Шрифт:
После ранения она и перестала заниматься астрономией. Какая астрономия, какая, к черту, математика, если по земле продолжают ходить мрази вроде Величенко? Ходить и смердеть, и отравлять воздух, и убивать людей…
Наверное, глупо принимать решения, исходя из собственной боли. Но боль была такой сильной, что разом вышибла из головы всю науку и все прекраснодушные мечтания о светлой, спокойной жизни.
— А служить вместе с Валерием… с моим другом — значит уже не получится? — спросила она.
— Он же не может подать заявление во все те же точки, да и неизвестно, в какой его возьмут. Могут и не взять вообще, в горячие точки тоже не всякого берут. Это тебя останавливает?
Ли покачала головой. Ресков протянул ей руку и крепко пожал.
— Ну поздравляю с выбором… будущая коллега!
Что может быть прекраснее ночного костра? Прохладой дышит черное озеро. Пляшут ослепительные языки огня, в небо летят искры, угасают, теряются во мгле. Космос сияет сверху мириадами застывших фейерверков, дымится легкая дорога Млечного Пути, галактической спирали. Кто-то роется палкой в углях, где зарыта картошка, и вот достают ее, горяченькую, в черной корке, невообразимо вкусную. Флягу передают из рук в руки. Валера играет на гитаре, и все поют древнюю-древнюю песню.
Вечер бродит по лесным дорожкам, Ты ведь вроде любишь вечера, Подожди тогда еще немножко, Посидим с товарищами у костра. Вслед за песней позовут ребята В неизвестные еще края, И тогда над крыльями заката Вспыхнет яркой звездочкой мечта моя… *Вечер, костер, выпускники, аттестат в кармане, сияющие глаза друзей. Валера отложил гитару и обнял за плечи сидящую рядом Ли. Она счастливо свернулась комочком, как кошка в его руках, прильнула к груди.
*
Стихи Ады Якушевой.
Петь уже надоело, над костром вспыхивали и затухали разговоры — то здесь, то там. Костер был слишком большим, чтобы в разговоре участвовали все. Но вокруг Ли сидели ее друзья, самые близкие друзья. Родные. Ее единственная семья.
— Я думаю, наше поколение уже увидит дальние полеты, — говорит Сергей, — я даже уверен. Сейчас уже идут работы по сверхсвету. Но даже если это не получится, то можно послать экспедицию хотя бы на Альфа Центавра…
— Да чего там делать-то, на Альфе этой? — пренебрежительно отвечает Ринат, — сканеры там никаких следов жизни не нашли. Вот на 61 Лебедя бы…
— Туда далековато. Надо ждать, пока сверхсвет откроют.
— А представляете, ребята, — говорит Таня, — лет через сто мы заселим другие планеты. Появятся земные колонии. Будем летать друг к другу в гости.
— Тут свою бы как-нибудь спасти, — возражает Гуля, — с Землей-то еще ничего не сделано.
— Сделаем, — отвечает Леша, — и с Землей сделаем. Построим везде красивые города, как Донецк и Ленинград. Москву и Киев восстановим опять. Даже Японию поднимем со дна моря и восстановим, жалко ведь Японию, классная страна была!
— Для этого надо еще ФТА сначала разрушить, — замечает Ли. Сергей пренебрежительно машет рукой.
— Она исторически обречена.
— Не скажи, — качает головой Юлька, — автоматически история не движется, ее делают люди. А пролетариат в ФТА — он, конечно, страдает, но ведь как хорошо они его контролировать научились!
— Ну мы тоже поможем… немного, — заметила Ли.
— Все равно этот монстр еще кусается.
— Мы тоже не без зубов!
— Вот вы все говорите, — начала Гуля, — о покорении космоса… о сверхспособностях, бессмертии, о красивых городах, чистой планете… это все здорово. А я знаете о чем мечтаю в будущем? О других отношениях. Отношения между людьми — они в будущем станут совсем другими. Когда практически не будет индов. Не понадобятся ЗИНы, да и по мелочам люди никогда не будут вести себя, как инды. И тогда можно будет думать о развитии телепатии. Даже эмпато-телепатии, если точнее. Чтобы вот подойти к любому человеку, посмотреть в глаза — и понять до конца. Чтобы люди понимали друг друга, были друг для друга открытой книгой. И тогда они будут любить друг друга, по-настоящему, жить в гармонии. Ссоры будут немыслимы, как и обиды, любая, даже самая незначительная душевная боль тут же вызовет всеобщее сочувствие. И все это будет взаимно. Каждый будет отдавать себя полностью другим людям — но и получать все это тысячекратно назад, от других. Мне кажется, ребята, это самое главное в жизни. Это и есть смысл. Это то, для чего нужен коммунизм… Коммунизм — это только первая ступень всеобщего братства. Самая примитивная еще.
— Ну нет, смысл — в развитии, — возразил Валера, — в поиске нового, в познании Вселенной!
Гуля улыбнулась ему, как мать — ребенку.
— А разве познание нужно не для самого же человека? Не для человечества? Для чего абстрактное познание?
— Но может быть, есть нечто выше самого человека? — возразил Леша.
— А что? Бог?
— Ну насчет Бога мы ничего сказать не можем, не видели. Но принцип…
— Абстрактный принцип? Вне человека? Вне человечества? Ну ты даешь, диалектический материалист!
— Э-э, у меня по диалектике пятак, — защитился Леша, — я диалектик хреновый.
— Лийка, а ты как думаешь? — спросил Валера негромко, — в чем смысл жизни?
Ли выпростала нос из его куртки. Посмотрела в огонь.
— В том, чтобы люди не причиняли друг другу боли.
— Чеканно выразила, — фыркнул Леша. Но Гуля смотрела на подругу серьезно, и в ее черных глазах светилось понимание и сочувствие.
— Она правильно говорит. Точно.
— Но очень уж односторонне, — Валера поймал тонкую руку Ли, покачал в своей ладони, — и мрачно как-то. Лийка, ты мрачно смотришь на жизнь! Для твоих лет это несколько рановато.