Мигель. Город чуть было не сгорел.

Тасит. Но все же не сгорел?

Мигель. Нет.

Тасит. Тогда не имеет значения, был он к этому близок или далек.

Телло де Сандовал. Город чуть было не сгорел.

М. де Сервантес. Но ведь не сгорел?

Телло де Сандовал. Очаги возгорания были в нескольких местах, как мне донесли.

М. де Сервантес. Однако реальной опасности не было.

Телло де Сандовал. Для города? Нет.

М. де Сервантес. Тогда не имеет значения был он близок к тому, чтобы сгореть, или далек. Кстати, вы этого и не опасались.

Телло де Сандовал. Не совсем так.

М. де Сервантес. Вы прекрасно знали, что бунтовщики не предадут город ни огню, ни крови.

Телло де Сандовал. Тем не менее, бунт был направлен против Святой Инквизиции. Первый за пятьдесят лет.

М. де Сервантес. Бунт, но не угроза.

Телло де Сандовал. Нет, не угроза.

С декорации 2 снимается свет.

Тасит. Тем не менее, это победа.

Санчо. Вот именно — «победа». Как раз то слово, которое я искал, чтобы определить наше беспорядочное бегство. Тотальная победа, в которой мы потеряли зубы — вы три, я — один, шишаки с вашего шлема, пальто дона Мигеля, плюс несколько фунтов живого тела, позаимствованных кое-где у ваших единоверцев. За нами гнались, как за убийцами, и, кроме того, нам ничего неизвестно о Дульсинее. Победа — слабо сказано. Вернее было бы назвать это триумфом!

Тасит. Мы такие, какие есть.

Санчо. Скажите ему, дон Мигель. А я больше не могу.

Мигель. Хозяина постоялого двора Соломона и двух его друзей я видел пронзенными насквозь. Зораида и Анна Феликс схвачены солдатами. Другие… изувечены. Больше всего повезло тем, кто умер сразу. Как долго могильные плиты будут мостить землю моей страны?

В сопровождении полицейского входят трое мужчин, шеи, руки и ноги которых скованы одной цепью.

Санчо. А вот как раз и землекопы.

Тасит. Кто там? Кто пришел?

Мигель. Каторжники. Лидирующая группа следует на галеры.

Санчо. Вот цена вашей треклятой победы.

Тасит. Все имеет свою цену, Санчо. Все, кроме забвения.

Санчо. Как раз сейчас, дон Тасит, было бы совсем недурно, если бы о нас забыли.

Тасит. Имеется ли охрана у каторжников?

Мигель. С ними полицейский.

Санчо. Не слишком толстый, из тех, кто засыпает на ходу.

Тасит. Эй ты, полицейский!

Полицейский. Кто, я?

Тасит. Разве поблизости есть еще полицейский? Куда ведешь ты этих бедолаг?

Полицейский. Прямиком на королевские галеры, где они подсобят при маневрах флота.

Тасит. Из кого состоит твое стадо?

Полицейский. Барашки эти вели неправедную жизнь. Евреи, мавры, всякий сброд, из которого никогда ничего путного не будет.

Тасит. Были они среди мятежников?

Санчо. То есть, участвовали они в мятеже, о котором мы слышали, что он имел место где-то в городе, где нас-то как раз и не было?

Полицейский. Мне запрещено информировать гражданское население о делах, касающихся королевства. Люди эти будут служить на галерах его величества. И больше мне добавить нечего. Я всё сказал.

Мигель(доставая две монеты из жилетного кармана). А нам бы так хотелось узнать побольше. Расскажи, за что их.

Полицейский. Причину я назвать не могу, поскольку она помещена в реестр, куда доступ мне заказан ввиду моего положения младшего чина, невзирая на то, что чтение вышеупомянутого реестра категорически невозможно, буде написан он на языке адвокатов, неисповедимом и неизъяснимом для сообщества смертных, которому имею я честь принадлежать.

Мигель подходит и передает ему монеты.

Полицейский. Однако, если уж вам непременно захочется порасспросить пленных лично, то срочная и вполне естественная нужда зовет меня вон в те кустики, откуда мне ничего не будет ни видно, ни слышно.