сама. Невиданное дело! Жертва зовет убийцу. Овца жаждет быть съеденной волком. Но она звала, и он пришел… Неприлично не ответить на приглашение. Она живет в деревянном доме в неприметной деревушке. На втором этаже разводит воронов и читает людские судьбы по их перьям. К ней обращаются редко – боятся. Единственная дочь, ошибка молодости, уехала в Израиль прочь от мамаши-ведьмы десять лет назад. Она совсем одна, на улице бывает редко, ни с кем не общается. Её смерть заметят не скоро. Он проходит мимо маленького озерца, по которому кружат утки. Птицы чувствует его, разлетаются, истошно крякая что-то на своем утином. Он улыбается – глупые птицы предупреждают ведьму о госте. Когда он входит, она курит за кухонным столом. Её улыбка широкая, точно ведьма повстречала доброго друга. – Так вот ты какой. Почему так долго? – Тебе не терпится умереть? – отвечает он с непониманием. Что может быть лучше жизни? – Небеса сообщили, что моя песня обрывается сегодня – а я не спорю с всевышними. Она начинает петь что-то нелепое, какую-то детскую считалочку. И когда он ударяет её по затылку, и когда всаживает нож под ребро – она поет. Замолкает только, когда он оканчивает чертить улыбку от уха до уха. Нити, яркие-яркие, тянутся к нему. Он их нежно обхватывает пальцами, перебирает точно струны. Её агония будет длиться долго. Он примет ведьмовские силы до капли. Раз-два-три-четыре-пять. Негде зайчику скакать… На втором этаже в стены бьются птицы. Каркают так, словно гибнут вместе с хозяйкой. А они и гибнут. Ломятся в стекла, царапают половицы. Но неминуемо затихают. Он приоткрывает дверь, ведущую в их обитель. Пол усыпан скрюченными тельцами, бьющимися в последнем припадке. Единственный живой ворон надрывно кашляет как умирающий старик. Он наступает на него ботинком, прерывая мучения. Хруст костей, и всё. Долгожданная тишина. Всюду ходит волк-волк. Он зубами щелк-щелк… Идиотская считалочка разносится со всех сторон. Он не выдерживает, набирает перьев с пола и запихивает их в глотку ведьме. Но пение не утихает, сводит с ума. К тому же в его голове кто-то роется. Он чувствует стороннее присутствие. Этот кто-то дышит вместе с ним и смотрит его глазами. У него нет облика, но пахнет он цитрусом. Какая-то ведьма. …Она умирает недолго, дня три. Он много курит, мало ест и не выходит за ворота. И всё же его присутствие успевают заметить. Назойливые старухи ломятся к ведьме. Он представляется перед соседями внуком и отводит им взгляд. Они никогда не запомнит ни его лица, ни голоса. Забудут, едва он уйдет. Нити меркнут, истончаются. Не истинная ведьма, так, полукровка. Дальше тянуть из неё энергию – себе же вредить. Он обрывает её мучения одним ударом в грудь. Тело вздрагивает и опадает. А в ушах – дурацкая считалочка. 13. Ей давно ничего не снилось. Пустота, наполненная монотонной тишиной, – максимум, что происходило во сне. А теперь… Ева, как в прежние времена, отпивалась водой. Небо светлело, стряхнув с себя звездное покрывало. От непогоды не осталось и напоминания. «А мы спрячемся в кусты, – било по затылку насмешливое. – Прячься, заинька, и ты». Ведьмаку известно, что она следит за ним. Правда, ни он, ни она не знают, как Ева это делает. Но ведьмак может разгадать быстрее. И вычислить её. И поймать. Ева помотала головой. Поставила кружку у мойки, но та соскользнула и с грохотом упала в раковину. На звук выбрался взъерошенный Макс в одних черных трусах-боксерах. – Не спится? - Извини, если разбудила. Постараюсь быть тише. Но Макс не ушел, а щелкнул выключателем. Яркий свет ударил в глаза, заставив зажмуриться. – На тебе лица нет, – с видом заядлого детектива сказал Макс. – Кошмары мучают? – Типа того. – Остаться? – участливо предложил он. Ева хотела отказаться, но вдруг кивнула. Рядом с ним она почувствовала себя спокойнее. Как в отчем доме. Тепло и уют, укутывающие в теплый плед. Макс располагал к себе. – Не подумай плохого, просто мне одиноко, – поморщилась она. – Я знаю прекрасное лекарство от одиночества, – заулыбался этот странный человек, появившийся из неоткуда. – Какое? Вместо ответа он поднял указательный палец и убежал в комнату. Вернулся с бутылкой клюквенной настойки. – О, ядреная штука. Бабке вез в подарок. Посуда есть? – и, не дожидаясь, достал с сушилки два стакана. Макс разлил розоватую жидкость до середины. Жестом заправского бармена подтолкнул один стакан к Еве. Из второго отхлебнул сам. – А теперь вещай, что тебе снится. Да поподробнее, я страсть как люблю страшилки! Глоток опалил горло, пламенем выжег путь до желудка. В голове просветлело. Почему-то Ева заговорила. Разумеется, только про сон: о воронах, перьях, считалке и перерезанном горле. Макс завороженно выслушал, почесал в затылке. – Хорош сюжетец. – Он смешно сощурил левый глаз. – Кстати, у тебя знакомое лицо. Ты не актриса часом? Какая из неё актриса. Так, неудачница, беглянка, а по совместительству ведьма. Они просидели всю ночь и целое утро. Давно проснулись селяне. Замычали коровы. Просигналил грузовик, оповещая о приезде передвижного магазина. Распогодилось, и жирное солнце взгромоздилось на синем небосклоне. Настойка кончилась, а Ева с Максом всё болтали и не могли наговориться. Ни разу не возникло неловкой паузы. Он был по-особенному привлекательный. Светловолосый и сероглазый. Светлый и очень теплый, солнечный. Взгляд хитрющий, подбородок острый. Макс носил (как выяснилось, когда он всё же оделся) футболки с цветными рисунками, поверх которых надевал клетчатые рубашки. Мальчишка. Подросток в теле двадцатипятилетнего парня. Они улеглись на диване-книжке, потому что Макс запретил спать на полу. Он обхватил ладонь Евы и потянул за собой. Голова была ватная, но Еве нравилось тепло рук и жар, исходящий от тела. И то, как Макс покрывал её кожу поцелуями. И его тяжелое дыхание. И даже скрип дивана. Когда всё кончилось, она, сама того не понимая, обняла Макса да так и задремала, уткнувшись в его спину. Он сквозь сон довольно хмыкнул. Наивный мальчик и не догадывался, какая темная девочка ему досталась. 14. Баба Марина внука пустила. Нехотя, костеря и его, и его родительницу, и каких-то непонятных людей, ругаясь на весь двор, но впустила. Ева подсматривала за сценой примирения через занавеску как школьница. Макс вкатил чемодан в дом бабки, та, взявшись за поясницу, поднялась по ступенькам и хлопнула дверью. Тут-то Ева и испугалась. По-настоящему, дико, до изжоги в желудке и кома в горле. Она осталась одна. Почему эти сны вернулись? Вещие ли они? Как проверить? Нет, дома можно сойти с ума от паники. Ева быстренько оделась и выбежала во двор. Ирина копалась в морковных грядках, кряхтя и охая. Волосы её были перетянуты косынкой, а ноги обуты в галоши. Лицо перепачкано землей. Истинная деревенская жительница, как с картинки. – Не помешаю? – Заходи, лежебока, – вместо приветствия сказала Ирина, не оборачиваясь. – Пока некоторые королевны посапывают до обеда, я вся упарилась. С утра на огород побежала с картошкой возиться, до обеда копошилась там как крот какой-нибудь. К тебе думала зайти на минутку, в райцентр позвать, а ты дрыхла вовсю. Ева смутилась. Про ночь вдвоем с Максом ей не хотелось признаваться. Как-то оно всё неправильно вышло и спонтанно. Нет, Ирина тоже собиралась пригласить его на чай. Но то чай, а тут… Тьфу, поддалась как малолетка, честное слово. – Не поделишься интернетом? – попросила Ева, потирая предательски покрасневшие щеки. – Да запросто, – лениво отозвалась Ирина. Она исчезла в доме и вернулась спустя пару минут с допотопным ноутбуком. Пухлый, тяжелый, весь исцарапанный, но живой. Ирина как-то хвалилась, что купила его лет десять назад и с тех пор бед не знала. «Не то, что нынешняя молодежь. Вон Ленка прикупила своему сыну этот, как его, планшет, а эта доска разделочная через год развалилась». Откуда же была убитая женщина? Ведьмак проговаривал про себя название деревни. По звучанию походило на «веретено». Веретенное? Веретёнки? Интернет ловился плохенький, модемный, но карта, помедлив, открылась. Ева вбила в поиск первые буквы. Всего в России нашлось штук тридцать схожих названий. Да так можно всю жизнь кататься по селам в поисках нужного! – Ты чего? – всполошилась Ирина. – Эй, очнись. Побледнела вся. – Всё в порядке, – вымученно улыбнулась Ева. Что же там было особенного? Ева сдавила виски пальцами. Над головами крякнула одинокая чайка. Точно! Если на секунду поверить в то, что сон был вещим, то рядом с домом находилось озерце с утками. Ну же, где тут озера? Есть! Ева хлопнула ладонью по колену. Вот и деревня Веретенное, вот и озеро. Дорога займет всего часов восемь, если успеть сначала на электричку, а потом на поезд. – Не получится сегодня в райцентр, – притворно вздохнула Ева. – У меня важные дела. – Деловая выискалась, – Ирина обтерла ладони о фартук. – Иди уж, мадама. Ева в рекордные сроки собрала сумку и, вытащив из загашника несколько тысяч, вылетела на улицу. Дневной автобус отправляется через пять минут. До центра деревни – ровно пять, если пробежаться. Уже запирая дверь, она услышала за спиной: – Уходишь? А я думал, покажешь мне окрестности. Сделаем парочку фотографий. Не? От неожиданности Ева подскочила. Опершись на низенький забор, стоял Макс. Он похлопал по увесистому фотоаппарату, висящему за шнурок на шее. Ева бы с удовольствием показала ему что угодно, но позже! – Срочно уезжаю. Потом, ладно? – Хорошо, – не стал спорить тот. – Тебя подбросить? Мне мужики машину вытянули. Ева закивала головой. Если он довезет её до платформы, она успеет на электричку. В старенькой «Хонде» Макса пахло терпким одеколоном и почему-то кока колой. Он включил радио, и из колонок заиграла какая-то веселая зарубежная мелодия. Макс подпевал ей, насвистывая в такт, а Ева постоянно поглядывала на время. Только бы не опоздать. «Хонда» остановилась у платформы, Ева метнулась по ступенькам, забыв поблагодарить Макса. Тут же показалась электричка. Лишь когда запрыгнула внутрь, Ева позволила себе выдохнуть от облегчения. Успела! А куда, собственно, спешила? Что если сон – это только сон? И нормально всё с той теткой. Да и не живет она ни в каком Веретенном у озера. И вообще не живет. Зачем Ева едет незнамо куда? Неужели ей нечем заняться? Ева тряхнула головой, отгоняя сомнения. Надо проверить. Если бы все сны были обманом, не произошло бы ничего из того, что произошло. Дом стоял на самой окраине убитого годами селеньица из нескольких чахлых домишек, в которых жили не менее чахлые бабульки. Во всем ощущалось запустенье: в покошенных сарайчиках и сломанных заборах. Нечищеные дорожки и не крашенные стены. Ева увидела двухэтажный грязно-зеленый дом из своего кошмара. На душе стало тревожно и горько. Значит, не просто сон… – Ты куда? – донеслось из-за спины бойкое. – К… – Черт, как же звали ту ведьму? – Анне Марковне. – А ты ей кто будешь? – недобро спросила тощенькая старушка, шмыгнув меж Евой и калиткой. Она уперла руки в бока, приобретая грозный вид. – Внучка я её, – не моргнув глазом, ответила Ева. Мало ли, сколько у этой Анны Марковны внуков. Увы, старушка не поверила, оглядела придирчиво. – Была у Анки дочь беспутная. Скольких же она нарожала… – словно сомневалась старушка. – Нет, ну пущу тебя. Анка не любит, когда к ней шастают. Ходил тут один, всё ластился к ней. Тоже внучком звался. Теперь ты приперлась. Что, на хату бабкину позарились? Ну-ка кыш отсюда! Захочет пригласить тебя – встретит самолично. Я прослежу, чтоб не травили старухе душу. Внучата. Ева спорить не стала. Она только сейчас поняла, что если ведьма мертва, идти в дом у всех на виду опасно. Старушка эта непременно припомнит Еву – вон она её изучает как, во всех деталях. И полиции, когда та придет, все эти детали будут озвучены. Кстати, а если предположить, что Ева видела давнее прошлое: недельной или месячной давности? Нет, не складывается! Почему тогда эта старушка считает Анну Марковну живой? Селянка провожала Еву взглядом, от которого щипало лопатки. 15. Ночь укутала Веретенное покрывалом тьмы. Первые звезды проступили серебристыми точками. Стрекотали цикады. Запах черемухи дурманил сознание. Ева пробиралась от забора к забору, пряталась у деревьев и старалась не наступать на ветки или палую листву. Деревня спала. В окнах не горели огни, не перешептывались загулявшие жители. Калитка поддалась, стоило её коснуться. Не заперта. Ева аккуратно тронула дверь, и та открылась с легким приветственным скрипом. Темно так, что вытяни ладонь – не разглядишь. Включив на телефоне фонарик, Ева осветила предбанник. Прошлась по узенькой веранде и оказалась на кухне. Здесь правила смерть. Не нужно видеть, чтобы чувствовать её повсюду. И запах: сладкий, приторный, тошнотворный. Луч фонарика метнулся вниз, к обезображенному телу. Он высветил разрезанное горло и глаза, полные насмешки. Ева отшатнулась. От увиденного содержимое желудка попросилось наружу. «А мы спрячемся в кусты. Прячься, заинька, и ты». Словно предостережение. Еве надо убегать, пока серый волк её не поймал. Прячься, глупая! Но куда? Где искать улики, да и есть ли они тут вообще? Ева бегло огляделась, метнулась на второй этаж к мертвым воронам. Высветила пол под тушками, но никаких следов или посторонних вещей (по крайней мере, заметных невооруженным глазом) не нашла. Вернулась на кухню. А чего она, собственно, ожидала? Плаката на всю стену с адресом маньяка? Луч света коснулся полупустой чашки на столе, пачки ментоловых сигарет. В блюдце, служащем пепельницей, лежали окурки. Ева подошла ближе, переступив через мертвое тело. Покопалась в тех. Есть! Окурки отличались. На ментоловых – губная помада. Другие чисты. Вокруг фильтра тонкая серебряная полоска и название марки. Итак, убийца курил «Парламент». Можно отдать навести на окурки полицейских, но Ева почему-то была уверена: ничего те не сделают. Это только в фильмах у стражей порядка есть всякие заумные приборы, считывающие ДНК и прочее. А в реальности… Нет, пусть они, конечно, лежат, Ева их не заберет. Но свяжет ли полиция их с убийцей, а если да, то вычислит ли по ним ведьмака, способного наводить забытье на обычных людей? Маловероятно. – Я постараюсь отомстить, – шепнула Ева на прощание мертвому телу и прикрыла за собой дверь. Родной дом встретил её густой тишиной в полдень следующего дня. Чего-то здесь не хватало, только чего? Ева легла на постель, совершенно измотанная, и вжалась носом в подушку. Терпкий мужской аромат выбил дыхание. Невероятно вкусный, засасывающий запах. Да почему же она думает о нем?! Не об аромате, а о его владельце… Непривычное Еве чувство, от которого немели пальцы, а сердце трепетало, расползалось по душе. Она никогда ни в кого не влюблялась. Ну, в школе, конечно, мечтала о старшеклассниках, но не более того. С Олегом связалась из корысти – отрывалась за нищенские годы. Сергея Ева полюбила, но иной любовью: вдумчивой и серьезной. А так, чтобы мечтательно обнимать подушку, – такое впервые. Как назло, в дверь постучали, едва она, довольно лыбясь, прикрыла веки. «Ну его», – Ева перевернулась на другой бок. Назойливый стук не прекращался. Ева встала, кряхтя и позевывая. На пороге мялась Ирина, занявшая весь проход своей монументальной фигурой. – Эй, красотка, – пробасила она, – там одежонка прикатила. Пошли мерить! Купим шмотья раз в десятилетку, себя побалуем. Ева хотела отказаться, но решила, что согласиться легче, чем объяснять, почему это ей не нужна новая одежда. Ирина просто так не уйдет. Она считает Еву замкнутой и всеми путями старается вывести её в местный социум. Чей-то день рождения – айда туда. В райцентр приехал артист – живо к нему. И плевать, что у артиста ни голоса, ни харизмы, а на дне рождении к приходу Евы все уже вдрызг пьяны. Разумеется, в фургоне «Газели» не завалялось ни одной стоящей вещицы. Безразмерного шмотья аляповатой расцветки, которое щербатая продавщица усердно втюхивала деревенским, навалом, а чем-то приличным даже не пахло. – Берите-берите, меня вспоминать добрым словом будете, – заверяла она Ирину, пытающуюся влезть в ярко-желтую юбку. Ирина повздыхала, покрутилась у зеркала, опять повздыхала. Выглядела она, мягко говоря, не очень: резинка-пояс сдавила бока, длина на ладонь ниже колена зрительно укорачивала ноги. – Съездим в центр и купим одежду там, – успокоила её Ева. – Тебе легко говорить, – всхлипнула Ирина. – На тебе вон как юбочки сидят замечательно, а мне с моей коровьей талией только в брезент заворачиваться. Да и куда мне их носить. Не на грядки же. – Нормальная у тебя талия! Ну-ка хватит страдать. Я, может, за такую фигуру, как у тебя, всё бы отдала. – Правда? – Ирина стерла выступающие слезинки рукавом. Ева кивнула. Они брели обратно медленно, никуда не торопясь. Ирина сетовала на жару, которая выжгла ей клубнику. Ева обмахивалась свернутой газетой. Солнце невыносимо пекло макушку, и накатывала зевота. – Привет! – Из-за поворота вынырнул Макс и пошел по правую руку от Евы. – Как твои дела? Ирина открыла рот, не понимая, её спрашивают или нет. Затем посмотрела на Еву, которая заметно стушевалась. – Уже приехала? – допытывался Макс. – А мне не сказала. – Так вы знакомы? – вмешалась Ирина, поджав губы. – Угу, – смутилась как старшеклассница Ева. Да что с ней такое?! Почему она стесняется? Парень как парень, ничего необычного. Сергей и то импозантнее был, с изюминкой и такой ухмылкой, от которой штабелями валились поклонницы. А Макс, он… простой. – Оставлю вас, – Ирина свернула на первом же перекрестке. – Мне в огород надо. Ну, это, пока, что ль. Возникла неловкая пауза. Ева проводила взглядом ссутулившуюся Ирину, у которой отняли крохотный шанс на любовь. – Так как дела? – Макс по-свойски подмигнул. – Всё отлично, – Ева выдавила улыбку. Перед глазами стояла скрюченная воронья тушка и «Парламент» в пепельнице-блюдце. – Можно к тебе вечером забежать? – Макс глянул на электронные наручные часы в ярко-синем корпусе. – Часиков в десять? У нас так хорошо получилось пообщаться, я бы хотел повторить. Ты плохого не подумай! – замахал он руками. – В плане общения хорошо получилось всё. Тьфу, и не только общения, но повторить хотел бы общение. А-а-а, что я несу! Он смешно тряхнул головой. Ева хмыкнула. – Если отвезешь меня до магазина, вечером я вся твоя. Нестерпимо хотелось курить. И выпить чего-нибудь настолько крепкого, что отключило бы память. А лучшего собутыльника, чем Макс, представить сложно – с ним комфортно спиваться. 