— А?.. Пожалуйста, спасибо!.. А? Пожалуйста, спасибо!.. А-а?!.

Затем он выхватил из ножен, что висели у его посеребренного пояса, острый нож-бритву, бросил его к ногам толпы и, показывая на свою грудь, делал знак, чтобы мужики резали его, и повторял все ту же фразу:

— А!.. Пожалуйста, спасибо!.. А-а?!.

Мужики, окончательно растерявшись, отхлынули от него и, растерянно гыгыкая, переглядывались друг с другом. Сарсеке выехал вперед и, сняв свой малахай, стал успокаивающе махать им на крестьян… Заискивающе улыбаясь, он на плохом русском языке стал просить их:

— Эй, каспада!.. Што ти, бог с вами?.. Помаленьку, мирился будем… Пожалуйста, каспада!..

Добрые русские мужики совсем обмякли и как будто даже сконфузились своего дикого порыва к самосуду… Они уже добродушно улыбались и с любопытством смотрели на гостей, смеясь над жестоко оскорбленным и продолжавшим горячиться Батырбеком.

Некоторые даже выкрикивали:

— Правда, ребята!.. Толком надо поговорить!..

— Мирно лучше!.. Ведь он хучь и нехристь, а в ём, ишь, тоже правда есть…

— А как же: ён сознает, пес его дери, что виноват: ишь, корится приехал…

— И то! А ну-ка ты, слышь, орда, сказывай — чего и как!.. — обратился к Сарсеке Петруха, широко улыбаясь и тяжело дыша от только что пережитого возбуждения.

И Сарсеке, потихоньку и не торопясь, учтиво и мягко повел переговоры. Он делал вид, что во всем спрашивается у Батырбека, который сидел на лошади, понурив голову, и, бледный и осунувшийся, совсем, казалось, не понимал, что у него спрашивали…

Разговаривая по-киргизски с Батырбеком и Карабаем, Сарсеке вел с ними разговор совсем на другую тему. Он давал им разные наставления насчет лошадей и Кунантайки… Мужикам же, не знающим ни слова по-киргизски, он обещал заплатить деньгами все расходы, только требовал снисхождения и справедливости, а также и того, чтобы всю потраву освидетельствовали с понятыми и в присутствии Батырбека и его, Сарсеке…

Мужики даже одобрили такое предложение и заговорили, как старые друзья… А некоторые давали реплики:

— Ишь, остроголовый, дело ведь говорит!..

— А то!.. Раз он, значит, убытки ублаготворит ежели, нам больше и не надо ничего.

Потом они признались и насчет Кунантайки:

— Дыть, как не побить?.. Побили крепко!.. Едва, пес поганый, отдыхался… Дыть, посуди: обида!.. Мы, значит, маялись — косили — все лето, а ён в одну ночь семь стогов разбил. Ладно, что энтот верзила-то убег, а то ему мы больше наклали… Ведмедь окаянный!..

Сарсеке охотно и горячо ругал Байгобыла и Кунантайку, обижался на них, что они причинили убыток Батырбеку, даже соврал, что они уже побили и Байгобыла.

Лежит-де теперь, хворает в ауле… Да и Кунантайке еще попадет… Он, Сарсеке, собственноручно отвозит его плетью…

Мужикам все это пришлось по сердцу. Они вскоре совсем подобрели и выпустили избитого и сидевшего в амбаре Кунантая. Когда он пришел, Сарсеке действительно набросился на него с нагайкой и начал хлестать по чем попало, ругая его на русском языке…

К вечеру было установлено соглашение: Батырбек платит за потраву наличными деньгами, за которыми Сарсеке немедленно отправил Карабая, Батырбека, Исхака и больного Кунантая домой в аулы, а сам с Ахметбайкой остался в залог до завтрашнего освидетельствования потравы…

Но только мужики разошлись по домам, Сарсеке и Ахметбайка, прокравшись во двор старосты и поймав свежих лошадей, уронили заднее звено двора, сели на коней, гикнули, предупреждая лошадей о близости зверя, и весь табун как бешеный, вырвался из двора и вихрем поскакал по знакомой дороге к аулам…

Сарсеке и Ахметбай оставили в награду за мужицкую доверчивость лишь два плохоньких седла да старую хромую лошадь.

Недалеко от деревни их поджидал Батырбек с товарищами, и все шестеро они еще до полуночи пригнали табун к аулу…

А на рассвете все юрты и домашний скарб были уже на вьюках, и длинный караван ускоренным шагом направился в глубь степи к зимовкам, в более укромные и безопасные места…

Торжество Батырбека, выручившего всех лучших лошадей, было неописуемо. Сарсеке был истинным героем дня, а молоденькая Бибинор, ехавшая на двухлетней и резвой кобыле, стала вдруг молчаливой и испуганно-настороженной. Она впервые так горячо и внимательно всматривалась в дремавшего на своей лошади Сарсеке и вспомнила какую-то сказку о славном степном богатыре Кызу-Курпеше.

На одном из верблюдов поверх навьюченной юрты полулежал тяжко заболевший от побоев Кунантай. Плавное покачивание верблюда не убаюкивало его разгоряченное сознание, и ему то и дело казалось, что он падает в черную бездонную яму, схватывают его озлобленные «орусы» и бьют кулаками и каблуками сапог по бокам, спине и по распухшей, давно небритой голове…

Батырбек, окруженный родичами, ехал впереди всех и, изредка вглядываясь злыми глазами вперед, все чаще и чаще подстегивал бегунца, стремясь уйти как можно скорее и дальше от жестоко оскорбивших его русских.