Всего следовало получить с купца рублей полтораста, а Батырбек везет от купца товару не больше, как на сто рублей, да еще остался ему должен.

— Как так?.. — недоумевал Батырбек и припоминал любезность купца.

— Ничего, — говорил купец, — мы тебе поверим, в другой раз приедешь, привезешь опять сырье. Заплатишь!..

— Как так?.. В кармане нет и купцу должен?..

Чаем угостил Батырбека, обласкал, долго разговаривал и даже подарил кусок душистого мыла, два стеклянных подсвечника и маленькое зеркало.

— Бабе в подарок увези! — говорит. — Для дружбы, для знакомства дарю! — говорит.

Конечно, Ахметбайке не подарил бы. Даже Сарсеке не подарил бы, потому что они простые, черные киргизы, а он, Батырбек, — почетный старшина, потомок знатного рода, аристократ.

Батырбек вспомнил при этом удовольствие, с которым он сидел у купца в опрятной комнате и, не снимая шелковых и нанбуковых халатов, пил чай с конфектами и румяными, как щека красивой киргизки, булочками.

Сарсеке стоял у порога, сняв аракчин, а Ахметбайка был у лошадей во дворе. Батырбек потел, швыркал чай из блюдечка и, втягивая воздух сквозь зубы, деловито и вежливо разговаривал с хозяином, исподлобья посматривал на пышную и туго подпоясанную хозяйку, наливающую чай…

Больше же всего он запомнил собственное изумление, когда после чая купец пустил маленькую машину с трубой и из трубы кто-то сильно закричал и заиграл в музыку…

Это пребывание у купца и было теперь темой для длинного разговора Батырбека с Сарсеке.

Ахметбайка ехал позади, где ему понять все, что рассказывает и разъясняет Батырбек? Сарсеке и тот только, знай, удивляется.

Батырбек рассказывает медленно и важно, сочиняя по-своему в тех местах, где он не понимал хорошо сам. А в уме все считает и пересчитывает свой товар и выручку. И как не считает, как ни проверяет — все выходит, что рублей полсотни не хватает, но Сарсеке он не хочет сознаться, что его обманули, и старается казаться беспечным. Не хочет конфузить себя перед слугой!

Лошади, на которых сидят всадники, идут тихим труском, а три верблюда с вьюками муки, тканей, чаю и прочих товаров вышагивают крупной и зыбкой поступью, вытянув длинные, изогнутые шеи. Ахметбайка на маленькой старой лошади то отстает, то опять рысцой догонит верблюдов. Воронко и Сивка под Батырбеком и Сарсеке мерно потряхивают своих седоков, которые в такт шагам раскачивают ногами и слегка ударяют в бока лошадей каблуками кабыс.

Батырбек монотонно и не торопясь, рассказывает, то и дело, переспрашивая Сарсеке, все ли тот понимает. И Сарсеке, в удостоверение того, что он понимает, после каждой фразы хана отрывисто и ласково мычит:

— Ы-ы…

— Купеческая баба, когда девкой бывает, ей брюхо веревкой перетягивают… Ты понимаешь?.. — рассказывает Батырбек.

— Ы-э!.. — отвечает Сарсеке.

— Чтобы ребенка в брюхе не было… Закон такой… Понимаешь?

— Ы-э!..

— Видал, как туго она подпоясана?.. Значит, она еще девка… Понимаешь?

Батырбек долго говорит Сарсеке об особенностях русской цивилизации и, наконец, с большой горячностью начинает объяснять чудо машину с трубой, которая говорит, поет и хохочет, как человек…

— Тридцать три года орус богу не молился… Тридцать три года шайтана просит… Ты понимаешь? — фантазирует Батырбек. — Тридцать три года родную мать голодом держит… Тридцать три года орус обманывает и обижает бедных людей. Потом приходит шайтан… Потом орус отдает ему свою душу. Потом шайтан лезет, куда орусу надо. В трубу надо — в трубу лезет, в машину надо — в машину лезет. Ты понимаешь?.. — начиная повышать голос, горячится Батырбек.

— Ой-бой!.. — изумляется Сарсеке, хорошо зная, что Батырбек сочиняет.

— Потом в трубу лезет — песни поет… Хохочет, разговаривает… Дразнится… Все, что надо орусу, все делает шайтан… Понял ты?..

— Ы-э!..

— Потом вылезает шайтан из трубы и человеку в рот ночевать залезает, и орус пропадает тогда… Шайтан задавит его. Понял?

— Ой-бо-еу!.. — делает большие глаза и щелкая языком, удивляется Сарсеке.

Наконец, Батырбек все сосчитал и, убедившись, что купец действительно обманул его на целых полсотни рублей, начинает говорить крикливым, негодующим тоном, объясняя Сарсеке, как душу оруса на том свете шайтаны истязать начнут. И кончает повествование тем, что совсем замученную душу оруса сопровождают в преисподнюю торжествующей фразой:

— Вот тебе, ян-турган!..

После этого Батырбек умолк, угрюмо задумавшись и всматриваясь исподлобья в белые снежные горизонты.

Теперь начинает говорить Сарсеке, тоже сочиняя и импровизируя…

Стояло тепло, редкое для конца февраля, такое тепло, что Ахметбайка не позаботился даже прикрыть свою грудь, которая бронзовым пятном выглядывала из-под разъехавшего воротника старой овечьей капы.

По небу погуливали редкие, совсем не зимние, темные и тяжелые облака, низко свисавшие над землею.