16. В голове было пусто, перед глазами плыло. По телу растекалось тепло. Сколько же она выпила? Вроде пила меньше Макса, а он расслаблен в то время, как у нее подкашиваются ноги. – Так, значит, ты самовольно заняла дом какой-то местной ведьмы и тунеядствуешь тут? – хмыкнул Макс и добавил: – Мне бабка всё про всех рассказала. Ты, говорит, ничем не занимаешься, а денег куры не клюют. Признавайся, чем промышляешь? Уж не черной ли магией? «Ты недалек от истины», – подумала Ева и натужно засмеялась. – Чернее самой ночи. У-у-у. Она изобразила страшную (как ей показалось) гримасу. Макс отшатнулся в шуточном испуге. – О, великая колдунья, когда ты покажешь мне окрестности? – Да покажу я, отстань только! Сдались они тебе? На сковородке скворчала поздняя яичница. Её бы снять с огня, да ноги совсем ватные. Ева тоскливо глянула в сторону плиты, и Макс, поняв намек, поднялся со стула и разложил яичницу по тарелкам. Он чувствовал себя хозяином, спокойно копался в ящичках, а Ева не запрещала. Пусть копается, так как-то домашнее. Спина у него широкая, под рубашкой перекатываются мышцы. Худой, но симпатичный. – На чем мы остановились? – он отрезал вилкой кусок и запихнул в рот. – Ах, да. Мне по работе надо. Фоток наделать и всё такое прочее. – Ты, кстати, кем работаешь? – Ева поковырялась в тарелке, но аппетита не было. Как в него влезает столько еды? Буквально полчаса назад они доели бутерброды, а он опять голодный. Макс, задумавшись, почесал затылок. – Как бы тебе сказать, – начал он. – Если по-простому, то фотографом в одном журнальчике. Ну-у, – прикусил губу, – о природе, о жизни, о быте. Скукота смертная, но для начала карьеры – самое оно. Мне шеф дал задание зафоткать местные просторы. Как там поэт писал? А! Эти бедные селения, эта скудная природа… – процитировал и склонился в полупоклоне. Они вновь проболтали до рассвета и, уже ложась в постель, договорились встать пораньше, чтобы запечатлеть местные красоты при свете восходящего солнца. Разумеется, пораньше не получилось… Как Ева и предполагала, фотографировать в их деревне было нечего. Вон пасется стадо коров. Вон старик Митрофан выгуливает коз. Всеобщая любимица одноухая Жучка обгрызает кость. Зеленеющей полосой тянутся засеянные поля, заканчиваясь где-то за горизонтом. У пугала, зовущегося Степаном, вороны выклевывают глаза-пуговицы. Между тем, Макс щелкал то одно, то второе. И яблони в молодых зеленых яблочках, и кусты малины, и неспелую сливу. – Улыбнись! – то и дело говорил он Еве, и та строила какую-нибудь мину. Какой он все-таки юный. И чем-то напоминал Машку, тоже озорную, непоседливую и не умеющую скучать. Наверняка она также носилась бы по окрестностям, норовила забраться повыше для лучшего кадра, подбивала бы на какую-нибудь глупость. И одевалась она похоже: в узкие джинсы, в кеды. Машки очень не хватало. Почему она, а не кто-то другой? Ведь почти выкарабкалась, спаслась… Ева смахнула непрошенную слезу, пока Макс не заподозрил неладное. – А теперь двинем на кладбище. – Он ударил в ладоши. – Зачем? Макса с умным видом посасывал травинку, сорванную у дороги. – Как зачем? – возмутился он, закрывая объектив крышкой. – Нет деревенского колорита без кладбища. Веди. С этими словами вручил Еве свой смартфон. – Откуда я… Макс захохотал. – Там приложение открыто, на нем точка отмечена. Она так и подписана: «Кладбище». Веди! Еве стало так стыдно, будто она была вековой старухой и знать не знала о навигации. А ведь она не была! И пользоваться навигатором умела! Ну не совсем древняя она… Макс снимал всё без разбору, а Ева указывала: налево-направо-прямо. – О, а ляг в траву, – тыкал он пальцем на густые заросли высотой по колено. – Раскрепостись. Ага! А теперь зазывно улыбнись. Ну кто ж так улыбается?! Ну же, Ева! – Улыбайся сам! – ворчала та. Тогда Макс плюхался в сантиметре от неё, рискуя придавить Еву собой, и начинал изображать то страсть, то задумчивость, то испуг. Мальчишка. Наконец, они дошли до пригорка, на котором расположилось кладбище. Самые древние могилы датировались началом двадцатого века, а последняя – прошлым годом. Меж могилами цвели колокольчики. Одинокая ива склонила ветви у проржавевшего креста. Многие оградки свежевыкрашенные, другие совсем заржавели. На некоторых столиках и скамеечках было чистенько, в пластмассовых мисочках лежали конфеты в разноцветных обертках – сюда ходили, здесь сидели. О мертвых помнили. Но у самого забора примостилась могила, забытая всеми. Около неё рос куст шиповника с громадными алыми плодами. Плита треснула. Ограда развалилась. Подчиняясь непонятному порыву, Ева подошла к могиле. Та заросла сорняками. Ева отвела высокие колючие травинки и прочитала полустертое: «Иванова Марья Павловна» и годы жизни. – Что тут? – заинтересовался Макс и тут же оказался около Евы. – Да, классный кадр. Этакое полнейшее запустенье. Щелкну-ка в сепии. Он сделал несколько снимков, а после попросил: – А можешь примять траву? Там вроде фотография есть. Ева вырвала клок сухих сорняков, отбросила в сторону. Глянула на старое черно-белое фото. И обомлела. С камня на неё смотрела она сама. Те же глаза миндалевидной формы. Те же острые скулы и тонкие губы. Даже ямочки те же самые. Ноги подкосились. Макс успел подхватить Еву у самой земли. Он тоже заметил фото и долго переводил взгляд с настоящей Евы на черно-белую. – Вот это да, – протянул в замешательстве. – Так у тебя здесь родственница жила? Ева помотала головой. Онемевший язык прирос к нёбу. Вместо слов вырвался всхлип. Бывают похожие люди, но не точные же копии! А вдруг эта невероятное стечение обстоятельств? Ева о бабушках с дедушками не знала ровным счетом ничего. Папины обитали где-то за Уралом, но он с ними контакта не поддерживал. А мама о своих рассказывала мало и без особого желания. С матерью отношения не сложились, отец из семьи ушел. Неужели спустя много лет внучка приехала именно туда, где когда-то жила её бабка? Ева долго рассматривала треснутый памятник. Надо его заменить и оградку заново поставить. Выкорчевать сорняки, посадить цветы. Она обязательно займется этим позже. Макс что-то спрашивал, но Ева его не слышала. В итоге он довел её до дома, что-то сказал и ушел. Она, не моргая, смотрела в пустоту. Не бывает такого. Попросту не бывает! Но ведь что-то привело её в эту деревню, заставило остановиться именно на ней, а не на миллионе других? Она же сразу поняла, что едет именно в Залесье. И лачуга эта чудесным образом нарисовалась, и никто не пожаловался на то, что её заняла какая-то девчонка. И на душе тут было спокойно и легко… как дома. Потом вернулся Макс, силой влил в Еву настойку пустырника, добытую у бабы Марины, и заговорил: – Узнал я всё про ту Иванову от бабки. Не поверишь… – он выдержал паузу. – Ты сейчас в доме Ивановой и живешь. Её, правда, мало кто помнит. Бабка моя на старости да в маразме запамятовала, как та выглядела. Твердит, дескать, эта Иванова умела глаза отводить. Поэтому её внешность типа и не запомнилась. То ли белокурая, то ли чернобровая. Но ты представляешь?! Ты живешь в её доме! Удивительно… А Ева уже ничему не удивлялась. Да, так сложились карты. Так решила судьба. Макс нарезал круги по кухоньке. Взад-вперед. Туда-сюда. Как маятник. А Ева, сцепив руки в замок, наблюдала за ним. Интересно, а у её бабушки был любимый мужчина, который так же ходил по дому, когда нервничал? Или нет? Она же ведьма… – Её все боялись до одури, – рассказывал Макс, плюхнувшись на соседний стул и вертя в руках зажигалку. – Она и порчу навести могла, по словам бабки, и рок на род наслать, но и добро делала частенько. Кому-то разродиться помогала, другим травы чудодейственные советовала. Короче неоднозначная тетка получалась. А по поводу смерти. Кхм, бабка говорит, любовник её прирезал. – Какой любовник? Макс развел руками. – Ходил какой-то, обхаживал, Иванова эта растаяла, а он её убил и исчез. Никто его с тех пор не видел. – А муж? – хрипло спросила Ева, закуривая. – Чего муж? – не понял Макс. – Муж у неё был? Он пожал плечами. – Наверное, был, если родила твою маму. Мы же остановились на том, что она скорее всего по материнской линии? – Да, – кивнула Ева. – Жаль, мне не спросить у родителей… – Почему? Не общаетесь? Ева сделала долгую затяжку. В груди защипало, горло забилось едким дымом. Она закашлялась. Макс передал стакан с водой, но изучать не прекратил. Он рассматривал её как диковинную зверушку, повадки которой просто необходимо описать в журнале следопытов. – Мои родители умерли, – призналась Ева. – И сестра умерла. У меня вообще никого не осталось. – Соболезную, – он почесал в затылке, явно не представляя, что ещё сказать. – Итак, что у нас в анамнезе? Бабка эта на тебя похожа, бабка эта ведьмой была, а тебе ересь всякая снится. Так? Больше ничего необычного за собою не замечала? «Я хотела прикончить мужа своей сестры и запугала тетушку так, что та выслала мне полмиллиона рублей», – интересно, как бы милый солнечный Макс отреагировал на подобную фразу? Ева глянула на свои руки. – Не считая снов, всё абсолютно обычное. – Тогда рассказывай сюжеты своих снов. Макс откинулся на спинке стула, ослабил ремень, достал из кармана телефон и положил его экраном в стол. Он был готов к долгим посиделкам. А Ева почему-то заговорила, хотя клялась себе молчать о таком. Она даже Сергею ни разу не обмолвилась – а уж он спрашивал постоянно, что терзает её ночами. То ли Сергей плохо убеждал, то ли Макс был особенным. 17. Ева рисовала закорючки на тетрадном листочке. Бездумно, без какого-либо смысла. Это помогало отвлечься. Она была никудышным детективом хотя бы потому, что никак не могла понять, кто стоит за убийством «невесты» и той ведьмы. А ведь она видела всё! Слышала каждую его мысль! И не запомнила ни примет, ни отличий. Макс пообещал связаться с каким-то знакомым, который поможет добыть архивные сведения об Ивановой Марье Павловне. Он ушел ранним утром и до сих пор не вернулся. Солнце взгромоздилось на небосводе, Ева курила одну сигарету за другой и выписывала изогнутые линии. Нет, так сидеть невозможно! Ирина вовсю кашеварила. Еве всегда было любопытно: для кого она наваривает по кастрюле с первым, вторым и компотом? Живет одна, ест мало. Несчастная женщина. И домик её ухоженный, и на праздниках стол ломится от блюд; и вышивает крестиком, и вяжет ажурные салфетки. А любви нет. Не найдет она в Залесье ни заботы, ни ласки. Но уезжать из родной деревни Ирина страшилась. Лучше одной, но в родных краях, чем незнамо где и как. Она и за Еву-то схватилась скорее потому, что увидела в ней такую же молодую и одинокую, как она сама. Вдвоем не так грустно. А нынче у Евы появился «ухажер» – как сыронизировала Ирина. И она вновь оказалась никому не нужной. – Поедем в райцентр? – предложила Ева, заходя на веранду без стука. Ирина помахала ей поварешкой из кухоньки, отбросила со лба кудрявую прядь. – А почему б и не поехать. Погодь, соберусь. Кастрюлю с ароматным супом она сняла с плиты и, поставив остужаться на подоконник, убежала одеваться. Как раз через полчаса отправлялся последний автобус. – Ну зачем ты готовишь на роту солдат? – трясясь в душном салоне, вопросила Ева. – Пропадает же. – Не пропадает. Мамка меня учила всего делать с запасом, я наварю пять литров борща, а потом неделю не беспокоюсь об ужине. – И не надоедает ежедневный борщ? – Что ты! – Впрочем, в голосе появилось сомнение, а щеки покраснели. – Есть ещё кое-что. Мамка говорила, на еду мужики слетаются. Глупости, наверное? Ева засмеялась и убедила, что не глупости. А с новым имиджем на Ирину слетится вообще вся округа. Они зашли в магазинчик женской одежды за час до закрытия, и Ирина с наслаждением перебирала шмотки. Ева пялилась в окно и изредка или давала добро на примерку, или качала головой. В магазин впорхнули две женщины: одна худая как жердь в кислотно-зеленом платье и на шпильках, вторая маленькая и пухлая, похожая на шарик, одетая в безразмерное платье-балахон. Худая окинула Ирину каким-то презрительным взглядом, точно челядь. Посмотрела на Еву. Глаза её расширились, рот приоткрылся. Она ткнула пухлую в бок и показала куда-то в сторону Евы пальцем. Ева оглянулась. За её спиной уж точно никого не было. Девицы пялились на неё. Вдруг худая подошла, цокая шпильками, и сказала: – Я истории про вас читаю. Закачаешься! И фотки такие. Просто вау, слов нет! – Вы меня с кем-то перепутали, – покачала головой Ева. – Про меня историй не пишут. – Да? – поразилась девица и осмотрела Еву то так, то эдак. – Ну да, может быть. Та красивше. «Ну спасибо!» – фыркнула про себя Ева. На этом престранный диалог закончился, девицы упорхнули к полкам с обувкой. Ева приподняла бровь, но закончить какую-то важную мысль ей помешала Ирина. Та набрала в примерочную кучу тряпья и просила помочь донести его. В итоге Ирина остановилась на рубашке-разлетайке и джинсах-клеш и была чрезвычайно довольна покупками. Где их носить, она так и не придумала, но если есть вещь – сыщется и место. …К родной калитке Ева подошла, когда свечерело, и в воздухе закружились мотыльки. Калитка скосилась – надо бы её подлатать. И забор покрасить, а то совсем краска облупилась. А на следующий год можно заняться огородом. Хотя бы кустики высадить да деревцами землю утыкать, чтоб не выглядела столь жалко. Шарканье заставило её оглянуться. К дому настолько торопливо, насколько позволяли ноги, скрюченные артрозом, шла баба Марина. – Иди-ка сюда, девочка, – попросила она. Ева подошла. – Добрый вечер. – И добрее видывали. Слушай меня да помалкивай. – Она схватила Еву за предплечье. Нестриженые ногти впились в кожу. – Держись подальше от Максима. Я не от зла какого желаю, а из добрых побуждений. Опасен он так, что тебе и не представить. В ночь дьявольскую родился, и нечистый на нем клеймо поставил. Коль не хочешь помереть, как твоя предшественница, – баба Марина ткнула пальцем в сторону Евиного дома, – так по-умному поступай. А лучше уезжай отседова первой же электричкой. Поняла? – Спасибо за предупреждение, приму к сведению, – спокойно, но жестко ответила Ева, скидывая руку. – Ну и дура тогда! – сплюнула она под ноги. – Коль помирать удумала – тогда дружи на здоровье. И ушла. Не зря Макс называл свою бабушку малость свихнувшейся. Та смотрела на него косо, иногда вещи странные говорила или накидывалась без повода. И в еду какую-то травку подмешивала, но сама ела – и Макс не артачился. У неё никого не осталось, кроме дочери и внука. Макс помогал, чем мог. Пол переложил на чердаке, собирался сколотить сарай. А баба Марина в отместку решила рассорить его с Евой. Глупость какая-то, держаться подальше от Макса. Он же излучает свет и радость. Ну точно, чокнулась женщина на старости лет. Либо ей Ева к сердцу не пришлась. Всякое бывает. Часть 3. Охота 1. Ева сладко потянулась. Кажется, жизнь налаживалась. Три недели блаженства. Смех. Тепло. Запах мужского тела, от которого (и от запаха, и от тела) по позвоночнику мурашки скатываются к пояснице. Вместе с Максом они облагородили могилку Евиной бабушки: выкорчевали сорняки, поставили оградку, заказали новый памятник. Да, неожиданно у неё появилась бабушка, а точнее – память о той. Те вещи, которые Ева затолкала подальше на чердак, приобрели особую важность. Одежонка, пропахшая пылью. Надтреснутое зеркальце без рамы. Вышивка на белой холстине. Познакомиться с бабушкой Ева не успела, но хоть после смерти поухаживает за ней. Макс накопал кое-что важное. У бабушки есть живая сестра! Бездетная и незамужняя, всеми покинутая и забытая. Но момент знакомства с родственницей Ева откладывала. Что-то заставляло её собраться в путь и тут же отложить дорожную сумку. Чутье подсказывало: не торопись. И Ева поддавалась ему. Всё шло подозрительно гладко. Ева давно научилась не верить нежданной удаче. За минутной радостью шлейфом тянутся горести. Но сейчас она махнула рукой на предрассудки. Почему бы не насладиться покоем, который случается не так уж часто? Она и наслаждалась, глотая сладкий воздух взахлеб, только бы распробовать его максимально полно. …Под боком посапывал смешной Макс. Даже во сне он умудрялся быть непоседливым. Морщил нос, сдвигал брови. Ева с улыбкой взъерошила ему волосы и, накинув на себя халат, вышла из комнаты. Она заварила кофе и вместе с чашкой уселась на ступеньке крыльца. Босые ноги обдувал легкий ветерок. Невыносимо пекло солнце. Ева сложила ладони козырьком и глянула в безоблачное небо. Это был определенно лучший день за весь год точно. Как приятно осознавать, что ты влюблена, что в тебя влюблены, что всё получится. Вдохнуть полной грудью и отпустить беспочвенные страхи. Им вдвоем посильны любые невзгоды. Они вместе найдут хоть маньяка, хоть самого черта. Спелые яблоки тянули ветви яблонь к земле. Одна ветка склонилась прямо у крыльца, и Ева сорвала красный плод, откусила сладкую мякоть. Выгнулась как кошка, потягиваясь. – Ева! – донеслось взволнованное с улицы. К ней неуклюже, переваливаясь с боку на бок, бежала Ирина. Она размахивала какой-то разноцветной газетой. Лицо светилось от счастья. Ева отставила чашку с кофе, выбросила недоеденное яблоко. Предчувствие подсказывало, что отличный день скоро завершится. – Евка, смотри! – едва ввалившись в калитку, завопила Ирина. – Смотри же! Да твоя мордаха на обложке журнала! Я как увидала, так и купила. Сто рублей отвалила, о как! Ты знаменитость какая-то, что ль? Ну смотри же! Она добежала до Евы и стала водить перед носом журналом. Та сначала опешила, но после выхватила его из рук и увидела на обложке себя. Улыбающуюся во весь рот, с ромашкой за ухом и встрепанными волосами. Под фотографией был заголовок: «Я – ведьма. Страница 4-6». – Это что такое? – Внутри всё сжалось. – Ты читала? – Да когда б я успела! – Ирина бухнулась на скамейку. – Я увидела и сразу к тебе. Давай читать! Ты чего не признавалась-то, что фифа известная? «Потому что я не подозревала об этом», – подумала Ева и с дрожью открыла нужную страницу. «Ей снится не новый сон; продолжение старого. Того самого, про Юлию... Я достаю телефон, включаю диктофон и, положив его экраном вниз, жадно слушаю. Глаза Е. заволакивает пелена воспоминаний». Внутри статьи ещё две фотографии: одна с кухней Евиного дома, а вторая с самой Евой, стоящей у реки. Длинная юбка развевается, лицо полузакрыто волосами. Под статьей подпись: «Максим Матвеев». Перехватило дыхание. Ирина заглядывала то через левое плечо, то через правое и вопрошала: – Ну что там, ну что? Ева скрутила журнал в трубочку. Скорчила глупую улыбку. Уголки губ подрагивали: – Ирочка, давай я тебе через полчасика всё объясню? Кое-что с Максом обсужу и сразу к тебе. – Так это он? – Ирина хлопнула в ладоши. – Вот проказник. Про тебя пишет? Про вас небось, а? Где б мне найти такого же романтика… – Про нас, – согласилась Ева. – Всё про нас. Иди домой, хорошо? И глянула на Ирину долгим задумчивым взглядом. Та сразу поджалась, словно чувствуя что-то неладное, затрясла головой и быстро ушла. 2. Ева развернула газету трясущимися пальцами. «Завод дышит сплетнями. Кто с кем и когда – всё это обсуждается и обмывается ежедневно и ежечасно. Поэтому исчезновение Юлии Степановой не осталось незамеченным. Её матушка с утра позвонила на завод, обеспокоенная пропажей дочери. Девочки, с которыми Юлия вчера отрабатывала допоздна, в один голос твердили перед начальством: разошлись на развилке, Юля направлялась домой. Что произошло с замечательной девушкой, начинающим конструктором, всеобщей любимицей? Она не могла загулять – не в её правилах. До Саши сплетни долетают к десяти утра. Они с Юлей пришли в отдел в один год, работали на одной и той же должности и сидели за соседними столами. Когда она не пришла утром на работу, Саша встревожился. Юля никогда не опаздывает и не прогуливает, даже с температурой несется к родному чертежному столу. А оказывается, она пропала. Не дошла до дома… У Саши замирает сердце. Только не Юля, не Юленька! Он по ней сохнет уже год и всё страшится признаться. Пробовал по-простому: предложить сумки донести, до дому проводить, да у Юли кавалер посолиднее появился, мастер Иван. Ей не до очкастого Саши, одетого во фланелевую рубашку. Что же с Юлей?! Целый день Саша вертится вокруг кумушек из отдела: Таньки Устиновой и Галки Макаровой. Эти первыми узнают все новости. Но и они ошарашены, строят одну догадку за другой. Времена нынче опасные, твердят в отделе. Спина Саши покрывается испариной. – А Иван что? – как бы невзначай спрашивает Саша. – С ним кто-нибудь разговаривал? Танька смеряет его насмешливым взглядом. Дескать, ну что за олух выискался, считает, будто с женихом Юли никто не пообщался. – Он руками разводит, – отвечает размалеванная Галка и кривит губы. – Вчера с ней не виделся даже. В обеденный перерыв Саша сам идет к Ивану, отбросив гордость и смущение. Мало ли что подумает тот про него, главное – найти Юленьку. Станки затихли, рабочие тянутся в столовую, переговариваясь и смеясь. Их не тревожит, что исчезла смешливая низенькая девочка с веснушками на носу. Саша взбешен их равнодушием! Ну как же так?! Кто-нибудь вообще её ищет? Перед тем, как зайти в коморку мастеров, Саша поправляет очки. Ему почему-то неуютно, хотя кто эти мастера такие? Но они вселяют в него робость, точно большой начальник в маленького подчиненного. Саша стучится. В коморке, сложенной из листов железа и обклеенной страницами из газет, обедают Иван с Алексеем. Второй мастер участка комплектации изделий, неплохой парень, рукастый. Они здороваются с Сашей, и тот понимает, что рука у него вспотела от рукопожатия. Он незаметно обтирает её об штанину. – Ваня, – обращается к высокому брюнету, – можем пообщаться наедине? Иван с тоской посматривает на недоеденный обед, но кивает. Вместе с Сашей он выходит из коморки и проходит вглубь цеха. Остывают токарные, фрезеровочные станки. Металлическая стружка покоится прямо на полу, ещё не убранная в деревянные ящики. Непривычно видеть цех спящим, пускай и ненадолго. Саша вновь поправляет очки. – Ну? – нетерпеливо напоминает о себе Иван. Он одет в рабочую форму: голубые штаны и такую же куртку, на воротнике которой не достает черной пуговицы. На нем громоздкие рабочие ботинки, а левая щека вымазана в мазуте. На правой же щеке свежая царапина, длинная и глубокая. – Я насчет Юли, – Саша мнется. Не привык он общаться с чужими людьми. Он нелюдимый, замкнутый, «себе на уме». Таким его вырастила мама-учительница, и он не умеет быть иным. И разговаривать