Ответом был яростный женский вопль в несколько глоток. Как будто кто-то нечаянно облокотился на клавиши органа.

— А свет? — визжала вскочившая Люська. — Свет!

— Что свет?

— Что же теперь, и свет не выключать?

— Выключать! — грянула Клавка. — Но совесть-то иметь надо? Ну одну трубку перебила, ну другую… Но ведь не десять же кряду! Сегодня кольцо ободрали, завтра совсем перережут! Вот вы что тогда получите вместо тюбиков! Вот! — И Клавка выбросила в воздух два полновесных кукиша.

Толпа примолкла. Мысль правдоискательницы многим показалась резонной. Василий невольно покосился на Сократыча, вспомнив, что тот совсем недавно говорил примерно то же самое. Дедок слушал, изумленно отшатнувшись.

— Или вот еще гусь! Фартука ему захотелось! Василий взглянул и увидел, что палец Клавки наставлен теперь на него. Прямой наводкой.

— Ишь! Лучше всех он, понимаешь! Все, значит, без фартуков обходятся, а ему фартук подавай! Сколотил, понимаешь, банду из побирушек! Ночью на грабеж их посылает…

Выступы и вдавлины ближайших опор взорвались возмущенным щебетом. Последние слова Клавки были приняты зверьками близко к сердцу.

— Ты ври, да не завирайся! — побагровев, рявкнул Василий. — Какая банда? При чем тут тюбики?

Но поборница справедливости и сама почувствовала, что ее малость занесло. Действительно, лупоглазые пушистые побирушки по хрупкости своей серьезных повреждений нанести не могли. И Клавка развернула стволы на следующую цель.

— А этот… Чего за камушком прячешься? Рогульку — ошкурил, а провод — отрезал! Штаны ему! Без штанов он уже не может! А вдруг нам тюбики как раз через эту рогульку и выписывают?..

Тихо подвывая, Ромка оползал по глыбе.

— Бли-ин… — привизгивал он. — Я тащусь…

Лика, видя столь несолидное поведение любимого человека, попыталась приморозить Ромку взглядом, но безуспешно.

— Ну вот видите, Василий, — печально молвил Сократыч, оборачиваясь. — Еше одна моя версия благополучно скончалась… — Это почему? — не понял тот.

Дедок вздохнул, шевельнул бровями.

— Да примета, знаете, такая. Если то же самое пришло в голову и Клавдии, стало быть, гипотеза скорее всего неверна. Тут что-то иное…

А неутомимая Клавдия тем временем взялась аж за самого Пузырька.

— …трубы змеевиками своими погаными обмотал! Да как же они после этого работать будут, трубы-то? А? Что скажешь?

— Что скажу? — лучась мудрой морщинистой улыбкой, отвечал Пузырек. — Ладный у тебя броневичок, Клавка. Вы уж его — не надо, не долбайте… Пригодится еще…

— И ответить нечего! — ликующе объявила Клавка и, воспылав очами, повернулась к Леше Баптисту. — А похабень всякую на стенах писать — это как? Да может, ты нарушил что-нибудь в стене, ты ж ее чуть не на полметра прорубаешь… И, главное, ведь не пойдет, не напишет у Креста на доме — побоится! А на стенке у слабой, беззащитной женщины…

— Ах ты, курва! — внезапно прозревая, взревел Леша. — Так это, значит, ты над завалинкой отметилась?..

Тут поднялся такой хохот и крик, что ничего уже больше разобрать было невозможно. Ромка отлепился от глыбы и, заливаясь, двинулся враскачку к одной из вновь зазолотившихся опор. На полдороге сломился в пояснице и, мотая головой, пошел на четвереньках. Бледная Лика с застывшим лицом беспомощно смотрела ему вслед.

… Добравшись до Никиты Кляпова, Ромка лег на покрытие животом и попытался отдышаться, все еще постанывая время от времени.

— Рома… — слабым голосом умирающего позвал его Никита. — Скажите… Ведь это, наверное, все из-за вас, да? Вы ведь, наверное, в самом деле что-то там перемкнули?..

Ромка уперся в покрытие ладонями и поднял физиономию, сведенную от долгого смеха судорогой.

— Ага… — сипло выговорил он. — Скажи, прикол?

На следующее утро Никита Кляпов проснулся от голода. Это чувство уже никак не напоминало легкую ломоту в костях, к которой можно притерпеться. Скорее оно было сравнимо с мигренью. Или с больным зубом.

Никита попробовал взять себя в руки — и не смог. Тогда он замычал и, накрепко зажмурившись, зашарил растопыренными пятернями по покрытию. Правая внезапно нащупала ласково округлый предмет, и Никита в ужасе открыл глаза. В ладони у него была капсула нежно-лимонного оттенка.

Он отбросил ее, как отбросил бы тарантула.

— Да вы что же, издеваетесь? — взвизгнул Кляпов — и осекся.

Рядом с ним никого не было. Только горстка лимонных капсул и чернильно-глянцевая надзорка.

Сотрясаемый крупной дрожью, Никита сел.