Бибинор тоже улыбнулась ему заспанными глазами и смущенно шмыгнула обратно в юрту. Вскоре вышел Байгобыл, окруженный крупными лохматыми псами, и, оставив Сарсеке, спросил его насчет распоряжений на день.

Сарсеке коротко спросил:

— Велел из табуна лошадей привести?

— Уехали!.. — лаконично пробасил тот.

— Приведут — седлать надо! — крикнул Сарсеке и скрылся в юрте Батырбека.

Он вошел и осторожно, и беззвучно, оставив на улице свои калоши. Вошел и остановился. Батырбек, обняв Назырку, крепко спал, укрывшись пестрым бухарским одеялом.

Его полусонная, только что вставшая жена возилась за ширмой из раскрашенного чия и пожималась от свежего утра.

Сарсеке слегка кашлянул и, уставив на Батырбека спрашивающие глаза, в нерешительности потянул себя за длинный китайский ус.

— Эй, тахсыр!.. — позвал он ласково и певуче и, заткнув за узкий ременной пояс нагайку, подошел ближе и сел возле старшины на корточки.

— Эй, Батырбек абзи… — еще позвал он.

Батырбек проснулся не сразу и сердито, не понимая, поглядел на Сарсеке. Затем, вспомнив все вчерашнее, сел и торопливо стал одеваться.

Аул задымился. В нем загудел обычный утренний хор из нестройных звуков ржания коней, мычания коров и верблюдов, блеяния баранов и коз и голосистых окриков и ругани деловитых киргизок.

Батырбек молча сел за низенький, круглый столик с наложенными грудой баурсаками.

Байгобыл привел оседланных лошадей и, сев перед порогом в юрте Батырбека, жадно глотал старый загустевший айран.

Сарсеке сидел и пил чай за одним столом с Батырбеком и то и дело ухаживал за ним, подкладывая баурсаки, наливая в чай ложкой верблюжье молоко, принимал от него и передавал его жене опорожненные чашки. В то же время Сарсеке помогал Батырбеку решать вопросы первой важности так тонко, как будто их выдумывал и утверждал сам Батырбек, который сегодня выдавал вчерашний план Сарсеке уже за свой, а Сарсеке должен был только привести его в исполнение… Как, каким путем должны быть приведены в исполнение приказания, хан не говорил, как будто Сарсеке уже заранее даны были все распоряжения.

Еще через полчаса они сели на коней и поехали.

Сарсеке взглянул на свою юрту, около которой возилась с теленком Хайным, и отвернулся. В другой же стороне, на лужайке, вцепившись в шерсть большой козлухи, гналась за ней маленькая Бибинор.

Она громко смеялась и не отпускала козлуху, желая, во что бы то не стало подоить ее. Козлуха неистово кричала, догоняя своего убежавшего за стадом козленка, и старалась боднуть Бибинор своими высокими, похожими на две сабли, рогами…

Сарсеке улыбнулся этой веселой картинке и так и увез ее в своей душе в степную гладь.

Всего поехали пятеро: кроме старого Карабая, пристал Исхак и взят был для услуг старший сын Карабая, только что вернувшийся из табуна и потому дремавший на седле, низкорослый Ахметбайка. Ехали легкой рысью в ряд, деловито рассуждая и по древней привычке кочевых людей зорко всматриваясь в даль.

Батырбеку было невесело, но степь всегда успокаивающе действовала на него. Она всегда куда-то далеко звала его и говорила ему много такого, что в ауле не приходило и в голову. Вот теперь он смотрит на нее и забывает свои огорчения, а она рассказывает старые сказки, воскрешает в памяти дни детства и юности, дни вольных кочевок и лихих скачек во время праздников, а главное — бесконечные и волнистые степные ковыли, которых теперь так мало…

Серебристые и мягкие, они, как тысячи грив буланых коней, развевались тогда по холмам и равнинам, и лошадь неслась в них по брюхо, как в легкой струе молочной реки… Не оставалось следа после резвого конского бега, не слышно было топота копыт, как будто по перине скакал бегунец. И то припадал к гриве юный Батырбек, кося глаза в сторону несущейся обратно степи, то откидывался назад, любуясь голубым небом, то сваливался на сторону, повиснув на стремени и схватывая горсти ковылей, пушистых, как девичьи косы. А навстречу ветер, мягкий и прохладный, пел в ушах, врывался в полуоткрытый камзол и ласково щекотал смуглое тело за пазухой.

И Батырбек опять потихоньку, протяжно запел, качаясь в седле в такт неторопливо бегущей лошади.

Деревня, в которую угнали лошадей Батырбека, от аула находилась в полдня средней верховой езды и стояла у подножья холма, в узкой долине небольшой речки Акбулак. Эта деревня появилась здесь как-то вдруг, неведомо, когда и откуда. Лишь немногие из киргизов видели, что года три-четыре назад здесь появился громадный серый обоз из телег и бричек, нагруженных домашним скарбом, засаленными мешками и грязными люльками… Людей было много, и они показались киргизам грязными и злыми, с тягучей русской бранью и крикливыми ребятишками.

Приехали эти люди ранней весной и сразу же стали пахать цельную действенную степь, живя под телегами и под открытым небом. Потом косили и ставили огромные стога сена, а когда пришла страда и появилась на гумнах солома, они намешали ее с глиной и выложили низкие, подслеповатые избушки.

А теперь уже выросла целая деревня, в которой было несколько деревянных изб с тесовыми крышами. За последнее же время вырос из соломенных кирпичей огромный дом, покрытый зеленой железной крышей, в нем завелась молоканка и торговля разными товарами, покупать которые приезжали даже и киргизы.