особо не умеет. Только с Юлей и мог поболтать о том да о сем. Она такая теплая и лучистая, что при ней невозможно молчать. – Что насчет Юли? Я уже сто раз сказал, что не представляю, где её искать. Голос Ивана грубый и даже жесткий. Не обеспокоенный или грустный. Неужели ему всё равно?! Если бы Саша был женихом Юли, он бы весь город облазал, только бы сыскать пропавшую невесту. А Иван смотрит раздраженно. – Она ничего не… ну… не говорила? – Саша не собирается останавливаться. – Это же страшно… Что с ней… Времена нынче опасные. Но и эта фраза не приносит пользы. Иван сплевывает. – Слушай, ты, не помню как тебя, прекращай уже. Найдется Юля, никуда она не денется. Если это всё, о чем ты хотел поговорить, тогда до встречи. Саша преграждает ему путь. – Тебе, что, плевать на нее?! – он возмущен до предела. Очки скатываются на кончик носа, и в глазах плывет. – Не твое собачье дело, – огрызается Иван и, плечом оттесняя Сашу, направляется к коморке. – Не лезь в чужие отношения, ладно? Саша сжимает и разжимает кулаки. Щеки краснеют, но не от стыда, а со злобы. Да как он смеет так пренебрежительно относиться к пропаже человека? Весь оставшийся день он толком не чертит, потому как мысли совсем не о том. Тупо смотрит на линейку с карандашом, а взяться за них не может. И слова Ивана заставляют кровь вскипать. «Не твое собачье дело»! Да как он может! Вечером Саша обходит вдоль и поперек парк, через который Юля обычно возвращается домой. Так, она идет по этой дорожке, сворачивает на третьей развилке налево. И дальше прямо, до самых ворот. Саша маршрут вызубрил наизусть, дважды проводив Юлю до подъезда. Дом Юли стоит в минуте ходьбы от парка. Саша проделывает путь от завода к дому и обратно раз пять точно. Заглядывает в придорожные кусты, боясь найти там мертвую Юлю. Нет, всё обычное. Только люди на него поглядывают как на ненормального. Саша чуть не по земле ползает в поисках чего-либо подозрительного. И на пятый раз находит это! Под самым фонарем, примятая землей, лежит пуговица. Такая же, как на куртке Ивана. Да не просто пуговица, а вместе с нитками, то есть вырванная с мясом. Нехорошая догадка озаряет Сашу, ударяет как обухом по голове. Не зря у Ивана щека расцарапана, и пуговица оторвана – он натворил что-то с Юлей. Может, она жива?! Он запер её у себя и удерживает силой? У Саши темнеет перед глазами. Ему хочется прибежать к Ивану и убить того, уничтожить. Но он не всего лишь слабак, конструктор и вчерашний студент. Всю ночь Саша продумывает план. Ему понадобится время и мужество. Нужно собрать всего себя, перестать быть мелким и ничтожным. От него зависит судьба Юли. Утром мама, накладывая сыну ароматную, только с плиты, кашу, причитает: – Что ж ты себя не жалеешь, вон глаза какие красные. – Нормально всё, – буркает Саша и отставляет тарелку. – Я не голоден. – С тобой всё в порядке? – мама прикладывает ладонь ко лбу. – Ох, горячий! – Нормально всё, – повторяет он и убегает на завод. Не до материнских ему переживаний. Не сейчас. День течет медленно и вязко. Саша так и ходит вокруг Таньки с Галкой, слушает сплетни, иногда задает всякие вопросы, на которые те нехотя отвечают. К Ивану Саша не лезет. Наконец, гудит свисток, оповещающий об окончании рабочей смены. Цеховики приходят на работу к семи и уходят на час раньше остальных служащих. Вскоре вереница из мужчин (и изредка – женщин) разных возрастов выстраивается у проходной. Саша дожидается, когда очередь рассосется, и подходит к телефону, набирает на диске номер отдела кадров. Он старается говорить тише, чтобы его никто не подслушал. Да никто на него внимания и не обращает. Сашу считают если не пустым местом, то кем-то крайне незначительным. Его имени-то не все помнят. Юля вот помнила… На том конце провода отвечает чуть уставший девичий голос. – Алло, – тянет сотрудница. – Отдел кадров слушает. – Понимаете, у меня такая проблема, – начинает бормотать Саша, – точнее – не у меня. Ко мне на обеде Иван Столяров заходил и оставил свой кошелек. Сам не представляю, как он его забыл… Я бы занес ему пропажу после работы. Он же тут недалеко живет, мне несложно. Ложь дается относительно легко, Саша даже не заикается, как обычно при долгих разговорах. – Отдайте ему завтра, – подсказывает девушка. – Да мне было бы спокойнее занести после работы. Вы не думайте, мы с Ваней товарищи, просто адреса-то его не знаю. Подскажите, пожалуйста. – Я не имею права разглашать личные данные сотрудников, – чеканит сотрудница. У Саши обрывается что-то в душе. Ну же, ну подскажи, сложно тебе, что ли. Он воровать ни у кого ничего не собирается, просто зайдет к Ивану и посмотрит, что да как. Саша сам не понимает, зачем ему идти к Ивану домой. Но он сходит и просто посмотрит. Ему словно голосок какой-то шепчет: сходи. – А много денег-то в кошельке? – Я не открывал, но толстый такой. На вес грамм триста. Девушка молчит, а потом вздыхает. – Подождите минутку, достану его дело. Саша записывает адрес в блокнот и выдыхает от облегчения. После подходит к начальнику, Василию Олеговичу, и просит отгул на пару часов за свой счет. – Тебе зачем? – не понимает начальник; он вообще-то добрый, но суровый и прогульщиков не терпит. – Да что-то желудок скручивает уже какой день, – Саша для убедительности обхватывает живот руками. – Думал к врачу сходить. – Возьми больничный. – Да неохота мне, врач же сразу на неделю дома упечет. А мне чертежи сдавать к концу месяца. Я б сходил, он меня пощупал, и я сюда прибежал. – Иди уж, – машет рукой Василий Олегович. В его глазах читается: «Что с тебя взять, с убогого». Никто всерьез Сашу не воспринимает. Его, зашуганного и простого, изредка желают, но чаще не замечают. Кажется, над ним даже насмехаются за глаза, по крайней мере, пару раз Саша слышал шушуканья о себе. Но ему всё равно. Главное – Юля. А перед самым уходом с работы все узнают, что в парке недалеко от завода найдена женская рука, закопанная у канавы. Её раскопала чья-то собака. Сейчас милиция прочесывает парк, разыскивая другие части тела. Неужели Юля?! Саша задыхается, хватается за угол стола, чтобы не упасть. Но стол наклоняется. Карандаши скатываются и падают на пол. На Сашу оборачиваются. А тот стоит белее мела и чуть не плачет. Только бы не Юля, только не Юля… Не Юля. Рука успела хорошенько разложиться. От сердца отлегает. Следующим утром Саша караулит Ивана у угла дома. Дождавшись, когда тот покажется на автобусной остановке, ныряет в подъезд. Дергает за ручку – заперто; собственно, ничего удивительного – кто в здравом уме, уходя, оставит квартиру нараспашку. Но дверца хлипкая, замок старенький. В голове уже рождается модель замка. Не зря Саша отучился на конструктора, у него с чертежами, даже мысленными, всё в порядке. Если поддеть язычок снизу чем-нибудь тоненьким, можно отжать его. Саша оглядывается и напрягает слух. Вдруг подойдет кто из соседей, тогда ему несдобровать. С завода уволят по статье, ещё и посадят. И всё, с таким «послужным списком» ему житья не будет. А он ведь воровать ничего не собирается. Так, посмотреть. Сам не знает, что, но посмотреть. Саша бежит в бытовой магазин и покупает железную линейку. Подкладывает ту к язычку, тянет. Замок, скрипнув, поддается. Дверь отворяется. В квартире у Ивана чисто. На кухне никаких следов Юли. Вообще ничего подозрительного. Ни в комнате, ни в коридоре. Что он, в самом деле, надеялся найти?.. В спальне множество записей и книг. Саша погружается в них с головой. Написаны какие-то ужасы, полный бред. Оккультная литература, не иначе. Ритуалы, кровавые жертвы. Он с трудом осознает написанное, но читает-читает-читает. Если есть ведьма, есть и ведьмак. Он рождается в проклятый день, когда на небе царствует кровавая луна. И та луна наполняет его одержимостью. Ведьмак чувствует ведьму. Он её вожделеет и ненавидит одновременно. И ведьма, едва повстречав ведьмака, очаровывается им. Ведьмак по сути своей бессилен, а кровь ведьмы сильна. И только пустив кровь, ведьмак может отобрать ведьмовской дар. Луна соединяет их золотыми нитями. Ведьма должна умереть. Чем дольше длится её агония, тем крепче путы, тем сильнее станет ведьмак. Бред! В ванную Саша заходит в последнюю очередь. Она лежит в ванне, одетая в шерстяное платьице. Руки её красны, платье залито, и ванна полна запекшейся крови. Запах стоит тугой, железный, кисловатый. Губы Юли синие, и сама она выглядит мертвой. Не выглядит! Мертва! Саша мечется, пытается взять Юлю на руки, но боится коснуться. А вдруг жива? Прижимает ухо к груди – не вздымается. Сердечко не бьется. Запах доводит до безумия. Сашу выворачивает. С глаз скатываются слезы. Саша поправляет очки, которые так и норовят слететь в ванну. Он слышит, как распахивается входная дверь. Озирается как загнанный зверь. Деваться некуда, Саша сжимает кулаки, готовый к бою. Он должен вырваться отсюда и вызвать милицию. Он всё им расскажет. Хватает нож в потеках крови, который валяется тут же, в раковине. Мужчина в форме появляется на пороге ванной комнаты. Неужели милиции уже всё известно? Саша облегченно выдыхает. – Пройдемте со мной, – чеканит милицейский, переводя взгляд с ванны на Сашу. – Да-да, – твердит тот. – Хорошо, что вы пришли... Он убил её… Он безумный, читает какие-то книги про ведьм. Накажите его, прошу вас. Милицейский не реагирует. Уже в коридоре на Сашу вдруг обрушиваются две тени, прижимают к стене, заламывают руки. На запястьях защелкиваются наручники. И Саша запоздало понимает, что никто не собирался сажать Ивана. Милицию вызвал сам Иван. Уже потом на суде заводские сплетницы в один голос затвердят, что Саша давно был озабочен Юлей. И когда она пропала, он начал проявлять небывалую активность, хотя обычно ни с кем и ни о чем не общался, был нелюдимым и подозрительным. И куда-то уходить начал, и зачем-то адрес Ивана обманом выпросил. А Ивана в тот день чутье заставило вернуться домой. И он увидел, как Саша истязает в его ванне Юлю. Случайные свидетели расскажут, как тот бродил по парку кругами. Послужного списка у Саши нет, а начальник считает его несколько диковатым. Даже мама подтвердит, что сын её в последние дни был жуть какой странный. Ну а Юля никогда не принимала его ухаживания. И неведомо как, но на ноже остаются лишь Сашины отпечатки. И кровь там свежая, только что пущенная, а не высохшая. Всё очевидно. Подкараулил и убил, а после решил подставить Ивана. Оглашают приговор, а Саша все твердит как заведенный: – Это Иван, это он убил Юлю. Поймите же, это всё он. Он околдовал вас. Кровь старая! Юля давно мертва! Это он… Я порыскал в городских архивах и нашел то уголовное дело. Всё сходится. А раз так, каков шанс, что Александр был невиновен? Невероятным образом Е. видела прошлое. Опять». Макс спал. Он не проснулся, когда Ева закидывала в сумку вещи. И когда искала остатки денег, запрятанные по всем углам. Только когда она влезла в джинсы и зашнуровала кроссовки, он встал и осоловелый вышел на веранду. – Ты куда? – почесал в затылке. – Так, говоришь, ты фотограф? – Ева закусила губу. – Селения фотографируешь? Подавись ты своими селениями! Она кинула в него журналом, который лежал на табуретке у порога. Тот по закону подлости раскрылся аккурат на статье про неё саму. Макс поднял журнал и вчитался. – Твою мать! – сказал он. – Геля, постой! Но она уже выбежала наружу. Оказалось, не нужно сосредотачиваться, чтобы колдовать. По мановению руки дверь оказалась захлопнута на засов, а Макса отбросило к стене. И на небе сгустились тучи. Вороны слетелись к дому, закаркали жутким многоголосьем. Сверкнула молния, но дождь не начинался. Ева выскочила на улицу и побежала к станции. Сумка, перекинутая через плечо, билась о спину. Спустя пять минут разразился ливень, сильнее которого не было на памяти Залесья ни разу за десятки лет. Капли размером с рублевые монеты бились в стекла. Ветер гнул и ломал деревья, сносил всё на своем пути. Молнии разбивались невдалеке. Гром оглушал. – Что ж за нечисть напала, – шептались старушки, крестясь. Ураган сносил электрические столбы, и те валились как фигурки домино. В домах погас свет. Тьма и туман окутали деревню. А Макс всё бился в намертво запертую дверь, тщетно пытаясь выломать засов. 3. Максим не спал вторые сутки. Куда она уехала?! Зачем?! Он слонялся по её дому, слепо надеясь, что вот-вот она одумается и вернется. Наивный болван! Во всем виноват редактор. Это он отправил его по «родным просторам» в поисках свежих материалов. Ну а Макс на свою голову вспомнил истории матери про её родную деревню. Там, дескать, когда-то обитали ведьмы, и чертовщина всякая творилась: смерти да прочие ужасти. Макс взялся за жилу. Решил растеребить старые записи, послушать местную болтовню, да и написать мистический рассказец. За эти неправдоподобные, но красочные сказки, основанные на реальных событиях, журнал ему и платил. Ну а потом карты легли так, что Максим набрел на Еву. На жилу. Первый раз он слушал её сны, раскрыв рот от восхищения. Как красочно и реалистично! Во второй раз прихватил телефон с диктофоном. И понеслось… Вечерами Ева пересказывала старые сны или описывала недавние, а днями Максим носился по архивам, подтверждая правдивость информации. Он скидывал записи на диск вместе со своими пометками, но не отправлял редактору. Мечтал разгрести их позже, оформить, убрать имя Евы, заменив её какой-нибудь иной девушкой. И отправить. Получился бы шедевр. Как же они попали в журнал?! Он к ней прикипел. Медленно, но верно, проникался, чувствовал, учился понимать. Под её руками всё распускалось, когда она радовалась. Но стоило ей опечалиться – вяли цветы, кисло молоко. Максим не верил во всякую небывальщину, но когда радужка покрывается коркой льда – сложно оставаться скептиком. Глаза оттаивали, стоило взять Еву за руку или поцеловать. Она пугала Максима, но тем и привлекала. Евангелина. Геля. Где она сейчас? Сбежала, не выслушав оправданий. Хотя что бы он ей рассказал? Про случайность, ошибку и невесть как исчезнувшие файлы? И она бы поверила? Ну-ну, кто угодно, но точно не Ева. Эта женщина иная, её не купить дешевыми отмазками. Как эти файлы превратились в рассказы? Ну как? Максима осенило после пятой кружки кофе. Он сбрасывал их в облачное хранилище! То есть на виртуальный диск, доступ к которому есть у любого, кто введет правильный пароль. Ну а шеф когда-то давно заходил просил данные, Максим уже и не помнил, по какой причине. И, видимо, не получив известий от подчиненного, он удумал поискать новые фотографии или наброски. А набрел на сокровищницу. Разумеется, первым делом Максим изменил пароль учетной записи. Вторым – позвонил главреду и потребовал не выставлять никаких текстов. В пылу гнева даже судом пригрозил. Тот посмеялся: – Максимка, ну а что ты хотел? Ты месяц молчишь, я и заволновался. Залез к тебе в папочку. Ну а там… Ух! Я ж сенсацию за версту чую. И вообще, нахал ты неблагодарный! Тебе на карту бабки капают за эти истории, посещаемость нашего сайта громадная, люди судачат. И ты недоволен? А идея с диктофонными записями – отпад. Мы куски выложили на сайте – очень атмосферные. Ты как ту ведьму разыскал? Я горжусь тобой, Максимка! Вы с ней по листу начитываете тексты или как? – По листу, – согласился Максим, сжимая и разжимая кулаки. Бесполезно ругаться с шефом; напротив – если у него остались важные файлы, он из вредности напечатает их. – Ты пока попридержи коней. У меня идейка появилась, хочу её проработать. Иначе концы с концами не сойдутся. – Так бы сразу и сказал! У тебя появился реальный шанс пробиться! Нам звонили с верхов и сказали, что надо писать больше и чаще. Что желательно эту ведьмочку привести на шоу, чтобы она в реале что-нибудь сказанула. Он ж типа та, из шоу про колдунов, которое закрыли после убийства. Прикинь? Макс прикусил губу. – Кому на верхах это могло понадобиться? – А дьявол знает! – радостно оповестил главред. – У нас слухи пошли, что неспроста то дело никто не расследует, только газеты с телевидением освещают. Это же гигантские рейтинги для канала. Они передачи снимают, дискуссии ведут. Масшта-а-аб. Шеф цокнул языком. Он обожал масштаб и похвальбы от хозяина журнала. Как-никак тот наконец-то выбился из рейтинга обычных в первоклассные. И всё благодаря Максиму. – Звони тогда, если наклюнется какой горячий пирожок! Раздраженный донельзя Максим нажал на сброс. Видимо, придется менять место работы. Все-таки одну подсказку главред ему подал. Максим поставил на закачку все выпуски, связанные с делом о колдунах. При плохом интернете скачка обещала занять полдня. Максим приготовился ждать. Стук в дверь заставил его подскочить. Но на пороге стояла не хрупкая шатенка с огромными глазами и ямочками на щеках, а мужчина в черной водолазке и черных же джинсах. Он вообще был весь темный. Максиму не нравились такие люди. Они притворяются серой массой, но что скрывается под обычными свитерами и брюками? Какой там сидит человек? В тихом омуте… – Где Ева? – без приветствия спросил мужчина, но после, словно вспомнив о манерах, представился: – Я Сергей, её муж. Максим долго думал, пускать ли мужа на порог или захлопнуть дверь. Ведь неспроста она сбежала от него в глухую деревню, за сотни километров, бросив всё. Сергей смотрел с прищуром, Максим скрестил руки на груди. – Евы нет, – ответил погодя, но всё же посторонился. – А где она? – Сергей осмотрелся. – Она должна быть здесь! – Не должна. Тебе откуда известно, что она тут жила? Максим не давал никаких адресов и координат. А, ну да. Он же шефу рассказывал, где обитает его бабка, и тот мог выдать информацию людям. Волосы встали на затылке. Кошмар! Теперь сюда будут ходить толпы паломников! Сергей удивленно приподнял бровь, словно его спросили о какой-то несуразице. Нервно потер ладонь об ладонь. – Ты чего, парень? В предпоследнем выпуске указали сокращенное название деревни. Ну а тут дело маленькое: пробить и выбрать необходимую. Я уже по шестой катаюсь. Меня тетка какая-то здешняя заверила, что Ева живет в этом доме. Максим чертыхнулся. Да что за напасть-то; адрес-то зачем рассекречивать. Сергей тем временем прошел на кухню и сел на колченогий стул. Брезгливо осмотрел груду немытых чашек с недопитым кофе, которым спасался Максим, пока ждал Еву. Он не выходил из дома, вообще старался оставаться на одном месте, боясь упустить хотя бы малюсенький шанс. Вдруг она вернется за чем-то забытым. Тогда-то Максим её ни за что не отпустит. Сергей отодвинул грязную посуду подальше и заговорил: – Парень, мне всё равно, какие вас связывают отношения. Если у вас любовь, я пойму и отпущу. Но я все нервы извел, когда искал её. Ты мне скажи, с ней всё нормально или нет? Максим дернул плечами. Если бы он знал, что с Евой, разве бы сидел тут битые сутки, отпиваясь кофе и вздрагивая от каждого шороха? – Во-первых, я не парень, а Максим, – Максим протянул ладонь, и Сергей сдавил её, стремясь показать, кто сильнее. – Во-вторых, ничего нас не связывает из того, чего стоило бы опасаться её мужу. В-третьих, я не представляю, где Ева. Клянусь. Она ушла позавчера, и с тех пор я её не видел и не слышал. Сам жду. Сергей устало упер ладони в лоб. Вздохнул громко, медленно выдохнул. – Я столько времени и сил убил. Даже детективов именитых нанимал, но впустую. Думал, найду, объяснюсь с ней. Чем я её обидел? – Он посмотрел на Максима, и в глазах его была сплошная тоска. – Вроде старался быть хорошим, любил как умел, а она меня бросила. Почему?.. Ева колдунья, а не обычная женщина. Как кошка, которая гуляет сама по себе: хочет – остается; не хочет – уходит. Как дикое животное, она сбегала оттуда, где ей не нравилось. Её ничто не останавливало и никуда не тянуло. Ни дом, ни обязательства, ни люди. Максим оперся о столешницу и нахмурился, не представляя, что сказать Сергею. Тот тоже молчал. Два одиноких мужчины, околдованных одной женщиной. Сергей достал из кармана джинсов сигареты и закурил. Он делал быстрые затяжки. Кухня заполнилась серым дымом, едким, выжигающим ноздри изнутри. Максим прочистил горло. – Если она захочет, мы найдем её, – сказал без оптимизма. – Она не захочет, – хмыкнул Сергей. Не захочет, мысленно согласился Максим. Она оскорблена и обижена. И не редактор виноват, а он. Только он один. Вина на том, кто сохранял диктофонные записи и нелепые снимки. На том, кто гнался за славой. В том, что редактор бессовестно выложил их, не спросив разрешения, виноват тоже Максим. – Предлагаю поискать по горячему следу. – Сергей ударил кулаком по столу. Посуда весело забренчала. – Обойдем вокзалы и станции, покажем её фото. Кстати, ты не знаешь того мерзавца, который писал всю эту дрянь о ней? – Знаю, – ответил Максим. – Это был я. Удар справа заставил его покачнуться. Перед глазами зажегся сноп искр. Нос вроде цел. Максим шмыгнул, но ответного удара не сделал. Лишь улыбнулся. Заслужил. – Ну ты и мразь, – покачал головой Сергей. – Последняя тварь. Из-за тебя Еву считают чуть ли не маньячкой. А ты изображаешь собачонку, который преданно стережет её дом? Только попробуй написать что-то новое. Я пришью тебя собственными руками. Он потушил сигарету и ушел, не закрыв дверь. Во дворе разнесся яростный рев автомобильного двигателя. Взвизгнули шины. Над улицей нависла пыльная завеса, которая медленно оседала в жарком полуденном воздухе. В одном Сергей точно прав. Нельзя сидеть, сложа руки. Максим и так потерял кучу времени, бесцельно ожидая ту, которая не вернется. Перед тем, как уйти, он мельком глянул на пепельницу и окурок с белым фильтром и синими буквами. «Парламент». 