— Где ж я стану вышибать искру, князь? — усмехнулся Болотников. — И чем?

— Князь Юрий Трубецкой осадил Кромы, ты подойдешь и ударишь ему в спину. Вот тебе и будет первая искра. И главное, сразу же разошлешь грамоты по всем городам, что ты послан царем Дмитрием и что…

— Я неграмотен, Григорий Петрович.

— Это ерунда. Я дам тебе писарчука Ермолая, он настрочит, успевай говорить.

— А с кем я пойду под Кромы?

— Я дам тебе тыщи полторы ратников для начала.

— Не густо. А сколько у Трубецкого?

— У него около пяти тысяч.

— М-да, — поскреб потылицу Болотников.

— Чего ты? Не веришь в успех?

— Перевес велик, Григорий Петрович, подкинь еще хоть с тысчонку.

— Не могу, Иван Исаевич, совсем оголить Путивль. Да ты не представляешь, как здесь ждут Дмитрия Ивановича. Ты только начни.

Для царского воеводы нашелся у Шаховского добрый зеленый кафтан, изузоренный золотыми прошвами, папаха с малиновым верхом и новые яловые сапоги. Ну и, конечно, сабля, хотя и в простых деревянных ножнах, но добре отточена.

— На бою добудешь получше, — сказал Шаховской.

На следующий день перед высоким крыльцом воеводского дома собралась толпа ратников. Шаховской явился на крыльце вместе с Болотниковым. Толпа гомонила, и князь поднял руку, прося тишины. Когда площадь утихла, он сказал:

— Православные, сегодня у нас добрая весть от великого государя Дмитрия Ивановича. Он прислал вперед себя своего славного воеводу Ивана Болотникова. Вот он перед вами.

Ратники одобрительно загудели, Шаховской продолжал:

— Воевода Болотников послезавтра выступает во главе ваших сотен. Куда? Я пока не могу сказать ради бережения от подсылов. Одно скажу, поведет он вас на Москву, дабы воротить престол законному государю Дмитрию Ивановичу. Любо!

— Лю-ю-бо-о-о, — завопила площадь.

Когда крики стихли, из толпы послышались вопросы:

— А скажи, воевода, где сейчас царь?

— Он за межой.

— А ты его видел?

— А как же? Вот так, как вас сейчас. Даже чарку с ним выпивал.

— А как его здоровье?

— Он здоров и крепок.

— А когда он воротится?

— Это зависит от нас, мужики. Ему сейчас не время тут появляться, везде рыщут подсылы Шуйского. Как только мы подойдем к Москве, государь тут и объявится.

— А что ж делает за межой-то?

— Ведет переговоры, ищет союзников, закупает оружие. Его много понадобится.

По совету Шаховского Болотников пошел через Комарицкую волость:

— Это хоть получается крюк на пути к Кромам, но зато армия твоя быстро увеличится. В этой волости Дмитрий Иванович зимовал в свой первый поход.

На дневках, когда армия отдыхала, писарь Ермолай не разгибаясь строчил «прелестные письма», в которых всех обиженных, угнетенных звал под знамя государя Дмитрия Ивановича, обещая в будущем не только волю, но и царское жалованье. И к Болотникову сбегались люди со всех сторон.

Достигли слухи о приближении армии Дмитрия до отряда Юрия Трубецкого, осаждавшего Кромы. Так что Болотникову не пришлось сразиться с Трубецким. Князь позорно бежал из-под Кром, и его преследовали казаки едва не до самого Орла.

Весть о славной победе над «шубниками», как с легкой руки казаков окрестили шуйское воинство, быстро разлетелась по городам и весям. Этому немало способствовали «прелестные листки» Ермолая, в которых вместе с призывом вступать под знамена Дмитрия последними словами клеймился Шуйский, незаконно захвативший престол: «…избранный не всей Русской землей, а всего лишь горсткой продажных москвичей». И это утверждение, увы, было правдой. Поспешил Василий Иванович, поспешил, опередив даже избрание патриарха.

Все северские города объявляли себя за Дмитрием, присягали ему, а ставленников Шуйского в лучшем случае изгоняли, а чаще вешали или «сажали в воду», как изящно именовалась тогда казнь через утопление.

Города один за одним сдавались Болотникову, и первое настоящее сопротивление он встретил под Коломной. К этому времени к нему уже примкнул боярский сын Истома Пашков. Прискакав к Болотникову со своим отрядом, он первым долгом спросил:

— Где государь Дмитрий Иванович?

— Его здесь нёт, за него воевода Болотников.