Я люблю, когда в бане прохладно, когда ты сидишь как бы на берегу теплого озера и хочешь — нырнешь, хочешь — нет. А у порога на полу красновато мигает фонарь, и вокруг стекла его ходит пар. Медный ковш висит на кадке синий от пота. Деревянная прямая труба в потолке не заткнута, в нее потягивает, и звезды дрожат в горячем воздухе.

Но Леша Бармин любит злобно париться. Он лезет в баню, как маленький человекообразный медведь, и уже в дверях слегка рычит. Он берет с пола ведро, тихо поднимает его и толчком выхлестывает на каменку. Глаза его начинают в эту минуту блестеть. Баня ошпаривается, она готова подняться на воздух или разлететься. Леша улыбается, покручивает плечами и лезет на полок, в черный, посвистывающий жгучими струйками угол.

Потом Леша мгновенно вылетает за дверь и, скорчившись, боком кидается в сугроб. В снегу он замирает, будто слушает, как где-то в логу по насту крадется горностай.

А в избе усато отдувается и ждет его белый самовар, и мед слегка разомлел после холодного чулана.

Бани ставят на краю огорода, почти у леса. Над каждой из них обязательно покачивается старенькая липа или береза. Весной на этих деревьях бормочут косачи или просто сидит на заре тетеревуха.

В банях живут одичавшие кошки, а в нашу баню неизвестно зачем повадилась ходить куница.

В старое время к баням бегали ворожить на суженого. А парни верили, что субботними ночами там сидят девушки, некогда проклятые родителями. За ушатом ли, за фонарем или просто на спор стоило только кому войти, как он терял дверь и не мог уже выйти, пока не давал обещание жениться. Потом он должен был принести ей одежду и ввести в дом.

Старухи и теперь еще говорят, что молодожены после свадьбы должны идти в баню вместе: жизнь тогда у них будет счастливая.

Бани ставят «черные» и «белые». Но как-то милей и проще чувствуешь себя в прокуренной маленькой баньке, которую из недели в неделю топят по-черному. В ней пахнет сосновым, березовым или осиновым дымом.

За тонкой сухою стеной слышно, как ходит между перелесками ветер, как шумят деревья, как поскрипывает на ближней дороге телега и как далеко за лесами воют волки.

Порой в темноте кажется, что кто-то ходит по половицам или упирается в стену. Это стены остывают, ссаживаются и скрипят в пазах.

А когда шагаешь из бани в шубе на легкое тело, с фонарем, и по сугробам размашистые тени огромны, и от снега тянет свежестью, напоминающей воздух после грозы, ты веришь, что всего лишь мгновение назад родился на свет и все еще впереди.

Стояло легкое июльское лето. Низкие облака обложили деревни густыми сумерками. Березняки шумели густо. Я возвращался к дому лесной дорогой через одинокие полусонные хутора.

Я вышел к одному из них и сразу почувствовал горьковатый запах оттопленной бани. Баня была в нескольких шагах. Из нее жарко пахло вениками. Мне показалось, что за кустом возле предбанника кто-то стоит.

Я замер и услышал тихий девичий разговор. Голосов было три. О чем они говорили, не знаю: листва шумела, да и голоса были похожи на шум листвы.

Вдруг они смолкли. Кто-то сделал несколько босых шагов, насторожился, выглянул из-за куста, и все разом кинулись в баню.

Я знаю, что в темноте из бани девушки порой выходят сушить волосы. С распущенными косами они стоят под березой и то разговаривают, то слушают ветер, и смотрят в землю, и переступают с ноги на ногу.

Приходит вечером шестилетний мальчик Миша в избу, садится в угол и слушает, о чем взрослые разговаривают. А взрослые говорят о счастье.

Когда все устали от разговора, Миша этак спокойно заявляет:

— А я сегодня счастливый.

— Отчего это ты такой счастливый?

— Две конфетки на дороге нашел.

Вот тебе и оказия… Говорят, если надеть рубашку счастливого человека, сам гораздо удачливей станешь. Хотел было я снять с Миши рубашку, да остановился, подумав: «Куда мне, такому большому, коротенькое детское счастье».

Ночью просторы черны и холмы кажутся сплошь затянутыми лесом. Над деревушкой в такую пору нависает ощущение оторванности. Лампы не светят, только у околицы горит распахнутое в звезды окошко да устало сидят девчата, приехавшие из Шарьи на уборку. Медленно одна вытягивает пародию на вологодские частушки:

Нехотя замолкает. Вторая осторожно, словно высвобождая мелодию из-под каких-то приятных воспоминаний, поет мальчишескую запевку:

И опять тишина. Из-за леса ветер гонит под окна запах перестаивающей ржи. Вдруг за ближним лесом из оврага кто-то огромный мазнул по небу длинным желтым пальцем. Через некоторое время выбираются из оврага и двигаются с рокотом на деревню два пока еще неразличимых огромных существа. Они, осторожно переваливая через выбоины, опасливо ощупывают незнакомую землю длинными желтыми пальцами. Ночь темна.