4. Ночами Ева не смыкала глаз. А если во снах разгуливал не убийца, а она сама? По крайней мере, в сети велись такие обсуждения. Цикл статей о ведьме потряс страну. Журнал, и без того известный, приобрел просто небывалый наплыв читателей. Ведь там описывалось именно то, что происходило! Трупы в тех позах, в которых их находили. Откуда кому-то знать мелкие подробности убийства ведьмы, гадающей на воронах, или «невесты»? Правильно, неоткуда. На форумах предлагали посадить Еву и поражались, почему она до сих пор на свободе. Ева сама поражалась. Что-то там было нечисто. Другие писали, что всё это обман, спланированный сценарий. Не бывает такого; смерти – фальшивка. Конечно, не бывает. Она силилась бодрствовать. И все-таки ближе к рассвету засыпала. Ведьмак был чем-то озадачен. Его сознание помутилось, и мысли всплывали нечеткие. Он постоянно повторял ту считалочку, словно ведунья внушила ему её гипнозом. Он любил потирать ладони и не носил часов. Он не смотрелся в зеркала. Ева скачала все журналы о себе. Она читала долго, не веря тому, что Макс все это запомнил. Нет, не запомнил. Записал на диктофон. Он всегда вытаскивал телефон, когда начинал говорить с ней о снах или колдовстве. Но не крутил его в руках, а просто выкладывал на стол экраном вниз. Такая мелкая деталь, которую Ева никогда не принимала всерьез. А зря! Он сломал ей жизнь. Игрался с ней как с глупой мышью. Ежедневно. Ежечасно. Теперь её могли узнать. Даже здесь, в загаженном хостеле на отшибе маленького городка, находящегося за тысячу километров от Залесья, она в опасности. Ева привыкла постоянно оглядываться и вслушиваться в звуки за стеной. Её поймают и посадят. Или ведьмак прознает про ведьму и придет за ней. А Макс… Ну а что, он заслужил славу и почести. Мастер слога, автор закрученного романа, основанного на реальных событиях. Тиражи раскупаются в первые дни поступления в киоски. Все ждут, на какую жертву укажет чудачка-ведьма. В зеркале отражалось чучело. Всклоченное и абсолютно белое, как вылинявшее. Только зрачки были с багровым отливом, налитые яростью и злобой. Она бы уничтожила Макса, если б не ушла. Нет! Нельзя. Не его, только не его. Кого угодно, но не его… …У тьмы глаза темные, почти черные. А у неё светло-карие, с рыжеватыми крапинками. Как у кошки. И голос у неё мурлычущий. Она напевает колыбельную. Бабушка, которую Ева никогда не знала, рассеивала ночные кошмары… Решено. Следующим утром Ева, поборов непонятный испуг, надавила на звонок квартиры, где жила родная сестра её бабки. Адрес она хранила в записной книжке. И сейчас, когда бежать всё равно некуда, Ева приехала в город сестры и обосновалась там. За дверью зашумели: загремела цепочка, щелкнул замок. – Кто? – спросил моложавый голос из маленькой щелочки между дверью и косяком. Ева представилась, добавив, что она внучка Марьи Павловны. Голос попросил подождать. Шлепающие шаги отдалились, затихли и вновь начали приближаться. – Заходите. За дверью стояла молодая женщина в белом фартуке. В руках она держала бежевые необъятные тапки. – Евгения Павловна ожидает вас. Будьте помягче. Ей нельзя волноваться. – А вы, простите, её дочь? – уточнила Ева. – Сиделка, – улыбнулась женщина. – Пожалуйста, переобуйтесь. Евгении Павловне вредна грязь. Старенькая хрущевка сверкала. Ни пылинки, ни соринки. Плинтуса вычищены, для каждой пары ботинок своя полочка, обувка стоит носочек к носочку. Ева даже поморщилась от столь фанатичной чистоты. Сиделка провела её через почти пустую, но такую же вычищенную гостиную к комнате. – Вы не тушуйтесь, она не кусается, – засмеялась сиделка, приоткрывая дверь. На всякий случай Ева прокашлялась перед тем, как войти в спальню. Оттуда прошелестело слабое: – Да входи ты, чего мнешься как неродная. Всю комнатушку размером чуть больше чулана занимала двуспальная кровать с взбитыми белоснежными подушками. Около той стоял столик, полный лекарств: упаковок, баночек, флаконов. Рядом с ним жужжало какое-то громадное устройство с кучей проводков и показателей. В уголке приютился платяной шкаф. Всю стену напротив кровати занимал громадный плоский телевизор. Ева долго оглядывалась и только потом заметила посреди нагромождения покрывал тщедушную старушечью фигурку. Головка её, маленькая и седая, терялась среди подушек. Руки-веточки лежали поверх одеяла. Из горла тянулись трубки и заканчивались в жужжащем устройстве. И только голубые глаза (как у Машки) смотрели внимательно и ясно. – Ну здравствуй, деточка, – Евгения Павловна громко втянула воздух. Она задыхалась, потому дышала с всхлипами и хрипами. – Не ожидала тебя увидеть… Да ты же вылитая Марья! Она протянула руку к Еве, и та, сев на самый краешек кровати, взяла хрупкую ладонь в свою. Сухая пергаментная кожа, казалось, треснет – так она была натянута на кости. Евгения Павловна закашлялась. – Живая, – шептала она, – приблизься. Мне и не разглядеть тебя. – Ева склонилась к Евгении Павловне, и та погладила её по лбу. – Живая… Все должны умереть, весь род наш проклятый вымрет, а она живая... А мамка твоя как, а сестрица? Помню, нагадано было твоей матери две девочки да обе с поганым клеймом. Ева рассказала, что все погибли. Про мамину с папиной смерть, про Машкину. Рассказала, как переселилась в дом бабушки Марьи и как отыскала могилу. Евгения Павловна слушала, не перебивая, только грудь её вздымалась, а изо рта вырывались хриплые вздохи. – Все на том свете, – подытожила старушка. – И ты там будешь, не тревожься о грядущем. Совсем уж скоро час настанет, немногим позже моего. – Ева поежилась, а Евгения Павловна продолжила. – Именем тебя отец наградил особым, думал, убережет тебя. Да не в имени дело! Я тебе о жизни нашей поведаю с Марьей, коль уж от тебя в тайне всё держали. Видать, для этого я и хранилась на белом свете, чтоб с тобою повидаться… …Жили мы не богато, впроголодь. Отец наш помер на войне ещё в сорок третьем, а мать толком и не воспитывала, горевала по нему. Марья как старшая за мною присматривала, в обиду не давала. Я уж и не помню тех времен, но тяжко приходилось. Я, как деньги завелись, ни в чем себе не отказывала – всё пыталась наверстать за детство и юность. А вот Марья напротив, вела образ жизни аскетичный, лишнего не позволяла. Замуж вышла раненько совсем, да я и не останавливала. Только лада в их семье не было, пил Гена, супруг её, безбожно. Мы тогда о проклятье и знать не знали, жили как все. А потом как гром среди ясного неба. Марье сны сниться стали дикие. Жизни чьи-то, смерти, калейдоскоп событий и судеб. Марья от них бежит, а они по пятам. То память, от неё не спрячешься. Она других ведьм видела, погибших от рук ведьмаков. Это силы её так предостерегали: «остерегайся, охотник где-то рядом». А я… ну а я потихоньку жила себе. Мужчин к себе не подпускала, семью не создала. Во мне тоже имелась сила, но иного толка. Удачливая я была, точно ангел-хранитель от меня ни на шаг не отступал. За что не возьмусь – всё ладится. Всё, кроме любви. Я в город подалась, начала деньги зарабатывать. Уж не знаю, как, да только Марья правду узнала о своем предназначении. Она научилась силу контролировать, назвалась знахаркой, травками людей лечила. Потом мамку твою родила, с муженьком развелась. Да только отношения у неё с дочерью не заладились. Разные были они. Твоя мать, как бы это сказать, личность неординарная. Такая одна на миллион. Истинная ведьма, которой уготовано судьбы людские вершить. А Марья страшилась дочери правду открывать, чтоб хуже не сделать ни ей, ни себе. В девятнадцать годков мать твоя влюбилась в парня приезжего и с ним собралась в город. Марья к их ногам пала, молила остаться. Думала, что убережет дочурку. Отвела ту в сторонку да рассказала о ведьмовском предначертании. Ну, мама твоя посмеялась, да и укатила с возлюбленным. Женились они, вас народили. Их отношения с Марьей окончательно рухнули… Мы с твоею мамой встретились уже на похоронах. Марью я нашла под еловыми ветками. Убийца её тело припрятать хотел в лесу, да чутье мое вывело к сестренке. Она ж меня звала. Я из города рванула к ней, а она уже холодная, обескровленная… Мама твоя, конечно, была уверена, что Марья сама нарвалась. Она же во всякую нечисть верила, вот и связалась с каким-то чокнутым. Я про того чокнутого и сама из писем Марьи знала, но считала его человеком порядочным. Марья его полюбила всем сердцем, а я за неё порадовалась. Не углядела. Уезжая, твоя мама мне письма воротила, которые ей Марья писала. Сказала, что видеть их не желает. Я их сохранила... Возьмешь в секретере, лентой перевязанные. Почитай как-нибудь на досуге. В общем, такова наша судьба. Я научилась силой пользоваться в свою угоду. Вон, на безденежье не жалуюсь. Да только кому надо богатство, когда тьма душу сжирает? Ты, девочка, ведьма, и мать твоя ею была и сестрица бы стала, коль не злой рок. Ты – единственная из нашего рода. А где есть ведьма, всегда есть ведьмак. Он и до тебя непременно доберется. Ступай, девочка, прочь, не мешай бабке помирать… После этих слов Евгения Павловна нехорошо, долго закашлялась. В уголках её губ выступили кровавые капли. Ева закричала, и сиделка ворвалась в комнату, засуетилась у мечущейся в припадке старушки. – Марья, Марья… – забормотала Евгения Павловна и забилась в предсмертных судорогах. – Марья, я иду, родная. – Уходите! – потребовала сиделка. – Скорую, надо вызывать скорую! Да не мешайтесь же вы! – Марья… – плакала Евгения Павловна и тянула руки к Еве. – Не серчай… Ева выбежала из спальни. Осмотрелась. Откинула дверцу секретера и увидела на абсолютно пустой полке стопку тетрадных листов, повязанных траурной черной лентой. Ева схватила их и, засунув в сумку, вылетела наружу. Незачем оставаться здесь. Евгения Павловна уже мертва. Мороз, растекшийся по воздуху, возвещал о её смерти. В хостеле Ева разложила листки по покрывалу и читала. Бабушка описывала рецепты зелий из трав, много рассуждала о жизни, о предназначении. Среди дневниковых записей лежали письма в конвертах. Ева копалась в текстах, вчитывалась в скачущий почерк, отыскивая важное. Отрывки плыли перед глазами. «…Женщины наделены силой по рождению, мужчины – по крови. Ведьмаком руководит сама тьма. Он чует жертву издалека. Лишь пустив её кровь, он получает всё то, чем обладала ведьма…» «Ведьму тянет к ведьмаку, а ведьмака – к ведьме. Они могут даже не догадываться, что связаны лунными узами. Но жажда рано или поздно проснется, и если ведьма вовремя не почувствует угрозу – она обречена». «…Наше время – лунное. Луна делает нас могущественными и она же выпивает нас без остатка… Она покровительствует нам, проклятым, и мы жертвуем во имя её собой…» «…Я научилась общаться с мертвыми ведьмами. Они рассказали мне о пограничье, в котором слоняются души тех, кого настиг ведьмак. Это страшное место, ведь в нем нет ничего. Ни неба, ни земли, ни звуков, ни молчания, ни людей, ни стихии. Это не ад и не рай. Ничто. Пустота, которую способен ненадолго разрушить голос ведьмы. Я часами общаюсь с ними, и ведьмы делятся со мной воспоминаниями…» «…Девочка Глаша погибла от рук немецкого колдуна. Она до сих пор просит воротить её, плачет, цепляется за мой голос как за соломинку. Мне горько, но оживлять я не способна. Она, утратившая свою силу, чужая как для живых, так для мертвых…» «…Доченька, ответь. Я видела в огне, как умру сама. Как погибнешь ты, и как - твои девочки. Вы с Машей – от случайности. Я и Евочка – от предопределенности. Жутко мне видеть свою судьбу, затерянную в еловых лапах, но ещё жальче вашу. Помню, как ты в гости ко мне пять лет назад приезжала. В последний свой раз. Ты и Евочка. Маленькая такая, смешная девочка. Вырастет она моей копией… И умрет в крови и слезах…» «…Зря ты не веришь мне, дочка. Объясни своим малюткам, что да как, научи их управлять проклятием. И они проживут долгую счастливую жизнь. Наша судьба в наших руках. Ты способна спасти дочурок. Я видела взрослую Еву во вчерашнем сне. Она у тебя девочка крепкая, со всеми тяжбами справится, не сломавшись. Выстоит. Не дай ей погибнуть!..» «…Дочь, прости меня, дуру старую. Не права я была, всё придумала. Нет никаких ведьм и другого нет. Приезжай ко мне с дочками на майские праздники. Повидаемся хоть, а то душа без тебя слезами обливается…». В июне того года её не стало. Наверное, предчувствовала смерть и хотела попрощаться. Почему мама не поверила? Или хотя бы после смерти не вспомнила пророческих писем? Этого, последнего, и того, про еловые ветки. Неужели мама так ненавидела бабушку? Но за что? И почему тогда она назвала младшую дочь ее именем? 5. Максим погрузился в телешоу. Смотрел внимательно, отсекая ложь, выдумку, фантазии – только по фактам, что действительно могло пригодиться. Разумеется, в передачах появлялись и люди в полицейской форме, которые заверяли, что дело ведется. Ну-ну, если бы велось, за Евой давно приехали как за подозреваемой. В одном из первых выпусках программы она сообщила, что умрет последней – Максима эта фраза жутко покоробила, но сильнее испугал взгляд. Лишенный всего живого, словно она уже погибла. Стекло. А рядом с ней Сергей. Лоснящийся и выглаженный, гладко выбритый, он вызывал в Максиме непонятное чувство. Не то ревность, не то злоба. В предпоследнем выпуске муженек опять засветился и, поджимая тонкие губы, уверял, что его супруга ни к чему не причастна. Клялся переломать «гнусному писаке» пальцы. Максим хмыкнул. Ну, попробуй, переломай. После монолога Сергея в зал вошла тучная женщина, одетая в нелепое платье в цветочек и горошины. Представилась теткой Евы и заявила: – Она – воплощение зла. Я не вру вам, она вон какой мне шрам оставила. Я по полициям бегала, пороги все отбила, а меня не слушают. Злодейка она последняя! И принялась тыкать пальцем в розоватое пятно от ожога. – Что она с вами сделала? Ведущий был сама обходительность. Тетка аж захлопала ресничками, когда он коснулся её мясистой ладони. – Втерлась в доверие, приехала посреди ночи, чертовка, и раскалила дверную ручку бесовскими происками своими. Обманом деньги выманила. Она всех порешала, клянусь, она. - Но следователь заверил: убийца – мужчина, и никак иначе. – Она все может! – тетка затрясла кулаком. – Она – сам дьявол! Она ж и сестру прибила, та неспроста померла. Все соки из неё выпила, а мне, главное, говорит: «Машенька в порядке». Представляете, мертвая сестра для неё – порядок. И родителей прикончила, они ж с ней в машине ехали. Она живехонька-здорова, по танцулькам бегала, пока я их хоронила… Зал оживился, зашушукался. А Максим, не сдержавшись, выключил видео. Сколько же показухи. В каждом оханье и взгляде. Нет, в этих передачах бесполезно искать правду. Где же ты, Геля? Максим глянул на затянутое тучами небо. Там, посреди темноты и мрака, вдруг расцвела одна-единственная звезда. Подмигнула лукаво, вспыхнула и исчезла, как и не было вовсе. Максим потер глаза. И все-таки, почему она скрылась от мужа в глуши? Неспроста же. Ничего не бывает просто так. Чем он обидел её, что натворил? Придется изучать подноготную этого пренеприятного Сергея. Заварив сотую чашку крепкого кофе, Макс вбил в поисковик «Савицкий Сергей». Высветились сотни статей. Что ж, ночка предстоит длинная… Его отец был неприметным заводским служащим, а мать – потомственной колдуньей, скрывшей свой дар ради спокойной жизни мужа и сына. Это, конечно, по легенде с официального сайта. Невероятное он научился распознавать с детства, видел призраков и даже общался с ними. Но мать твердила ему: «Молчи, если хочешь выжить». Раскрылся Сергей уже после распада Союза. С начала двухтысячных его персона забрезжила на горизонте. Появился свой сайт, на котором маг давал рекомендации и советы. Изредка писал для мистических журналов. Проводил семинары, повышал «энергетический баланс», разрешал проблемы, снимал порчи. Короче занимался всякой ерундой. Сергей катался по городам России и ближнего зарубежья и оказывал консультации, как одиночные, так и групповые, а просил за те по несколько тысяч рублей с носа. За заряженные амулеты и зелья – ещё тысячу-другую. О как, выгодно быть волшебником. Что Ева нашла в этом обманщике? Раскрученном и распиаренном, но совершенно обычном. Несколько лет назад таких развелось и расплодилось – ложкой ешь. Они и по фотографии гадали, и заочные предсказания давали, и в газетных вырезках обещали помочь хоть по телефону, хоть по смс. Но Ева – она ведь не такая. Она особенная, она по-настоящему необычная. И жила с шарлатаном? Но почему? И кстати. Ни в одном из выпусков журнала не писалось сокращенного адреса деревни. Сергей соврал. 6. Это был худший день в жизни Ирины. С утра поломался бойлер. Щелкнул на прощание. Огонек зажегся и погас. Повалил дым. И всё. Осталась она без горячей воды. Мастер из райцентра подсчитал, что поездка до деревни и починка (разумеется, без материалов) обойдется в семь тысяч рублей. Таких денег у Ирины не водилось. Она жила на домашнем хозяйстве: что собрала, тем и кормится. Козу держала, курей. По выходным ездила на базар и торговала излишками. Не бедствовала, но отдать семь тысяч за раз не могла. Ей же ещё баллон газовый покупать, крышу чинить, а то совсем прохудилась, да и на «черный день» отложить бы. Видать, настал тот день… Не успела Ирина пережить первую беду, как случилась вторая. Разбежались куры. Горюя, она забыла закрыть ворота в курятник (чего с ней прежде не случалось), и теперь они разбрелись по деревне. Квохтали посреди дороги, у канавы, во дворе соседей. Одну особо неразумную поедал дворовый кот. Ирина, всплеснув руками, принялась их собирать. Половины не досчиталась. Правильно, свистнул соседушка какой курочку и не признается ведь. Была ваша – стала наша. К полудню Ирина разочаровалась в жизни и подумывала с горя напиться. Да не с кем. Раньше Ева была, а тут исчезла куда-то. Максим (везучая, заполучила красавчика городского!) руками разводил. Сам побелел весь, под глазами синяки налились. Обидел, что ль, её, она и сбежала? Страсти у них любовные, понятно всё. Ту газетенку Ева так и не показала. А, между прочим, Ирина за неё сто рублей заплатила. Ей-то не жалко, но уж могла и похвастаться перед подружкой. Ирина позвонила старой приятельнице, поплакаться на женскую долюшку. Та выслушала, но жалеть не стала. – У меня деловое предложение. Ты меня грибами сушеными обеспечиваешь и платье вяжешь теплое, а я тебе отдам наш старый бойлер. Он всё равно на балконе пылится. Довезешь его сама, а мастер пусть ставит. Всяко дешевле получится. – У, спекулянтка! – засмеялась Ирина. – Уговорила. Поставить-то в деревне многие могли, чего сложного – правильно прикрутить шланги. Ставить – не чинить. В общем, договорились встретиться у неё. Ирина с собой тележку взяла, чтоб бойлер тащить. Прыгнула к Ивановичу в грузовик (он как раз ехал в райцентр за щебнем и обещал добросить туда-обратно) и поехала. Обратно Иванович довезти не смог – забухал с мужиками за встречу. Поэтому Ирина сначала пошла до электрички, а это две лестницы и куча ступеней. Ну а с электрички до деревни пилить четыре километра. Тяжеленный бойлер тащила волоком, тележка скреблась днищем о землю. Серебристая чистенькая иномарка стояла на обочине. «Попрошу-ка довезти», – размечталась Ирина. Ну а что, бойлер в багажник, её с тележкой назад. Она заплатит, да ещё и яиц даст свеженьких. Где же хозяин? Наверняка в лесу. Ирина шагнула в овражек. Он и не прятался. Сидел на корточках за кустами. Вроде штаны одеты, значит, не нужду справляет. Можно к нему подойти. Ирина сделала шаг, ещё один. Собачье тело она заметила не сразу. Как и то, что мужик тыкал в неё ножом. А тело уже не дрыгалось и не скулило. Лезвие всё в крови. Живодер! Ирина налетела на него с кулаками. – Кыш отсюда, кыш! А он, недолго думая, на неё навалился всем весом. Уронил на мокрую от дождя землю. Ветка больно впилась в бок. Занес нож. А рожа-то знакомая. Сам удар Ирина даже не ощутила. Она смотрела в безумные глаза мужика, и те засасывали её, точно гипнотизируя. И когда по животу потекла кровь, она казалась теплой водой. Острая боль появилась позже. Разорвала кожу, разрезала мясо. Вдали застрекотал мотор. Ирина заголосила. Мужик рванул к тачке. Уехал. Ирина, схватившись за живот, поползла к дороге. Главное, чтоб её нашли. Она встала на колени и, зажимая рану немеющими пальцами, застыла. Перед глазами всё побелело. Машина затормозила прямо перед ней. – Спасите… – шепнула Ирина и упала лицом в асфальт. Это определенно был худший день в её жизни. 