запротестовал и заявил, что он сообщит в высшие инстанции «о новом макаренковском

авантюризме». Выйдя из кабинета Антона Семеновича, где происходило заседание

педагогического совета, Афанасий Петрович — так звали этого воспитателя — продолжал

громко возмущаться. Кто-то из ребят, догадавшись о причине его негодования и желая

посочувствовать Афанасию Петровичу, а может быть, и пошутить над ним, стал его утешать:

— Вы не очень огорчайтесь, Афанасий Петрович. Вот и мне не дали в прошлом году

значка, а я взял да исправился и в этом году уже получил его. Вы тоже исправитесь, и вам

тоже дадут значок.

Афанасий Петрович, вне себя от гнева, обрушился на своего утешителя с грубой

бранью. Если до этого он юридически все же мог опротестовать решение педагогического

совета, так как введенный Антоном Семеновичем своеобразный конкурс воспитателей никем

утвержден не был, то после оскорбления колониста этот «воспитатель», независимо от

решения педагогического совета, из колонии должен был уйти. Уважение к человеческому

достоинству колониста было законом, никаких отступлений от которого Макаренко не

терпел.

– 20 –

Жители сел и деревень, непосредственно прилегающих к колонии, в прошлом

обслуживали богомольцев, посещавших куряжский монастырь, обрабатывали монастырские

земли, выполняли различные хозяйственные работы для монахов. В этих селах жило немало

кулаков и торговцев. Колония, разместившаяся в стенах монастыря, кровно задевала их

интересы, и нам всегда приходилось быть начеку.

Вначале иные из кулаков пытались даже захватывать земли колонии, запахивали

отдельные участки на наших полях, вытаптывали наши посевы, косили траву на наших

лугах, рубили деревья в нашем лесу. Однако Антон Семенович твердой рукой сравнительно

быстро пресек все эти поползновения кулаков. Достаточно было кому-нибудь из колонистов

крикнуть, что наш огород «запахивает Онуфрий Галактионович», как колонисты бросали все

дела и через пять — десять минут доставляли в колонию Онуфрия Галактионовича со всем

его живым и мертвым инвентарем «на расправу» к Антону Семеновичу. После

соответствующего внушения Онуфрий Галактионович, уплативший штраф, отпускался

домой с выдачей имущества. Если же Онуфрий Галактионович, завидев мчавшихся к нему

колонистов, бросал на произвол судьбы свое добро, ребята доставляли его инвентарь в

колонию, некоторое время пользовались им и возвращали хозяину только после уплаты

установленного штрафа.

Трудна была борьба с «частным капиталом» в лице разных предприимчивых дельцов.

Вспоминается единоборство колонии с неким Поповым — владельцем лесопильного завода,

расположенного в нескольких километрах от Куряжа.

Попов оказался одним из наших первых «гостей» на новом месте. Присмотревшись к

строительным работам в колонии, он предложил Антону Семеновичу в кредит большую

партию крайне нужного нам лесоматериала. Предложение пришлось принять, так как другой

близлежащий лесопильный завод, принадлежавший кооперативному товариществу, в кредите

отказал, а деньги по смете нами еще не были получены.

Лесоматериалы Попов поставил неважные, но что скажешь, если получаешь их в

кредит... В дальнейшем мы просто отказались от услуг Попова, но под разными предлогами

он продолжал заходить в колонию. Высокий красивый блондин лег тридцати пяти, он

производил впечатление «своего парня». Благодаря умению на особый лад подойти к

каждому он заслужил среди колонистов общее признание весьма симпатичного и даже

передового человека. На него заглядывались девушки. Только наш дядя Вася — инструктор

деревообделочной мастерской, несколько лет работавший у Попова,— охлаждал

поклонников своего бывшего хозяина:

— Да, да, что и говорить, на словах — соловей, а на деле — волк. Попадись ему в

лапы, так и без портков оставит!..

Примерно через полгода после нашего переезда в Куряж, когда в колонии была

организована и начала работать деревообделочная мастерская, мы в поисках заказов

предложили местному Обществу пчеловодов изготавливать ульи для пасек. Общество под