7. В больнице их приняли без проволочек. Ирину увезли на каталке незнамо куда, а Максим не пустили дальше регистратуры. – Вы ей кто? Родственник? – растягивая гласные, спросила густо накрашенная медсестра за стойкой. – Нет. – Ну и ждите тут. К ней всё равно не попадете. Максим упал на стул, посмотрел на руки. В крови. И рубашка в крови. Он совсем не ожидал встретить Ирину тем вечером на шоссе. Ну а с вспоротым животом – тем более. Съездил в город за продуктами, а на обратной дороге – она. Втащил бездыханное тело в салон и погнал к больнице. А у нее ведь ни полиса с собой, ни паспорта. Боялся, что их не примут. Но все-таки осталась какая-то честь в медперсонале. Ирину срочно госпитализировали, а ему и уйти запретили, и к ней идти не позволили. А он искренне переживал. Пусть не подруга, но хорошая знакомая, соседка. За что её, почему?.. Максим успел задремать. За окнами в старых некрашеных рамах начинало светать. Розоватые нити рассвета взрезали небо. Прооперировали ли Ирину? Как она? Кофе в кофейном автомате нещадно разбавляли. Максим попивал светло-коричневый кипяток, а медсестра за стойкой трепалась по телефону. Её голос мешал сосредоточиться. Максиму казалось: расслабься он, и с Ириной что-нибудь случится. Из коридора чеканным шагом вышел мужчина в полицейской форме и, отыскав взглядом Максима, сел на соседний стул. Скорее всего, его вызвал персонал больницы. Что теперь, на Максима напялят наручники и уведут как единственного подозреваемого? Полицейский почесал рыжую щетину и сказал с грустью, какая бывает у человека, который хотел поскорее расправиться с проблемой, а не получилось: – Вам повезло, Ирина Геннадьевна опровергла ваше участие. Сильная женщина, – с непонятной гордостью добавил он. – Добротная такая. Её в живот ножом, а она уже очухалась. Другая б померла, а эту не возьмешь. Истинная деревенская баба! Максим пропустил мимо ушей последнее высказывание. То ли грубость, то ли комплимент – не разберешь. А ссориться с полицией из-за слова ни к чему. – Кто её так? – Какой-то поехавший мужик. Он собаку расчленял, а она по женской жалости кинулась спасать псину. За что и получила. Но фоторобот составить не может. Говорит, из памяти выветрилось, даже цвета волос не помнит. Врач списывает на шок. Ну а вам спасибо за помощь. – Угу. Максим прикусил губу. Полицейский немного помолчал, после чего попрощался и поспешил скрыться в коридоре, щелкая колпачком ручки. – Шли бы и вы домой, – посоветовала медсестра за стойкой. – Вас к ней не пустят, даже не рассчитывайте. Навестите попозже. – А когда? – Позвоните – скажем, как только станет можно. И она вперилась взглядом в экран монитора. Максим напоследок глянул в сторону лестницы. Под ребрами саднило и сдавливало, будто в живот резанули его самого. 8. Город вымер, сваленный тридцатиградусной жарой. Солнце выжгло траву до желтизны. Асфальт дымил. Ева в шифоновом сарафане на лямках ощущала себя одетой в скафандр и мечтала стянуть его. Егор жил в элитной новостройке. Трёхкомнатная квартира, панорамные окна, внутренний дворик, огражденный кованой оградой, с фонтанчиком – шик да блеск. У входа в подъезд дежурил консьерж, да не дедок-сторож, а подтянутый мужик в черной куртке с нашивкой охранной организации. Такой абы кого не впустит, можно даже не пытаться заболтать его. Почему ведьма не может оправдать свое звание и наказать того, о чьей смерти грезила сотню долгих ночей? Ева ненадолго забылась, переехав в дом бабки, отвлеченная обманщиком-Максимом. Но теперь ненависть, точно облитая керосином, запылала по-новому. Её описывают жуткой колдуньей; пора бы продемонстрировать, на что колдунья способна. Мимо проходящая девица в коротком комбинезоне и цветных гетрах могла поклясться, что в глазах стоящей перед воротами шатенки блеснул металл. Шатенка облизала алые губы и хищно улыбнулась. – Вы к кому-то? – с любопытством спросила девица. Ева мазнула пустым взглядом по курносому носу. – К Егору… – начала она и тут же осеклась. – Пельшу? – подсказала девица и довольно залыбилась. – Так и знала. Он мой сосед вообще-то. Ева безразлично кивнула. Надо как-то отделываться от разговора, и так зачем-то ляпнула лишнего. Хорошо хоть девица не угадала с фамилией. Ева не собиралась так запросто вламываться к Егору и убивать его при свете дня. Как-то оно… пошло, что ли. Слишком наигранно и театрально. Так поступают героини в фильмах, но не Ева. Ей лишние свидетели ни к чему. Ночью сподручнее. – А вы, наверное, модель? – продолжила допрос девица. – Внешность у вас наикрутейшая. Этакая ведьмочка с встрепанными волосами и горящими глазами. Она подняла вверх большой палец. Честно говоря, Ева не помнила, когда она последний раз смотрелась в зеркало. Жила по привычке: утром почистила зубы, помылась, ополоснула лицо, вечером повторила эти же действия. Бездумно. – Нет, не модель. – А не хотите попозировать мне? Кадр получится – закачаешься! Ева покачала головой, но девица схватила её под локоток. – По-жа-лу-й-ста! – заныла она. пока не знала, что девицу эту зовут Ариной Ивановой и трудно сыскать кого-то приставучее. Уж если она удумала что-то – берегитесь. Арина, несмотря на юные годы, поучаствовала в нескольких всероссийских выставках и выиграла парочку конкурсов. – Нет, – резче повторила Ева. Арина не отставала. Она чуть ли не плясала около, и требуя, и умоляя, и предлагая солидное вознаграждение, и рассказывая о своем мастерстве. Затем скуксилась по-детски и шмыгнула носом. И напомнила Машку. У Евы в глазах потемнело. Да-да, та так же вытирала сопли тыльной стороной ладони. И пританцовывала на месте, когда что-то просила. И волосы у неё были цвета выжженной пшеницы. Неужели совпадение?! Воздуха стало слишком мало. Ева ловила его ртом, но горло опухло, не пропуская. Наружу вырывалось сиплое дыхание. – Вы чего? – Арина подхватила оседающую Еву и волоком донесла до лавки, куда уронила как мешок. Пока Ева отходила, Арина обмахивала её планшетом в рыжем чехле. – Всё в порядке, – прохрипела Ева, стирая из памяти хрустальный голосок Машки. – Нифига не в порядке! – Арина уселась рядом. – Какие у вас симптомы? Поищем ваше заболевание в сети. Она разблокировала экран планшета и открыла поисковик, готовая вбивать название. – Какое заболевание? – Ну, какое-то уж точно. Здоровые без чувств не падают. Ева попробовала объяснить, что дурно ей от жары, на что Арина незамедлительно пригласила к себе. Поняв, что столь назойливую новую знакомую отшить не так-то просто (но больше из-за схожести той с Машкой), Ева согласилась выпить чашку чая и измерить давление. Тонометра у Арины не водилось, и она побежала к соседке, а Еве разрешила «обживаться». Квартирка была маленькая и совсем несолидная, даром, что куплена в престижной многоэтажке. Малообжитая полупустая студия. На барной стойке в кухонном уголке скопилась гора посуды, в основном – чашек и бокалов. Спала Арина на надувном матрасе, неаккуратно застланном скомкавшейся простыней. Шкафа у неё не имелось – вещи беспорядочной горой свисали с переносной вешалки. И всё-таки в этой студии имелось кое-что необычное. Голые бетонные стены вместо обоев были увешаны снимками. Зря Ева думала, что цифровое искусство давно заменило бумажное. У Арины по стенам, шкафам, дверям были развешаны фотографии. Какие-то она безжалостно размалевывала маркером, что-то помечая. На других рисовала пунктиром линии. Третьи перечеркивала. Четвертые оставляла нетронутыми. Множество портретов, лиц, спин, животов и даже голых ступней. Арина щелкала любые части человеческого тела. Ева прошлась туда-сюда. Заглянула в ванную, где с пристрастием изучила пузырьки и баночки. Нет, Арина – не Машка. Та никогда бы не душилась духами «Дживанши». Уж больно они приторные, а Машка любила свежие ароматы. И плойкой она не пользовалась, наоборот предпочитала естественность. Жаль… На секунду Ева поверила в реинкарнацию, в чудо. Чудес не бывает, увы. – Во! – В квартиру вбежала Арина, размахивающая коробкой с тонометром. – Соседка сказала, что он суперский. Ну-ка дай руку. Про «выканье» она быстро позабыла. Бесцеремонно хватила Еву и затянула чуть выше правого локтя манжет. Затем усадила Еву на матрас и включила кнопку на тонометре. Тот зажужжал, манжет сжался. – Систолическое давление сто двадцать миллиметров ртутного столба, – гундосо огласил тонометр, заставив и Еву, и Арину подскочить. – Диастолическое давление восемьдесят миллиметров ртутного столба. Показатели в норме. – Ух ты, говорящий. Не верю я тебе, бездушная машина, – сказал Арина, вновь хватая планшет. – Спросим у интернета, нормальное это давление или нет. Ева отсоединила манжет и, скрутив шнур, убрала прибор в коробку. Арина долго изучала статьи, нетерпеливо постукивая ногой. – Крутотень. Давление космонавтов у тебя, во как, – известила она. – С твоим давлением нельзя падать в обмороки. Так что никуда не падай, ага? – Ага. Потом они пили чай из наспех вымытых кружек, а Арина щебетала что-то про оригинальную внешность и блеск в глазах. Заверяла, что этот блеск необходимо увековечить. Ева отнекивалась. Её уже вдоволь поснимали и фотографии выложили где только можно. – Чего тебе, кстати, от Пельша надо? – вспомнила Арина, объедая кусочек лимона. Ева знать не знала никакого Пельша, посему не ответила. Но Арина в свойственной ей манере «догадалась» сама. – Ясненько. Повелась на его уговоры. Да никакой он не модельер, так, помощник дизайнера, мелкая пташка, в шоу-бизнесе его имя ни гроша не стоит. Он вас, милочка, раскручивает. Шли его лесом, усекла? – Спасибо тебе, Арин, спасла от мошенника, - кивнула Ева. – Ай! – Арина махнула рукой, унизанной звенящими браслетами. – Пустяки. Ну а за дельный совет дашь щелкнуть себя? Всего один разочек, а? Она опять состроила Машкино выражение лицо, плаксиво-умоляющее. И Ева сдалась. Её тотчас поставили в один угол, посомневавшись, сместили в другой, пихнули к окну. Короче «один разочек» затянулся на полчаса. – Ты какая-то деревянная, – вздохнула Арина, рассматривая на фотоаппарате полученные снимки. – Встала как вкопанная. Блин, ну что это?! Где вся живость? Она ткнула пальчиком в миниатюрную Еву. Та себе не понравилась, но и деревянной не посчитала. Обычная. Вон и синяки под глазами, и морщинка на лбу. Арина изучала фото. На одном она задержалась особенно долго. Слишком долго. Приблизила, всмотрелась. Не говоря ни слова, пошла к ноутбуку, валяющемуся на полу, и воткнула карту памяти с фотоаппарата в картридер. Ева допивала чай и подумывала, как бы незаметно слинять. На улице стемнело. Свет фонаря бился в окно. На небе наливалась золотом луна. – Ев, – голос Арины был тихий и лишенный окраски. – Иди-ка сюда. – Ну что? – недовольно отозвалась Ева. Арина молча ткнула в снимок. Ева присмотрелась и увидела… Она стояла, упершись в подоконник ладонями. А за её спиной пристроилась тень с очертаниями человека. Длинные руки обхватывали Еву за талию, пальцы сжимались в замок на самом её животе. У тени было лицо: серо-черное с едва заметной линией улыбки и темными – без зрачков - глазами. Щека тени почти касалась Евиной щеки, прижимаясь нежно, как любовник. Холод пробежал по позвоночнику. Ева отерла щеку, будто пытаясь стащить тень. Она выругалась. Арина максимально приблизила кадр, провела мышкой по теневой улыбке, очерчивая ту. – Это… невероятно. – Удали… – просипела Ева. – Ни за что. – Мне кажется, фото смазалось, – напирала Ева, опуская взгляд. Она не могла смотреть на то, как чьи-то руки обнимали её. – Оно – мужчина, – поспорила Арина. Лицо её побледнело, становясь мертвецки белым. Но она мужественно рассматривала, точно боясь, что тень исчезнет. Щелкнула на кадр вперед, еще один. – Во, смотри, – ноготок уперся в экран. – Опять оно. Тень маячила на фоне, в шаге от Евы, держащей обеими руками чашку. Вытянула призрачную руку и пыталась дотянуться до Евиной макушки. А на другом изображении тень скалила бело-серые зубы и обхватывала Евину шею ладонью. – Надо тобой что-то нависло, – Арина все-таки не выдержала и захлопнула крышку ноутбука. – Я даже догадываюсь, что, – буркнула Ева самой себе. Смерть. Она уже близко. Как обещала баба Евгения. Как завещала баба Марья. Как предсказывала Марфа. У неё мужские черты и мужское телосложение. Крупная голова и мускулистые руки. Тень бесконечно знакома ей, но неизвестна. – Есть успокоительное? – спросила Ева без особой надежды. Арина развела руками. И тут затряслись стекла. Они звенели так, как когда-то давно в московской гостинице. Будто лунный свет молотил в окна, прося впустить его внутрь. Арина в один прыжок оказалась в объятиях Евы. Та задрожала мелкой дрожью. Звон пробежался по тарелкам, задел стаканы, ударился о зеркало и рассыпался бренчанием ложек. Ева прикрыла веки, концентрируясь на звоне. Ухватила его как тонкую струну и потянула на себя. Звон исходил от невидимой тени, которая дышала в затылок. Она целовала ледяными губами шею. – Убирайся вон, – одними губами приказала Ева, поднимая из глубин свое проклятье. В ушах пронеслось ветром: «Скоро…» Тень растаяла, вместе с ней исчез и звон. Всё стихло, только капала вода из протекающего крана. Арина упала на матрас, шепча: – Капец. А вроде сегодня не баловалась ничем… – Я пойду… – сонно предложила Ева, понимая, что силы покидают её. – Ты останешься, – перебила Арина голосом Машки. 9. Какие гостинцы нести человеку с пробитым животом? Интернет подсказал целый список абсолютно несъедобных продуктов: геркулес, перловка, слизистый кисель. Максим накупил детской быстрорастворимой кашки с ягодами и фруктами. Всяко лучше овсянки. Он чувствовал себя ответственным за Ирину. Её родня жила за сотни километров; кто скрасит ей больничное существование? Тем более Ирину перевели в общую палату, и врач разрешил визит. От Евы – ни известия. Форум журнала бурлил слухами и сплетнями. Максима приглашали на ток-шоу как автора статей, и он с наслаждением посылал приглашающих лесом. Она найдется… В палате на шестерых лежало всего трое. Две тщедушные бабульки преклонных лет и Ирина – у двери. Окно было зарешечено, будто в палате держали буйных. Воняло лекарствами и не вынесенным судном. Потолок посерел, краска со стен облезла. Ярким пятном среди уныния выделялась тумбочка Ирины, заваленная продуктами в разноцветных упаковках. Хм, вот дорогой чай, который в деревенском магазинчике не продается, вот фруктовое пюре, каши, печенье. А говорила: ни родни, ни друзей. Ирина помахала Максиму рукой. На щеках её проступил румянец, да и не выглядела она умирающей. Разве что синяки под глазами да щеки чуть-чуть спали. Но это пройдет. – Привет! Говорят, ты меня спас? – она хохотнула и схватилась под одеялом за живот. – Ой… Максим присел на шаткий стул у кровати. Наиболее бойкая пенсионерка заворчала, недовольная тем, что её разбудили. – Типа того. Ты как? – Отлично! – Она выставила большой палец. Но в глазах плескался испуг. Мужается, а самой страшно. Ещё бы, ни с того, ни с сего в живот пырнули. – Его… – Максим не стал уточнять, кого именно, – не нашли? Ирина, подтянувшись на руках за изголовье кровати, полусела. Заглянула в шуршащий пакет. – Нет, – сказала она, перебирая коробки. – Дай поспать! – взвыла пенсионерка. – Цыц! – шикнула Ирина. – Как весь «тихий час» по телефону трепаться о сериалах, так вы, Наталь Петровна, первая. А как у меня гость – так в сон клонит? Совесть-то имейте! Вы не смотрите, что я лежачая. Кинуть чем-нибудь сумею! Пенсионерка забурчала себе под нос, грозясь вызвать охрану или отходить нарушителей покоя клюкой. – Спасибо за вкуснятину, – искренне поблагодарила Ирина, еле разместив подарки среди прочего великолепия. На тумбочке не осталось свободного клочка. – Да ты и так не бедствуешь. – Максим почесал затылок. Ирина зарделась. – Да я ж не специально. Это Миша разоряется. – Миша? Максим поерзал на неудобном стуле. Кто ж их придумывает, а главное – для кого? Для людей с горбом и полным отсутствием костей в ягодицах? – Михаил Викторович, – поправилась Ирина, сменив тон с нежного на отстраненный. – Следователь. – Смотрю, Михаил Викторович крепко ухватился за дело! – Максим прыснул. – Да ты не смущайся. Это ж здорово, что заботится. Она хихикнула, красная как помидор. Помолчали. Зазвонил телефон у неусидчивой пенсионерки. – Ну и что? А она ему что? – прокричала та в трубку. – А он ей? Да ты что? – Это надолго, – Ирина откинулась на подушках. – Как самой болтать, так запросто. Эх. Что с Евой? Объявилась? – Не объявилась, – силясь перекричать молодецкий бас пенсионерки, сказал Максим. – Зато ко мне её муж заходил, ещё в тот день, когда… когда ты в больницу попала. Слыхала о нем? Ирина замялась. Ну да, признаваться о любовниках подруги (хотя в данном случае любовником был Максим) тяжело. – Она от него сбежала. – Любит она сбегать. Он грустно улыбнулся. Ирина покачала головой. – И что он сказал? – Да ничего. Тоже ищет. Вот тебе и маг. Что ж своей магией отыскать не может, а? Максим поднялся. Невозможно сидеть на этом орудии пыток. – А он маг? – не поняла Ирина. – Какой? – Известный. – Ну расскажи! Максим не особо желал разговаривать про супруга Евы, но поделился всем, что накопал на него. Со злорадством описал лживую биографию, сопоставил её с реальной. Вторая бабулька, молчавшая до сих пор, вдруг оживилась. – Сынок, ты часом не о Сергее Савицком? Я ж его недавно по телевизору видела. Красавец он! Статный! Такого б врачевателя да на мою язву. И не врет он, не наговаривай. Я программу о нем посмотрела. Честнейший молодой человек. – Угу. – Максима аж передернуло. – Статный. Честнейший. – Покажи его, – потребовала Ирина. – Я жажду глянуть на того жеребца, от которого наша Евонька слиняла. Не в обиду тебе. Максим набрал в интернете имя Сергея, передал телефон Ирине. Та его покрутила по-всякому, с любопытством рассматривая. – Знакомая харя, – закусила она губу. – Где-то я его… Максимка, да не красавец он! Страшненький, по правде говоря. Шея несуразная, а руки какие длиннющие. Как у шимпанзе! – Красавец, – поспорила бабулька. Максим покивал обеим. 10. По совместительству Арина увлекалась оккультизмом. Зависала на сайтах, посвященных «теме», зачитывалась «научными трактатами». Короче, вела себя как всякий подросток, жаждущий мистики и приключений. Она вошла на один из форумов и похвасталась: – Самый популярный на просторах рунета. А я, между прочим, его модератор. Мы тут всякое обсуждаем. Помнишь, недавно шоу собирались ставить? Про магов? – Что-то припоминаю. – Так вот, у нас есть несколько теорий по поводу смерти одной из участниц. Но! – Арина скорчила гримасу. – Нас никто не желает слушать. Я лично писала руководству канала обращение, а они его проигнорировали. А я ведь целое расследование провела… Еву позабавило, что юный детектив не приметил в собеседнице «ведунью Евангелину». Она улыбнулась уголками губ. Арина полистала подфорумы в поисках необходимого. – О, вот тут можно глянуть. – Она навела мышку на заголовок «Сущности». – Так-так. Духи, демоны, порождения тьмы, фантомы… бесы… – бормотала, прокручивая страницу. – О, призраки и тени. Та-а-ак, – протянула, вчитываясь в полотно текста. – Делятся на три категории. Нейтральные, дружелюбно, а также негативно настроенные. У нас какой тип? Ева предпочла не отвечать. – Разрешишь помыться? – почесала макушку. Хостел всем неплох, но вода там ржавая, провонявшая гнилостью и затхлостью. Мыться в ней – сущая каторга. – Будь как дома, – махнула рукой Арина, зачитывающаяся статьей о тенях. – Полотенце возьми… – она задумалась, – где-нибудь там. Подбородок мотнул в сторону горы из одежды. Какое же блаженство валяться в ванне! Не мыться в бане, задыхаясь от пара, которого Ирина напускала сверх меры. Не по-быстрому намыливаться в раздолбанном душе хостела, а нежиться в тающих пузырьках пены с ароматом земляники и намыливать кожу жесткой мочалкой. Рано хоронить себя. Ева способна отогнать нечто, настигающее её. Она на шаг впереди ведьмака. Она задремала, нежась на волнах тепла и спокойствия. И снился ей Макс. Виновато глядящий серо-голубыми глазами, взъерошивающий неровную челку. Он оправдывался, а Ева хотела его испепелить, но не могла. – Эй! Её разбудил стук. Кто-то назойливо молотил изо всех сил по двери. Ева не сразу поняла, где она находится. Первым порывом было прикрыть наготу, но после она вспомнила, в чьем доме стала гостьей. – Сейчас выйду! – крикнула, вытаскивая затычку. – Ты там не самоубилась часом? – подозрительно спросила Арина. – Не-а. Ева лениво вылезла из ванны. Позвоночник покрылся мурашками, которые она стряхнула, поежившись. В запотевшем зеркале не различалось очертаний. Ева укуталась в махровое полотенце и появилась пред Ариной раскрасневшаяся и встрепанная. – Я тебя битый час зову, – обиженно заявила та. – Рассказать, чего нарыла? Впрочем, дожидаться разрешения она не стала – не вытерпела. Итак, данный призрак (ну или тень) относился к типу недружелюбных. Подтип Арина выяснить не смогла, посему не была уверена, нес ли он реальную угрозу, предупреждал о чем-то или был наслан злоумышленником. Раз сущность различалась в обычной камере, значит, она не скрывается. Информация ровным счетом ни о чем Еве не говорила. Арина выложила фотографию на форум (Ева противилась, и тогда Арина затерла лицо). Уходить Еве запрещалось. Хозяйка квартиры легла с одного края матраса, гостья – с другого. Так они и уснули, думая о своем. На циферблате электронных часов мигали дьявольские цифры: три часа ровно. Когда-то Ева читала, что три часа после полуночи – время нечистой силы. Что ж, пришло её время. Она поднялась легко и грациозно, не потревожив сопящую Арину. Набросила на голое тело девичий халат в клубничку и, хрустнув костями, направилась к входной двери. Босые ноги шлепали по скользкому кафелю. Ева дождалась лифта, надавила на кнопку пятого этажа. Бесшумная коробка донесла её за долю секунды. Она стояла напротив двери, за которой скрывалось само зло. Пристально изучала дверную ручку. Та со скрипом сдвинулась от одного только взгляда. Замок щелкнул. Ева бывала тут пару раз, когда Машка начала жить с будущим мужем. Ухоженная квартира, обставленная любящей мамочкой Егора. Мамочка выбирала шторы и паркет, мамочка закупала мебель. Послушный сынок принимал подарки и расставлял их так, как хотела мамочка. Когда Машка притащила какую-то безделицу типа пледа, а мамочке тот не пришелся по вкусу – плед был убран «во избежание скандалов». Машка тогда очень огорчалась, а Ева её успокаивала. Дура! Надо было просить сбежать от него. Она бы нашла лучше! Но нет, Ева желала сестренке добра… Не сдержавшись, Ева пихнула напольную вазу, из которой торчало павлинье перо. Та упала с грохотом, разбившись на осколки. Пускай Егор слышит, что по его душу пришли. Ну же, где ты прячешься?! Она двинулась в кухоньку. Мановением руки посшибала баночки с полок. От дыхания закоптились занавески. Запахло паленым. Где же ты, иди сюда! Ева пронеслась по квартире ураганом, сшибая всё на своем пути, разрушая и круша. Не нашла одного: Егора. Спальня пустовала, кровать была застелена без единой складочки. Она рухнула на мягкий матрас и заскулила. Куда он исчез? Он должен быть тут, должен предчувствовать беду и покрываться испариной, моля о пощаде. А его нет. Чутье взвыло! В груди затрепыхалось сердце. Ева прислушалась. У входной двери копошились. Ключ вошел в замочную скважину. Но это был не Егор. Охрана?.. Точно, тут наверняка есть сигнализация, которая оповестила о чужачке. Ева ругнулась и заметалась по спальне. Не в шкаф же прятаться. Сила словно испарилась. Была – и исчезла, оставив после себя выжженную пустыню. Из приоткрытого окна дуло теплым ночным ветерком. Луна подмигнула по-свойски, как давней подруге. Решено. В один прыжок Ева оказалась на подоконнике, балансируя всем телом. Былая грация куда-то делась, и кости налились свинцовой тяжестью. В коридоре гремели тяжелые шаги. Ветер погладил лодыжки, забрался под халат и ощупал кожу. Ева облизала сухие губы. Страшно. Она – ведьма, но не акробатка. Под окнами асфальт и ни единой травинки. Лететь будет недолго, а, приземлившись, расшибется в лепешку. Но обратного пути нет. Ева вдохнула, выдохнула и сделала малюсенький шажок. Не разбилась в той аварии, не разобьется и сегодня. Её впечатало в асфальт. Удар пришелся на бок. Нормальной человек бы непременно переломал все кости, а она ограничилась разрывающей болью в левой половине тела. На секунду выбило сознание. Ева поднялась на локтях с долгим стоном. Ребро, кажется, треснуло. Сила в ней всколыхнулась, лизнула ребро, бок. Наверное, это называется регенерацией. Что ж, в ведьмовском проклятии имеются свои плюсы. В распахнутом настежь окне пятого этажа развевались шторы, прощаясь с ночной гостьей. Ева отползла к углу дома, чтобы её не было видно свысока. Что делать? Куда идти? К Арине? Охранник заподозрит неладное, когда увидит еле живую девушку в одном халате. Уехать? Без денег и документов? Она уперлась рукой в стену, иначе бы упала. Бедро прижигало горячим прутом, левую руку выворачивало, бок рвало на куски. Из подъезда кто-то вышел: запищал входной замок, оповещая, что дверь открылась. Позади шаги. Ева метнулась было к дороге, но раскаленная игла пронзила бок. Она задохнулась от боли. Пошатнулась. И упала в чьи-то заботливо подставленные руки. 11. Раны на ней затягивались как на собаке. От лилового синяка на бедре не осталось и следа уже через час или два. Егор как завороженный смотрел на светлую кожу и ничего не понимал. Он сидел около неё давно и всё думал, как завести разговор. Вот она разлепляет веки, вот смотрит на него. Он должен подавить её первым же словом, показать всю никчемность и обреченность её положения. Предвкушение заглушало рассудок. Ему так хотелось что-то сделать с ней, как-то отомстить за то, что влезла к нему в дом (идиотка будто не догадывалась о наличии видеокамер), за то, что размолотила любовно выстроенную им и мамой квартиру. Ай, была не была! Егор пнул её ботинком под ребра, и девица застонала. Она распахнула карие глаза с неестественно большими зрачками (видать, наркоманка), пушистые ресницы затрепетали. Из горла вырвался сип. – Ну, здравствуй. Егор заулыбался. Девица, подвывая, попыталась подняться, но связанные руки с ногами ей, конечно же, помешали. Она елозила по полу как червяк, а Егор, сидящий в кресле, смотрел на неё и наслаждался. Она даже интереснее своей сестры. Кожа у неё молочная, грудь хоть и маленькая, но аппетитная. Во взгляде есть что-то такое. Ах! – Пусти меня, иначе… – зашипела она, но Егора это не проняло. Разве может голая баба, валяющаяся в его спальне, быть опасной? Что иначе? Что она ему сделает? Он подошел к ней и схватил за шею, поднимая. Девица задергалась, но он не собирался её душить. Легко разжал руку, и она упала, ударившись затылком о пол. – Иначе что? – любезно переспросил Егор. – Что мы, в самом деле, как неродные. Родственники же. Чаю или кофе? Он засмеялся своей шутке. На глазах девицы выступили злые слезы. Она стиснула зубы и о чем-то сосредоточено задумалась. Это было видно по тому, как напряглась венка на её виске. Венка делала лицо девицы некрасивым, и Егор ударил по щеке наотмашь, чтобы эта венка пропала. Носом хлынула кровь. Девица, захлебываясь, что-то говорила, но Егор её не слышал. Синяк на бедре окончательно исчез. Поразительно! Егор не верил своим глазам. Надо кое-что проверить. Он достал скотч и туго замотал рот девице. Та смотрела широко распахнутыми глазами, как он подошел к ней с зажигалкой и поводил по коже. Она дрыгалась и хрипела, извивалась. Червяк, фу. Он засек время. Кровавый ожог затянулся спустя полчаса. Следы от ремня, которым он её вдоволь похлестал, – за сорок три минуты. Это было просто великолепно. Нужно увезти её из квартиры в частный дом и… Можно делать, что угодно. Абсолютно всё. Он, разумеется, выведает у неё про чудесное заживление ран. Но позже. У них много времени, раз ни огонь, ни высота её не берут. Какая она молодец, что влезла в его квартиру. Девица задыхалась и плакала, а он гладил её кожу, покрытую мурашками, и мурлыкал ей под нос какую-то колыбельную. 12. Арина с сомнением разглядывала встрепанного мужика, пытающегося прорваться в её квартиру. – Она у тебя? – шипел он и заглядывал Арине за плечо. – Кто она? – Ева! Девушка по имени Ева была у неё два дня назад. И исчезла, не забрав даже своей одежды. Арина удивилась побегу, но, честно говоря, не встревожилась. Странные друзья у неё случались, такова уж профессия фотографа. Гениальность ходит под ручку с безумием. Один типчик любил нагишом бегать на стадионах, второй резал себя – его возбуждала кровь. А около Евы ошивались тени. Когда форумчане выискали в Еве черты ведуньи Евангелины, Арина нешуточно огорчилась. Проморгала свое счастье! Но, потусив с друзьями, перестала думать о чудаковатой гостье. Может, оно и к лучшему, что Ева стащила Аринин любимый халат и свинтила в неизвестном направлении. А то мало ли какие за ней призраки бродят. Угробили бы Арину в самом расцвете творчества. А мужик такой красивый, благородный, с идеальными чертами лица. Еве повезло. Тот, кто так борется за женщину, должен очень её любить. Она впустила мужика в дом, вручила ему одежду Евы и рассказала обо всем, что произошло. Про тень – тоже. И про то, как Арина выложила на любимый форум фото. На первом-то она показательно замазала лицо Евы, а на остальных оставила. Страна должна знать своих героев. – Угу, – мужик кивнул, – я благодаря фотографиям тебя и нашел. Я на форуме сижу и вдруг вижу в топовых записях фотографию Еву. Повезло, что ты свои данные не скрываешь. Он больше не выглядел разъярённым, скорее – встревоженным до бескрайности. А ещё у него нелепо дергалась бровь, искажая мужественное лицо. И головой он зачем-то крутил, словно от чего-от отмахиваясь. Дерганный какой-то. – А зачем скрывать? – Арина пожала плечами. – Мне бояться некого. Наоборот же клево, когда может любой прийти в гости. Так что там с тенями? Мужик вопрос проигнорировал. – Что она у тебя делала? Он покопался в вещах Евы, перебрал содержимое её сумочки. Бумажки, деньги, всякое барахло. Нет там ничегошеньки стоящего – Арина первым же делом засунула туда нос, когда обнаружила пропажу гостьи. Погладил кончиками пальцев сарафан. Арина задумалась, вспоминая. В горле пересохло. Накануне она хорошенько оторвалась в клубе и плохо помнила не только вчерашний вечер, но и прошлые дни. – О! – хлопнула в ладоши. – Ева шла к Егору. – Егору? – переспросил мужик, сведя брови на переносице. – К Даниленко Егору? – Нет, к Пельшу. Он ей с три короба наплел, что дизайнер, она и купилась. Но я ей глаза раскрыла. Вот и всё. Во взгляде мужика появилось полнейшее непонимание. – Зачем ей дизайнер? – рыкнул он и с силой зажмурился. – Ничего не понимаю! – А зачем ей мог быть Даниленко? – поинтересовалась Арина и почесала переносицу. – Вообще-то такой тоже у нас живет. Его папа – крупная шишка, он и сам весь из себя. Фи! – Здесь живет? – Мужик подлетел к Арине. – Ага. На пятом этаже. – Ясно, спасибо. Он схватил сумку Евы, но не тронул остальной одежды. И направился к выходу. – Эй, парень, не хочешь сняться напоследок? У тебя внешность классная! – Нет. Да что ж за непруха! То одна артачилась, теперь вот второй морду кривит. Арина совсем растеряла дар убеждения… – Ну, пожалуйста! – Она схватила фотоаппарат и щелкнула наобум. Мужик, уже стоя за порогом, гаркнул: – Если Ева появится, скажи, что её искал муж. Поняла? Арина попробовала поторговаться (информация в обмен на фото) ради приличия, но мужик уже хлопнул дверью. Она вертела в руках фотоаппарат и думала о том, как некоторым женщинам везет на мужчин. Они импозантные, красивые, с волевыми подбородками и невероятным голосом, который обволакивает. Ах... Арина нажала на просмотр фотографии. Кадр не получился, смазался. Или… На фото лицо, голову, тело, руки и ноги Сергея овивала тень. Словно вьюнок, она плелась по нему всему и тянулась за ним долгим едва заметным шлейфом. – Ну и семейка, – присвистнула Арина и поспешила залить новое фото на сайт. Она опять будет в топе! Разумеется, что к ней приходил сам Сергей Савицкий, она узнала много позже. Ну не запоминала Арина лиц. Или эти колдуны умеют маскироваться? 13. Ева закрывала глаза и видела перед собой его. Острый подбородок, тонкие губы – всё отчетливо как в зеркале. Она касалась его лица и неожиданно становилась им, перетекала в его тело. И училась его глазами видеть как своими. И он, она ощущала, смотрел её глазами. Нет, не нужно. Не смотри! Она выла от беспомощности, выталкивала его из себя. И он пропадал. Егор запер её в одной из спален деревенского дома. В гостевой, потому что обставлена она была скудно и нейтрально: светло-персиковые обои, безликие пейзажи на стенах, настежь раскрытый пустой шкаф, голая прикроватная тумбочка. Из окна во всю стену виднелись соседские коттеджи и верх высокого забора. Он приковал её правое запястье к изголовью кровати. Приходил и уходил. Время остановилось. Нет ни дня, ни ночи, ни минут и ни секунд. Только бесконечная пытка, перемешанная с ожиданием пытки. Её покинули силы. И обычные, и ведьмовские. Вместо клокотания в груди – ледышка. Ева пыталась что-то предпринять: поджечь комнату или сорвать наручники, но была бесполезной пустышкой. Егор выпил из неё всё до последней капли. Порою он мыл её в душе – быстро и грубо, до кровавых полос, – изредка водил в туалет. Сам не кормил – оставлял тарелку на тумбочке, и Ева неуклюже, левой рукой, боролась с ложкой. Он осматривал её как надзиратель заключенную, ощупывал как доктор; резал, бил, колол – как маньяк. Иногда был ласков подобно любовнику: целовал в лоб или поглаживал ключицы. – За какие же заслуги ты мне досталась? – обжигал шепотом. А Ева закрывала глаза и видела другого мужчину. Тот пах солнцем. 14. Она звала его. Он не понимал, как, но чувствовал всем собой, каждой клеточкой, что звала. Значит, он нужен. Значит, простила. Ей было больно и страшно. И мысли путались. Дом… деревянный пол… на запястье путы… Нет, наручники. Металл холодит кожу… Ладонь онемела… Окно, за окном синее небо… Черт! Ему не найти. Он ведь не волшебник. Ну же, пожалуйста, больше конкретики. Где ты?.. Она врывалась в его сознание и скреблась там, как кошка, которой заколотили выход из подвала. Она металась и шипела. Силы оставляли её. Кошке голодно и страшно. Кошка совсем одна. Не хватает воздуха. К кошке подкрадывается крыса. Та сильнее отощавшей кошки, яростнее, живучее. Кошка жмется к стене. Дом… Кровь… Удар… Мужское лицо, обезображенное похотью. Всё пропадает. Но через минуту или две, или час появляется вновь. …Мужчина под руку ведет её в туалет. Она, шатаясь, еле переставляет ноги, а он тянет, волочет за собой. Её взгляд останавливается на каком-то конверте. В таких высылают рекламные журналы. Правильно, девочка, смотри на этот конверт, ну же. Его выбило. Что за конверт, какой на нем адрес?! 15. Ветер гнул ветки деревьев к земле, заставляя преклонить ветви. Разгонял плотные тучи с ночного небосклона. Королева-луна в золотистом одеянии осматривала владения, лучами-паутинками опутывала улицы. Она видела Еву, а Ева видела луну. Вчера Егор не заходил, как и позавчера. Работа не дремлет, как усмехнулся он, прощаясь с Евой. У него работа, а у неё – спасительный отдых. Он оставил ей стакан воды, но Ева по незнанию выпила его в первый же день. Теперь её мучила дикая жажда. Ева сглатывала слюну, надеясь напиться, но та была липкая, горькая и вязкая. Вскоре слюна кончилась, и сухой рот трещал без влаги. Может, он решил убить её? Раз не берет оружие, так возьмет обезвоживание. Сколько человек выдержит без воды? Неделю? Или меньше? Сознание оплетали лунные нити, туманные и обманчивые; зыбкие как песок в пустыне. В коттеджах по соседству горел свет. Теплый, приглушенный шторами – живой. В её спальне свет был резкий и холодный, излучаемый лампочкой в сто ватт. Он ослеплял. Ева прислушалась к тишине. Плотная, что расплавленный металл. Никого. Появится ли второй шанс на спасение? Нужно пользоваться этим! Правая рука давно потеряла чувствительность. Ева тронула её левой, надавила отросшими ногтями. Дернулась. Наручники не слетели. Луна таращилась лукаво. Игривая лисица, хозяйка звездного леса. – А как же проклятье? – сипела Ева, осуждающе глядя на луну. – Я должна погибнуть от рук ведьмака, слышишь? Что же ты ничегошеньки не предпринимаешь? Я же твое дитя… Она бредила, и ей чудилось, будто луна трясется от беспомощности. Тянет руки-лучи к Еве, но наталкивается на стеклянные стены. – Так я и знала! – Ева хрипло расхохоталась и потерла сухие глаза. Истеричный хохот поднимал из глубин привычное, но утерянное. Холод, щипающий кончики пальцев. Запахи, ясные, будто каждая нотка подписана. Древесина отдает горечью и кислым клеем. Стены пропитались сыростью. В запах нестиранного постельного белья подмешивается пот и похоть. Ева пахнет железом, солью и морозной гарью. Она втянула носом воздух, прикрыла веки. Она была спокойна. Она больше не чувствовала той испепеляющей боли, которая заглушала силу. Наручники, хрустнув, расстегнулись. Ева стряхнула металл, покрутила запястьем, разгоняя кровь. Посиневшие пальцы не слушались. Она поднялась. Матрас свистнул, избавляясь от нагрузки. Расправила плечи. Напилась досыта воды из-под крана в душе. Вода пахнет тиной и известью. Прошла по дому. Вот и хозяйская спальня. Она пахнет терпким одеколоном и коньяком. В шкафу висит одежда: брюки, рубашки, пиджаки. Выглаженные футболки ровной стопочкой лежат на полках. Порядок идеальный, помешанный на фанатизме. Егор любил порядок и не любил людей. Ева, переборов отвращение, оделась в мужские футболку и джинсы. Ткань пахнет Егором. Егор пахнет безумием. В доме нет следов Машки, но ею пахнет кухня, правая половина шкафа и хозяйская ванная комната. Машка пахла ирисом и ванилью. Кровь отмыта, но и ею нестерпимо воняет. Весь дом провонял: Егором, чужими женщинами, болью, страданиями и слезами. Его бы спалить дотла. Ева ждала Егора в гостиной, с ногами усевшись на белый кожаный диван и листая мужской журнал в глянцевой обложке. Дорогие тачки, полуголые женщины с идеальной фигурой, элитный алкоголь – выглядит впечатляюще, а пахнет дешевой бумагой. Он вернулся поздним утром. Насвистывая веселую мелодию, кинул ключи тумбочку. Стянул ботинки. Ева подалась в слух. Егор не ожидал увидеть её здесь, улыбчивую и расслабленную. – Привет! Она отослала ему воздушный поцелуй. – Ты… Егор не закончил фразу. Он поджался, как хищник, готовый к нападению. У глаз проступили морщинки – оценивает расстояние между ним и Евой. Она по-свойски подмигнула. Сердце бьется ровно: тук-тук-тук. Он даже не переживает, что жертва вырвалась. Равнодушное сердце. Ева мысленно сдавила то ногтями. Тук-тук. Медленнее… Тук. Биение почти остановилось. Егор схватился за правую сторону груди. Зрачки расширились. Сердце вспороло лезвием. Он пошатнулся. Тук… Тело, безвольное и вмиг ставшее неуклюжим, упало навзничь. Бухнулось как мешок песка. Скоро Егор запахнет разложением. Но луна ничего не давала бесплатно. Ева рухнула в диванные подушки, иссохшая и обессиленная. Ей снился Макс. Сосредоточенный и смурной, постоянно оглядывающийся, точно потерявший что-то ценное. Его губы размыкались, кого-то зовя, но Ева не слышала – кого именно. – Ева! – сквозь сон прорвался бархатистый голос. – Я нашел тебя. Почувствовал. Наконец-то. Ева… Сергей. Он прижимал её к себе, и затянувшиеся рубцы ныли от его прикосновений. – Что он… что он вытворял? Он окинул мертвого Егора взглядом, полным бешенства. Если бы она помнила. Да, наверное, и к лучшему, что память иссякла. Неужели все кончится? Сергей заберет её домой? Его иномарка поджидала у ворот. Еву Сергей бережно уложил на заднее сидение, прикрыл пуловером. Сел за руль и надавил на педаль газа. Проносились города и деревни. Машина рокотала. Сергей обещал Еве: – Скоро ты будешь в порядке. Сергей пах мускусом и тревогой. Мускусом, а не солнцем. Солнцем пах Макс. 16. Это была их комната. На полках – декоративные вазочки, стайка фарфоровых котов на прикроватном столике. Занавески, которые Ева собственноручно подшивала. На подоконнике засохшая фиалка. В соседнем горшке – увядшая герань. Ева зарылась в подушку носом, вдыхая с наслаждением аромат свободы. Всё болело. Каждая косточка, жилка, артерия. И все-таки ноги слушались. По стеночке она дошла до кухни, где курил за ноутбуком Сергей. Знакомый профиль, привычные очертания. Свет от экрана заострял его профиль, придавая ему особую утонченность. – Ты рехнулась! – ахнул он, подхватив Еву. – Ты же совсем слаба. Я бы врача вызвал, но он бы непременно забрал тебя, допрос учинил, мог бы полицию подключить… А тебе… захочется ли отвечать на их вопросы? Да, он прав. Издевательства, побои, пытки – к чему приплетать кого-то лишнего? Да и поверит ли полиция её словам? Егор мертв, и в его смерти нет ничего криминального. Инфаркт. Ева выстояла, а он – нет. Она сидела и пялилась в окно. Не хотела ни есть, ни пить, ни двигаться. На фоне бубнил телевизор. Сергей выкуривал одну сигарету за другой. Бычки «Парламента» с серебристой полоской окантовки как ежовые иголки торчали из пепельницы. Кто-то из Евиных знакомых недавно курил «Парламент». Кто? На экране показывали ферму с кроликами. – Раз-два-три-четыре-пять, – пробормотал Сергей, глянув на смешных длинноухих зверят. – Негде зайчику скакать. И вдруг дернулся, оглянулся через плечо, словно за спиной кто-то стоял. Шикнул на самого себя. И стал прежним. Еву затрясло. Песенка никак не могла забыться. – Всюду ходит волк… – продолжила она, и зубы застучали от страха. Она должна была убедиться, что предположение ложно. Но сигареты те же, что в пепельнице-блюдце. И эта строчка. Сергей, не моргнув, закончил. Лицо его выражало отрешение. Он произнес это на автомате, потому что считалочка прочно засела в памяти. Ева вздохнула, наверное, чересчур громко. И тогда Сергей посмотрел на неё иначе. Будто что-то увидел. Что-то понял. Взгляд его затуманился. Не осталось старого Сергея, появился некто новый. Его глаза заволокла тьма. И эта же тьма сдавила Еве горло костлявыми пальцами. – Ты – ведьма, – не спросил, а подытожил он. – Я всё думал, кто копается в моей голове. Ты. Что делать? Друг он или враг? «Ведьмак», – подсказывал внутренний голос. Прячься, заинька, и ты… Но он спас её! Искал и нашел. Кстати, а как нашел? Ведь ни адресов, ни телефонов не знал. Она метнулась к ящику со столовыми ножами. Тот легко выехал на колесиках и… закрылся с хлопком. Еву обдало волной энергии. Она обернулась к Сергею. – Не глупи, я лучше контролирую силу. Только не ты, – почему-то тот закусил губу. Стоял и рассматривал её взглядом голодного волка студеной зимой. Добыча. Ева только добыча. Но откуда тогда жалость? – Что не я? Разве важен этот вопрос, а не сотня других? Но почему-то с языка слетел именно он. Сергей не ответил. Ева попыталась двинуться, но руки стали ватными. Ноги будто и вовсе исчезли. Она упала на колени. Энергия опутывала её леской, заматывала в плотный кокон. Её муж присел на корточки около неё и поднял Еву за подбородок. – Объясни, – прохрипела она. – Ведьме сила дается по праву рождения, ведьмаку – по праву крови. Я искал… – он задумался. – Убивал кого попало. Короткая смерть – мало силы. Ведьма умирает бесконечно долго. Не знал, ха, не знал, что мой источник так близко. Должен был догадаться, чувствовал, что за мной кто-то следит. Не понимал. Ты можешь умирать днями, месяцами… Жаль. Красивая… И мазнул пальцем по её щеке. У Евы градом посыпались слезы. Она не хотела умирать. Нет, не сейчас! Её предупреждали. Ева видела руки ведьмака, но не узнала в них Сергея. Слышала голос, но не сравнила с голосом мужа. Жила с ним, постель делила. Дура! Он курил «Парламент», надолго уезжал в «командировки» – и тогда Еве приходили видения. У тени были его очертания. Баба Марфа в вечер перед убийством «невесты» сказала: «Опасность за твоей спиной». И за спиной тогда сидел Сергей. Она была слепа, глуха и бескрайне тупа. – Я люблю тебя, – признался он с тоской. – Поэтому ты ничего не почувствуешь. Просто заснешь. Только не сопротивляйся, ладно? Любит, но готов убить собственную жену. Невозможно. Так не бывает! 17. Ева моргала, но глаза ослепли. Перед ней расстилалась бескрайняя чернота. Она поводила перед собой руками и не увидела ладоней. Нерешительно двинулась вперед, но не чувствовала ног и не знала, касаются ли они пола. Есть ли он вообще? Она не слышала своего дыхания. Где она и как отсюда выбраться? Ева бросилась вперед, чтобы обогнать пустоту, но та опережала её. Кажется, бабушка Марья звала это пограничьем. И сквозь него невозможно прорваться. Так же невозможно, как и выбраться. И тут впереди забрезжил силуэт. Чуть пухленький, одетый в кремовое платье. Машка! Она приветливо махала. Звала к себе. Шажок, ещё один. Машка совсем рядом. – Машенька, – шептала Ева, протягивая невидимые руки к сестре. – Машенька, вот и я. Но Машка вдруг отпрянула, прикрыв ротик ладошкой. И начала качать головой. И расплываться. Нет, Машка, нет! Не уходи… А потом появляется Макс. Его лицо прорезается сквозь густую, как гудрон, черноту и взывает к ней. – Геля, – шепчут его губы, кривясь, – Геля, ответь! – Максим… – выдавливает она и хочет его обнять, но ни у него, ни у неё нет тел. Только глаза, уши и рты, чтобы видеть, слышать и говорить. – Где ты? Его губы искажает мука. Ему больно? Но почему? Ева не хотела причинять ему боль. Он предатель и обманщик, он писал о ней в журнал, но… Только не ему… – Извини, Макс. – За что?! Он в бешенстве или в отчаянии. Не разобрать. Глаза у него не холодные, как у Сергея, а обжигающие. Взгляд его плавит серебро. Она давно простила его. Пускай он хоть миллиард статей напишет, только будет рядом… – Я делаю тебе боль… Не хватает сил закончить слово. Открывает рот и замыкает как рыбешка, выброшенная на берег волной. Как хочется спать. Она прикроет глаза на минутку и… – Геля! – Его голос будит, тормошит. Отстань, прекрати! Уйди! Сон, такой манящий и сладкий, уже близко. Вон, Машка опять улыбается. На сей раз Ева не упустит её. Нельзя позволить этому замечательному сну растаять. – Геля! – не унимается Макс. – Прочь… Он исчезает и на его место приходит острие ножа, пилящее по живому. Приходят клещи, рвущие куски мяса из свежих ран. Приходят молотки, размалывающие кости в муку. И Ева мечется, ревет, рычит. Её огонь угасает. – Где ты? – повторяет Макс как заведенный, мелькая в пустоте. Он, как сломанный телевизор, мельтешит и хрипит. Ева не разбирает его речь. – Дома, – отвечает Ева, сломленная и уставшая до бескрайности. – Тебя нет дома. Я в твоем доме, и он пуст! Он кричит что-то ещё, но Ева уже не слышит, погрузившись в ватную тишину. 18. Сергей с сожалением смотрел на лежащую недвижно женщину. Он действительно полюбил её, неспроста ж взял в жены. Теперь-то всё очевидно: ведьмака всегда тянет к ведьме. Эта связь на уровне неосознанного желания. Но тогда, когда она вошла в его дом, ворвалась в его жизнь, Сергей и не думал о желании. Просто полюбил и оставил у себя. Он давно искал ведьму, а она… она всегда была рядом. Он запах её помнит наизусть, цитрусовый, терпкий. Изгибы помнит и то, как она дышит во сне, а она… ведьма. Бывает же! С детства Сергея манило всё, что за гранью. Он зачитывался книгами, как умалишенный, искал тайные знаки. Разумеется, мамы-колдуньи у него и в помине не было, да и вся легенда с официального сайта взялась из воздуха. Но то, что сверхъестественное притягивало, – это факт. Сергей книги скупал, зависал на всяких сборищах, чуть постарше втянулся в интернет-сайты. Ну и заделался магом. Так, по приколу. А оказалось, что прикол-то его прибыль приносит. Сергей что-то чувствовал – этого у него не отнять. Болячки какие-то и сглазы по мелочам. Мог даже сглазить кого-нибудь. Потому его сразу нарекли магом. Он раскрутился в двухтысячные годы и зажил припеваючи. Та выдумка форумчанина с ником «Мефисто» показалась Сергею идиотизмом. Мефисто утверждал, что согласно давнему преданию (текст которого он перекатал на форум), женская магия переходит по роду, а мужская – из крови. Иными словами, женщины свой дар передают по наследству, а мужчины могут только развить, умножить. Если, конечно, есть что умножать. Если родился в правильный день, если тебя луна окрестила – ты везунчик. Но слабый, почти бесполезный. Силы пополняются пролитой кровью. Можно отрываться на животных – получишь небольшой приток энергии, правда, тот быстро иссякнет и не вернется. Человека надежнее – в его крови больше силы. А максимум получишь, убив ведьму. И ее сила останется с тобой навечно. Мефисто не поверили. Желающих стать могущественными колдунами было много, но до безумств не доходило. И Сергей не верил. До поры, до времени… Убивать бездомную псину было дико неприятно и омерзительно, но ради правого дела пришлось уехать за черту города и расправиться с животиной там. Она скулила, глядела преданными глазами-бусинами, завывала. Умирала долго, но в итоге умерла. А притока сил не ощущалось. Сергей выбросил псину в лес и уже после, день или два, почувствовал, что в нем появилось что-то новое. Чутье улучшилось, обоняние усилилось, возросла удачливость. Были другие животные, много – о них он и не вспоминал. Но не человек. Одно дело – отнять жизнь у глупой шавки, но не у разумного существа. Так ему казалось изначально, а потом ничего, приноровился. Научился отлавливать и истязать, не оставляя улик. И ведьмак в Сергее рос с каждой новой смертью. Он научился собой управлять, но силы всегда недоставало. Запас исчерпывался моментально и долго не пополнялся. На том же форуме Сергей познакомился с одним влиятельным мужчиной Алексеем (хотя Сергей подозревал, что он представился липовым именем). Крайне влиятельным. Из тех, чье имя не на слуху, но все о нем знают. В нем магии не было ни капли, но он интересовался всякой чертовщиной. А Сергей тогда уже отчаялся найти ведьму. Кровь бурлила и жаждала её, ту самую, которая подарит ему наслаждение. И они сговорились. Идея нелепая, но Алексею, как спонсору, она обещала крупные деньги, а Сергею возможность хотя бы попытаться найти ведьму. Они вместе придумали то реалити-шоу. Алексей проплатил каналу за то, чтобы шоу включили в прайм-тайм. Сергей в подробности не вникал, но знал, что любое упоминание шоу принесет Алексею прибыль. Да, прибыль-то вышла ощутимая: шоу на всех каналах, во всех программах, в газетах; его обсуждают все от мала до велика. Плюс ко всему Алексею хотелось понаблюдать за чем-то неординарным. Ну а Сергей… Сергей получал ведьму. Людская жизнь Алексея не особо-то волновала. Сергей присутствовал на всех отборочных этапах в качестве «претендента» и выбирал тех, в ком хоть что-то теплилось. Набрал всего восемь женщин. Алексей добавил от себя шестерых мужчин – чтобы не выглядело совсем уж подозрительно. Сергей почуял две ведьмы. Одну отследил сразу – её след был ощутим, но слаб. И что-то на него нашло. Помутнение рассудка. Он должен был убить её незаметно, после окончания шоу. А он не справился. Уже потом, когда он зарезал девку, одетую невестой, понял, – ведьма запутала следы. Вместо себя подкинула пустышку. Сергея должны были неминуемо поймать. Ведьма же не подозревала, что Сергей сам и организовал проект. Алексею он отзвонился той же ночью. Тот его обругал, но помог, замел следы и после всячески дело замывал. Посоветовал написать отвлекающую записку. Они подумывали тело вывезти и спрятать, но Алексею пришла гениальная идея: сделать шоу из смерти. Сергею всё сошло с рук. Но обе ведьмы исчезли. И та, что поопытнее, и молодая. От злобы он начал убивать вдвойне, втройне больше обычного. Старая ведьма померла сама. Он её выследил, и она, чтобы не отдаваться ему, сиганула с крыши. Жалко, но оставалась молодая. Сергей пересекался с участницами (то случайно, то по поводу шоу), но среди женщин ведьмы не было. А эта вторая ведьма… всегда рядом… Он ведь насмехался над Евой, когда та искала способы, чтобы развить свои способности. Не чувствовал в ней врага. Ева так сильна, что её сила сумела защитить хозяйку. Потом его позвала та колдунья с воронами. Силы его пополнились, но вместе с ними пришло безумие. Ему что-то мерещилось, виделось, слышалось. Всё валилось из рук. За ним постоянно кто-то стоял. Над ухом жужжали мухи. Вместо аромата духов – гниль и разложение, приторное до тошноты. Колдунья с воронами оставила на нем дьявольскую метку, спутала его мысли. С каким трудом он добыл деревенский адрес Евы. Из любви добывал. Засыхал он без неё. Жить не мог. Пришлось покопаться в архивах, узнать про дом родственников. А там – парень. Порадовало то, что и от него Ева сбежала. …Собака сама виновата, привязалась за ним от самой деревни. От неё пахло как-то по-особенному, а песенка не утихала. Сергей себя волком почувствовал, ну а она – зайка. Потом на него какая– то жирная тетка навалилась. Тут-то Сергей и очухался. Не успел добить – пришлось уезжать. Его безумие всё крепчало. Он ночами не спал, потому что вместо сна – тупая считалка. Ведьма прокляла его перед смертью. Тварь! И даже когда Сергей увидел на форуме фото Евы, толком не понял, что к чему. Подумал, фотошоп. Она точно запутала его сознание. Он побежал искать любимую супругу, а не ту, которая даст ему величие. И в слова девицы не вслушался – она ж ясно твердила про тень. Черт! У неё бледное лицо и обескровленные губы. А матрас медленно, но верно той самой кровью пропитывается. Сергей старается убивать её нежно, по капле, чтобы она не понимала, как это невыносимо больно. На самой грани жизни и смерти она передаст ему всё, чем обладает. И он с благодарностью примет, впитает возлюбленную в себя, сделает её своим продолжением. Но умирать она должна долго. Чем дольше – тем больше отдаст. И тогда он будет способен на всё. От неё к нему тянутся золотистые нити. Сейчас они оба слабы. Пока есть эти нити, сила переливается от него к ней и обратно. Сейчас и он толком не ведьмак, и она – не ведьма. Жаль, он её любил. Но себя Сергей любил сильнее. 19. Макс чувствовал, что опаздывает. Что время уходит сквозь пальцы как песчинки и вскоре спешить будет некуда и не к кому. Он несся по пыльным областным шоссе, и ветер рвался в закрытые окна. Старушка-машинка не выдерживала скорости, пыхтела, но не останавливалась. Ева урывками, обрывками показала ему, где находится. Номер квартиры и улицу, на которой стоит дом. А про город Макс догадался сам. Их с мужем дом. Неужели Сергей причиняет ей боль? Что он за скотина такая?! Дорога заняла целую вечность. Под конец Макс выдохся. В глаза точно насыпали песка. Жгло, щипало. Руки устали сжимать руль, ноги затекли. Веки слипались. Ему казалось, что он упадет замертво, едва выйдет наружу. Город спал. В витринах погасли лампочки, одинокие машины тащились как сонные букашки. Ни людей, ни звуков – словно в фильме ужасов. Макса подташнивало от невыносимого желания спать. Он не выдержал, все-таки остановился и задремал, едва закрыв вспухшие веки. «Пожалуйста, – бормотал напуганный голосок где-то в самом центре головы. – Помоги! Мне страшно…» Этот голосок стучал о череп и разбивался на миллионы осколков. Максим проснулся резко. Сон не принес облегчения, напротив добавил смертельной усталости. Максим купил на ближайшей заправке двойной эспрессо, залпом выпил и поехал. Навигатор уверял, что ехать осталось всего ничего. На дверях подъезда был кодовый замок. Так, какие там комбинации есть для открывания? Максим как-то читал о том, что если нажать на верную последовательность кнопок – замок откроется. Вроде как четыре, два, девять и семь. Щелчок. Есть! Эта маленькая победа прибавила ему решительности. Максим доехал до нужного этажа и замер напротив двери, которую уже видел. Ева показывала именно её. Она там, за ней. Нужно спешить. Но как войти внутрь? Не позвонить же в звонок… Максим метнулся к подоконнику с цветочными горшками. Поводил рукой за цветами, залез в землю фикуса. Ключей не было. С чего он взял, будто Сергей или Ева прятали запасную связку здесь? Ну же, Геля, помоги! Дай подсказку! Нет, придется звонить. Или он попросту выломает дверь. Максим надавил на кнопку звонка. Никто долго не отзывался. Максим давил. – Кто?! – донеслось до него недовольное и, кажется, чуточку напуганное. – Вы меня заливаете! – рявкнул Максим первое, что пришло на ум. – Нет, не заливаю. – Нет, заливаете! Откройте, я проверю! – Пошел к черту, – посоветовал Сергей. – Не мешай спать. – Или ты открываешь дверь, или я вызываю участкового, – пригрозил Максим. – Он сам разберется. Участкового Сергей видеть не хотел. Он открыл и указал на дверь в ванную. Проход в остальной коридор загородил собой, скрестил руки на груди. – Иди и смотри. – Вот и пойду. Максим переступил порог нарочито медленно, опустив голову, чтобы Сергей его не рассмотрел. Прикрыл за спиной входную дверь. Действовать нужно быстро. Прыжком пересек разделяющее их с Сергеем расстояние и ударил кулаком по скуле. Сергей пошатнулся, но на ногах устоял. – Что… – начал он, а потом понял, кто перед ним. – Ты?! Максим его уже не слышал. Он чувствовал Еву. Незримая ниточка вела его к ней. Он рванул к закрытой комнате, дернул ручку на себя. В спальне горела настольная лампа и работал ноутбук. Оттуда лилась чистая успокаивающая мелодия. Шумела трава. Пели птахи. Шторы занавешены, сквозь них проступает тонкая полоса лунного света. Скользит по стенам, забирается в щели. Касается бледного женского лица и ускользает. Ева умирала. Окончательно и бесповоротно. В её заостренных чертах читалась смерть. Её дыхание пахло смертью. Она лежала в постели, укрытая одеялом, но то пропиталось кровью. Ева не двигалась. Что, если она уже умерла?.. Сергей схватил его за плечо. – Ах ты! – рыкнул он. Максим почувствовал дуновение ветра, непонятно откуда взявшееся в квартире. За секунду оно усилилось до урагана и впечатало его в стену. Максим закашлялся. Сергей подошел, держа наготове складной нож. Где он его взял? – Сейчас всё будет кончено. Лезвие вдавило в кадык. Максим задергался. – Нет! – многоголосьем разнеслось по комнате и осело в ушах Максима. Серебристая тень, тонкая и зыбкая, отделилась от Евы и пролетела через комнату. Она поколебалась в нерешительности, точно не зная, кого выбрать, и ринулась к Максиму. Тень ворвалась в его легкие одним толчком. Максим почувствовал тепло, граничащее с жаром, заполняющее его изнутри. Яркий ослепляющий свет. Взрыв в голове, точно разорвался снаряд. Его дернуло, лезвие мазнуло по горлу. – Что?! – крикнул Сергей, позабыв обо всем, и кинулся к Еве. – Нет, она не могла! Не ты! Она должна была выбрать меня! Нож выпал из его пальцев. Сергей теребил умирающую Еву, а та болталась безжизненной куклой. – Она умерла, черт-черт! – Сергей обернулся к Максиму, полный непонимания. – Ты даже не ведьмак. Она не могла выбрать тебя… Внутри что-то менялось. Будто перестраивались кирпичики, складывались заново. Максим не понимал, что с ним происходит, но испытывал небывалый прилив сил. Сон слетел, голова стала ясна как никогда. Он чувствовал каждую клеточку своего тела. Слышал, как льется по венам и артериям кровь. Как бьется сердце. Как нервные импульсы посылаются в мозг. – Ладно, я всё равно покончу с тобой. Сергей поднял нож. Максим видел всё новым взглядом. Мир будто бы стал чуточку ярче и контрастнее. И гораздо понятнее. – Не хватает силы? – насмешливо спросил он. – Поделиться? Максим не умел пользоваться тем, что только что приобрел. Он не знал, надо ли, как в фильмах, выбрасывать ладонь вперед или читать заклинания. Нужны ли волшебные палочки или ведьмовские амулеты? Он просто захотел, чтобы Сергей упал на пол… И… «Нет, – пощекотал затылок голосок Евы. – Так просто он не отделается…» Не было ни искры, ни пламени. Сергей вспыхнул рыже-красным огнем, вспыхнул, точно облитый бензином. Его рот размыкался в немом крике, но не вылетало ни звука. Огонь лизал руки, сжигал одежду, плавил волосы. Сергей метался от предмета к предмету, но пламя не перекидывалось на вещи. Комнату наполнил запах жареного мяса. Сергей рухнул на колени и пополз, уже черный, тянулся обгоревшими до костей пальцами к Максиму. Выгнулся дугой. Огонь полыхнул с новой мощью. И Сергей рассыпался черным пеплом по полу. Максим осмотрел свои ладони. Это сделал не он. Ева?.. Он рванул к ней, схватил холодное тело и прижал к себе. Потом, догадавшись, что ей понадобится медицинская помощь, отпустил. Она упала на подушки. Максим прижался к груди. Сердце не билось. И его новый взгляд не видел в ней жизни. – Геля? – Максим глянул на перерезанные запястья. – Геля? – повторил он, откинув прочь одеяло. Она была мертва. Вся в запекшейся, черной крови, бледная, серая. Неживая. Максим сел на пол, обхватив голову руками. Что дальше? Нет… она не могла… нет… Почему она не разговаривает с ним и не посылает своих видений? Ну, пожалуйста, хотя бы одно. В одной из передач она сказала, что умрет последней… Он просидел так до рассвета. Когда кровавое солнце попыталось проникнуть сквозь плотные шторы, Максим поднялся. Он бережно укутал холодное тело в одеяло, взял на руки, как невесту, и понес. В машине он уложил Еву на заднее сидение, прикрыл одеялом и поцеловал в ледяной лоб. Максим ехал аккуратно, чтобы ни один полицейский не вздумал его остановить. Проносились села и города. В них теплилась жизнь. Много света, жара, солнца. А в его машине жизни не было. Старый деревенский дом встретил их оханьем половиц. Ветер плакал, стучась в щели. С увядших цветов на подоконнике опали слезы-лепестки. Максим бережно уложил свою ношу в кровать, налил в таз воды и обмыл её. Стер засохшие слезинки со щек. И багровые пятна с кожи. Что делать дальше? Вызвать скорую? Но он унес её с места преступления, да и не помогут медики. Слишком поздно. Её надо похоронить, но как? В морг её не заберут без документов. На кладбище не примут. Получается, своим поступком он отсек любую возможность для Евы быть похороненной по-человечески. И что за чертовщина происходит с ним самим? Сергей верещал что-то про выбор. Почему Ева выбрала Максима? Теперь он колдун? Дом дышал, скрипел и горевал по утрате. Максим сидел в ногах Евы, не веря происходящему. Она не могла взять и умереть! Не сейчас. Он даже поднес зеркальце к носу, и то не запотело. В шкафу висела её одежда. Максим долго выбирал самое красивое платье из всего скудного гардероба. Нарядил, причесал волосы, перебинтовал руки. Погладил родинку у перерезанного запястья. Внутренности сжигало теплом, которое прочно осело где-то в солнечном сплетении. В лесу, на пригорке, под раскидистым папоротником нашлось хорошее местечко. Максим не ел и не пил весь день, но не чувствовал себя голодным. Не сомкнул глаз – жар не позволял уснуть. Едва на небе проступила кровавая луна, он вошел в спальню, где спала вечным сном Ева. Не включил света, чтобы не видеть её желто-синего лица, лишенного красок. Максим хотел поднять её, но пригляделся и замер. От её запястий к его сердцу тянулись золотистые нити. Максим непонимающе схватился за одну из нитей. На ощупь та была как струна. Туго натянутая, плотная, вибрирующая. Теплая. Он провел по ней, И вдруг понял, что Ева жива! Это было что-то за гранью обычной жизни: тело мертво, но не душа. В её запястьях пульсировал тонкий огонек, как от угасающей свечки. На секунду ему показалось разумным оборвать эти нити. Сорвать с запястий и закончить тот кошмар, в котором он пребывал. Максим стряхнул наваждение. Отошел на два шага, и нити растянулись. Вышел из комнаты – они исчезли, но не порвались. Вернулся – и они сияют во тьме. – Как тебя оживить, Геля? – спросил Максим, наклоняясь к ней. Он красочно представил, как она поднимается, как трясет волосами. Но, видимо, магия так не работала. Ничего не произошло ни той ночью, ни на следующее утро. Когда пудовая усталость все же придавила Максима, и он уснул, за окнами брезжил рассвет, и Ева вновь казалась абсолютно мертвой. Но Максим знал: только до появления лунных нитей, связывающих её с ним. 20. В стекла веранды молотили кулаками. Максим поднялся, чувствуя себя разбитым и раздавленным, почти мертвым. Рассеянно дошел, зевнул, взъерошив и без того взлохмаченные волосы. На крыльце стояла его бабка. Максим приоткрыл дверь, и она отпрянула. Перекрестилась трижды и сплюнула на дощатый пол. – Сгубил-таки, ирод, – покачала седой головой, а сморщенные губы поджались. – Предупреждала я девочку, а она глуха была. Все вы, дети нечистого, такие. Говорила я дочери, кто растет у неё, так она разобиделась и уехала тогда. Надо было тебя в колыбели придушить. Голос бабки становился неразборчивым. Она, развернувшись, собиралась уйти, но Максим не позволил. Кажется, она что-то знала сверх известного ему. Бочком протиснулся между крыльцом и бабкой и преградил ей дорогу. – Постой! О чем ты? – Не строй святого, Максим. В этом доме гибнет девушка, а сам ты прям-таки светишься. Не обманывай меня, я хоть и не ведьма, но знакома с колдовством. Ты питаешься жизнью её, кровопийца. Вот кого моя доченька воспитала. – Наоборот! Я хочу ей помочь! Он втащил бабку в дом и рассказал о том, что Еве пришлось пережить. И как он не смог оборвать нити. Бабка подошла к его спящей красавице, вдохнула воздух у её шеи. – Не жилец она. Ничем ты ей уже не поможешь, отпусти её. Мертва девка, хоть лоб расшиби, а не оживет она. – А нити? – Нити эти тебе силу передают, и пока ты не порвешь их – не убьют её. Ведьма может умирать долго… Этого ты для неё желаешь? Вечного страдания? Бабка на миг стала доброй и ласковой, подошла к Максиму и погладила его по взъерошенному чубу. – Максим, если есть в тебе добро, не позволь ей страдать. Гнилое ты дело делаешь, охраняя пустую оболочку. Ко мне в дом не возвращайся. От тебя солено пахнет, как от крови и слез. Не внук ты мне, но коль человек хороший – убей её быстро. Я ни в полицию, никуда не позвоню, крестом клянусь. Максим принюхался, когда за бабкой захлопнулась дверь. Ничем не пахло, кроме пота. Он коснулся бледного лба. Казалось, нельзя быть ещё более холодной, но у Евы это получилось. Её кожа обжигала морозом, а Максим таял от жара. Он прилег рядом, делясь теплом с ней, вжался носом в замерзшую шею. Кажется, Ева капельку потеплела, а ему немного полегчало. 21. День сменялся ночью. Максим готовил скудные ужины для себя, писал статейки для редактора (существовать-то на что-то надо), обмывал Еву влажным полотенцем и ночами спал с ней в одной постели, притянув к себе, грея собой. В нем было слишком много солнечного света. Тот, не находя выхода, разрывал живот. Его не выплеснуть, не отдать никуда, кроме маленькой замерзшей девочки с пушистыми ресницами. – Геля, это ты сильная, а не я, – шептал Максим, утыкаясь носом в холодную шею, – это ты умеешь видеть вещие сны. Не я. Понимаешь? Даже если и понимала, то ответить не могла. Изредка он выбирался в город за продуктами и инструментами. Дом разваливался на глазах. Отошли половицы, разъехались доски, прохудилась крыша. Максим латал старые раны, предупреждал появление новых. Наверное, дом погибал вместе с последней представительницей рода. Максим лечил его день за днем, не позволяя окончательно умереть. Он облазал весь интернет. Нашел любопытные статейки про ведьмаков и то, как они получают силу. Про то, что ведьм тянет к ведьмакам, и про то, как в тех жадность побеждает любовь. Получается, он тоже один из этих, раз принял силу? Но Максим никогда не хотел сгубить Еву. Да, влюбился он в неё моментально, будто бы специально… Но убить он её не позволит ни себе, ни кому-либо другому! Нашел Максим и фотографии Евы, за которой стелилась тень. И снимок Сергея. Даже написал барышне, выложившей кадры, а та рассказала занятную историю про появление Евы в своей квартире. Но помочь ничем не смогла. У этой связи есть всего один выход: оборвать лунные нити. Сорвать их с Евиных запястий и растоптать. Потом похоронить её под папоротниками, выстругать крест и иногда навещать могилку. Вернуться в город, да и зажить как прежде. Максим так не мог. Как отпустить её, когда только с ней ему легче? И жар прекращает сжигать изнутри? Нет, ни за что! Кстати, оказалось, что именно Сергей напал на Ирину. Она всё вспомнила. Говорит, будто защиту с памяти сняли. Следователь её по связям связался с кем-то из города. Но те Сергея не нашли. Решили, что уехал куда-то, тем более в последние месяцы, по словам агента, он был сам не свой. О пропаже не заявили. Взрослый же человек, волен уезжать и возвращаться. Ирина Максима на свадьбу свою приглашала, со следователем Михаилом. Говорила: - Авось и Евка приедет к декабрю, погуляем всей толпой. А, Максимка? Ты так мой спаситель, тебя Мишка свидетелем зовет. Согласен, ну? Максим горько кивал и спешил поскорее закрыть входную дверь. За ним прочно закрепилась слава затворника. Знали бы жители деревни, с кем коротает Максим дни и ночи… 22. Здесь не за что уцепиться. Черно, если открыть глаза; черно, если закрыть. Нет звуков или запахов. И Евы нет, только клочки её сознания. Остатки от человека. Беспорядочные куски мыслей и чувств. Ева силится победить пустоту. Она разговаривает вслух (или ей так кажется), вспоминает Макса, мысленно общается с сестренкой. Движется. Не позволяет себе замолчать – иначе перестает существовать вовсе. Но пустоте безразличны старания той, которой нет. Она поглощает. Ева забывает, кто она. После вспоминает и забывает вновь. Не часто, но сквозь пустоту прорывается тепло. И тогда появляются ароматы: прелой травы и ягод клубники, свежего молока и летнего дождя. Еву на секунду-другую озаряет солнце. Она задыхается, силясь втянуть весь воздух. Но чудо резко обрывается. Пустота. – Гель… – внезапно доносится до неё слабое. Ева ворочает головой, которой не имеет, напрягает уши, которых не существует. Ощущение гадкое: словно чешется мозг. И его не почесать. Всё смолкает. Иллюзия. Обман. Розыгрыш. Ева бы разревелась, но она не может. Она бесплотна. Пустота растет. Той бесконечно много, а станет больше. Когда-нибудь она подомнет под собой Еву. И память её навсегда скроется во тьме. Нет! Пока где-то тепло и пахнет солнцем, она должна бороться. 23. …То был день её рождения. Осенний, промозглый, хмурый день. Листья укрывали землю теплым одеялом, готовя к зиме. Натопленная печь не справлялась с октябрьским холодом. Кажется, Максим уснул в кресле напротив Евы. Сквозь вязкий сон кто-то по-старчески прокряхтел: – Отдай её нам, мальчик. Максим подскочил от неожиданности. Обернулся на голос. Перед ним стояла точная копия Евы, разве что постаревшая. С морщинами-рытвинами и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Старушка была одета по-простому, в серенькое ситцевое платьишко. Вся она была безликая, бесцветная, и только горло окрашено алым. – Вы ее… бабушка? Старушка заулыбалась. – Мы давно ждем её. Нам не хватает нашей девочки. – Как её вернуть? – он попытался схватиться за ладонь старушки, но та растаяла туманами под его рукой. – Ну зачем она тебе? Измученная, израненная. – Старушка глянула на свои чистые запястья, с которых потек не то красный дым, не то кровь. – Оставь её с нами. Моя дочь здесь, моя младшенькая внучка здесь, сестрица моя здесь. Нам не хватает только её. – Она не подошла – подплыла к Еве и посмотрела с нежностью. – Как она проживет одна на всем белом свете? – Она не одна! Максим вскочил. – Мальчик, ну разве подвластно тебе защитить её? Ты ведьмак, тебе всегда будет не хватать силы. Ты сгубишь нашу девочку в порыве жажды. – Никогда не сгублю, никогда… – он повторял как обезумевший. – Да не нужна мне эта сила! Я готов отдать её Еве. Но как?! – И не уйдешь? – старческий голос стал моложе, звонче. И черты смазались, а когда проявились, на него смотрела пухлощекая девчонка с браслетами-фенечками на запястьях. Максим мотал головой. – Нет! Забирайте, что хотите. Верните мне Еву. – Моей сестричке так одиноко, – девчонка упала на край Евиной кровати. – Но тебе нельзя доверять. Ты злой и опасный, как и все мужчины. А она никогда не позабудет случившегося, в ней это останется навечно. Она во всех будет видеть меня. Она не забудет ведьмака и боль, им причинённую. Тебе её не излечить ни жалостью, ни таблетками. – Я не собираюсь её лечить. Девчонка выдавила улыбку. – Тогда дай ей умереть. Уходи. – Я не уйду. – Куда ты денешься, – скрипуче ответила девчонка, и старческие черты заново выступили на гладкой коже.– Уйдешь. Все когда-нибудь уходят. Мир поплыл перед глазами и лопнул мыльным пузырем. Максим проснулся в кресле. Шея затекла, онемела неудачно подогнутая рука. В голове нестерпимо гудело. Максим встал, размял кости. Нити, соединяющие их с Евой, стали особо плотны. Точно набухли от силы. Они сверкали чистым незамутненным золотом. Завораживающе зрелище. Да только на камеру его не заснять – Максим пытался. Чего в нем больше, похоти или любви? Не причинит ли он вреда Еве? Нити соблазнительно заблестели. Он дотронулся до них. Звякнули как оковы. Оборвать бы их… 24. Холодает. В пограничье нет ничего, но есть холод. Лютый. Он сковывает воспоминания, навеки запирает их в морозной клетке. Ева забывает себя. Было ли у неё детство? Любила ли она когда-то? Кто она? – Я Ева, – проговаривает по буквам. – Я Ева? – переспрашивает без уверенности. Пустота молчит. Пустота – её подруга, только она выслушивает её бессвязные речи. Не ответит, но поймет. Убаюкает. Ева полюбила пустоту – она добрая. Пустота есть, а остальное – выдумка. – Геля, – электрическим разрядом бьет по памяти. – Прости меня. Я должен уйти. И тепло, едва появившееся, гаснет. Ледяная броня скрадывает запах солнца. Нет! Ева прорывается сквозь пустоту вслед за отголоском тепла. Пустота бесконечна, а тепло стремительно тает. Где же оно? Исчезло. Ей пора смириться. Её бросили все, даже тепло. Она одна. Пустота расставляет объятия, готовая принять непокорную Еву. Она устала бороться. Кто она? Как её зовут?.. Холодно. И тут, когда Ева уже готова погрузиться во мрак, пустоту взрезают лучи света. Два желтоватых огонька, будто фары. Откуда фары в пограничье? Неважно! Ева тянется к ним. Свет приближается, заполняя тьму собой. Ева бежит ему навстречу. Если он губителен – она готова погибнуть. Если несет спасение – принять в себя. Пустота одергивает: «Глупости. Тебе мерещится. Это не по-настоящему. Настоящая только я». Но свет совсем близко. В сантиметре от неё. Легкое касание. «Нет! - кричит пустота. - Ты не можешь меня покинуть. Тебе не к кому идти». Есть к кому. Её зовут Евой, у неё была сестренка Машка и есть Макс. Есть! Живой, настоящий, любимый Макс, который искал и не находил себе места. Он зовёт её к себе, и едва осязаемые нити тянут Еву к свету. Откуда эти нити? Непонятно... Фары близко... Становится тепло… Взрыв. 25. На улице шуршал дождь. Тучи, чернее самой черноты, заволокли небо. Промозглая осень надолго поселилась в лесах и болотах, окутала туманным паром деревья. Листья опадали и, сплетаясь, становились лоскутным ковром под ногами. Ева смотрела в окно, прижав ладони к холодному стеклу. Дождевые капли рисовали узоры, стекая и переплетаясь меж собой. Вот бы и ей, как той капле, упасть с неба, скатиться по крыше и рухнуть к земле, прожив короткую, но славную жизнь. Дом был пуст. В печи не теплилось пламя. По комнатам расползалась прохлада, и босые ноги мерзли. Максим ушел. Ненадолго или навсегда, но ушел. Когда Ева проснулась, она первым делом побежала искать его. А он ушел. Ни обуви, ни одежды, ни записки. В кружке с недопитым кофе – плесень. Максим не был здесь уже давно. Как же холодно! Ева подула на замерзшие ладони. Она леденела изнутри. Грудь наполнял страх. Вдруг Макс ушел насовсем? Капельки тумана оседали на вещах. Изморозь покрыла стекла. Ева вернулась в кровать, укуталась пуховым одеялом. Пройдет день или два, и она окончательно замерзнет без Макса. В замке провернулся ключ. Рано радоваться. Вдруг это не Макс, а кто-то другой. Кто-то опасный и злой. И очень холодный. Ева на цыпочках прокралась к двери с одеялом, накинутым на плечи. Он вошел в дом, мокрый, взъерошенный. Кончики волос завились от сырости. Стянул насквозь вымокшую куртку, тряхнул влажными волосами. Вроде прежний, но совершенно другой. Черты заострились, исчезла смешная торопливость. На кухне поставил чайник, бегло промыл кружку и плюхнул в неё ложку растворимого кофе. Ева наблюдала за ним украдкой. Ей было так холодно, что хотелось очутиться в его теплых объятиях и забыть обо всем. Она сделала шажок, ещё один. Он размешивал кофе ложечкой. Пасмурный, точно сама непогода. Он не слышал её. Одеяло слетело на пол. Ева встала за спиной и прикрыла глаза ладонями. Он забыл, как дышать. Его жар растворялся в её холоде, перетекал по нервным окончаниям. Максим отпустил ложку, та звякнула с огорчением, и обеими руками обхватил Евины запястья. Коснулся их, провел пальцами. Щекотно. В его волосах появилась проседь. Неужели тот веселый мальчик исчез?.. Максим поднялся медленно, словно боясь спугнуть, не отпуская рук. Повернулся. Посмотрел на Еву. Она робко улыбнулась. Его взгляд плавил золото. И холод, плотно поселившийся в грудной клетке, начал отступать. А слабые, но заметные золотые нити переплели их пальцы. – Ты смогла… – а голос слаб и недоверчив. Точно Ева могла испариться, точно ему могло привидеться. Она как-то глупо и неуместно хихикнула, не зная, что сказать умного. Максим обхватил Еву за талию, прижал к груди, в которой колотилось сердце. Он долго целовал её, делился своим жаром и принимал её холод. Влажный от дождя и слез. А сила переходила от него к ней. И обратно. Текла по невидимым ручьям и не оставляла ни одного, ни другого. – Я невероятно скучал, – сказал Макс много позже, уткнувшись носом в её шею. Он скучал? Нет, это она скучала! Только он помогал ей выжить, пройти сквозь обволакивающую пустоту, опустошающий мороз и дикий страх. Он. Её личное солнце. 26. – Геля, прости меня, – Максим наклонился к Еве и заправил прядку волос ей за ухо. – Я должен уйти. Иначе он не сдержится – порвет нити. Они так соблазнительно натянуты. Одно движение – и лопнут. Максим долго бродил по окрестностям деревни. На востоке разгоралась гроза. Первая вспышка обрушилась, когда небо только потемнело, расцвечивая небо серебристым. Грянуло. Брызнули капли. Гром ударил вдали. С каждым новым раскатом гроза приближалась. Максиму легко дышалось, и он шел, подставляя лицо дождю. Тот охлаждал пылающие щеки. В лесу увял и скорчился в предсмертных муках папоротник, а холмик поплыл. На кладбище с фотографии смотрела женщина с миндалевидными глазами. По каменному снимку текли слезы-капли, бились о могильный камень. Она рыдала горше, чем само небо. Максу почудилось, будто лицо помолодело, а на граните проступило имя «Ева». Он тряхнул головой, отгоняя жуткое. Чтобы не было соблазна вернуться, Максим прыгнул в машину и поехал незнамо куда. Проносились голые поля и потемневшие деревья. Пустая трасса. Ливень, стучащий по крыше. Она там совсем одна. Совсем. Небось догорели поленья. Она может замерзнуть. Ну и что, если он привязался к ней из-за силы. Пускай! Он никогда не позволит её обидеть и будет охранять её сон бесконечно долго. Нет, то не обычное вожделение. То не страсть ведьмака к ведьме. Он не простит себе, если позволит ей исчезнуть. Она нужна ему как воздух, необходима как вода. Он без неё сгорит дотла. Машина, взвизгнув тормозами, круто развернулась и поехала обратно. Свет фар вспорол ночь. Для себя Максим всё решил. 27. Дом провожал их старческим кряхтением. Макс напоследок сфотографировал его и девушку на его фоне. В свете заходящего солнца фотография вышла особенно красочной. В распущенные волосы вплетался багрянец. Закат осел на щеках розоватым румянцем. – Не будешь скучать? – спросил Макс у Евы, подхватывая сумки с вещами. – Мы сюда когда-нибудь вернемся. – Она погладила перила крыльца. – Но если я собираюсь жить нормальной жизнью, то родовой дом – не лучший выход. В нем повсюду воспоминания и отголоски силы. К тому если я соскучилась по работе. – Мы так и не обсудили, чем ты займешься? Макс галантно распахнул перед Евой переднюю дверь и даже отвесил шутливый полупоклон. Она долго не отваживалась сказать, но, шумно вдохнув, выпалила: – Я подумывала пойти в медицинский на заочное. Ты не против? Он поцеловал её в висок. – Только за. Настоящая волшебница обязана излечить все смертельные заболевания на свете. – Я не волшебница, а ведьма, – она нахмурилась, застегивая ремень безопасности. Макс рассмеялся. – Да какая ты ведьма, так, недоразумение. – Щелкнул по носу. – Мое недоразумение. От него пахло летом и солнцем; от неё – студеной зимой. Они были невыносимо разные. И друг без друга бы не справились. А так?.. Будь что будет.