О ветер! Когда ты летишь по свету, в голосе твоем я слышу море, и грохот волн, и вал за кормой могучих крейсеров или подводных лодок, и гул из-под воды столбом уходящей в небо ракеты, и шелест виноградников, на рассвете утяжеленных росой Кавказа, подземные удары вдоль камчатских сопок и их целебные горячие ключи, и говор деловитых машин в подземных кладовых Алтая или Карпат, Урала и Тянь-Шаня, и янтарный говор рек и белых берегов Литвы или Эстонии. О ветер, ветер! Какое счастье, что ты летишь отовсюду и каждый в тебе услышать может все, что надобно его чуткому сердцу! Теперь спустись у того небольшого дома с яблоневым садом, с кустами красной смородины и опусти на деревянное крыльцо этого дома ворох говорливых осенних листьев.

В этом саду Владимир Андреевич прожил около двух десятков лет. Построил за это время новую, в три этажа, школу, задумал благородное дело еще задолго до того, как официально было принято движение под лозунгом «Никто не забыт, ничто не забыто».

Вокруг Глубокого война оставила сотни безымянных могил солдат и партизан. Кто на опушке, кто за деревней, кто на пригорке лежал под осенней звездой, под весенним цветением трав, под зимним воем вьюги, под щебетом птиц и под гулом высокого полета самолета… Их положили в парке в братскую могилу. И вот вместе со своим директором ученики Глубоковской школы стали разыскивать сначала имена павших, потом их близких. Стали переписываться с их родственниками и друзьями, стали приглашать их в гости. Так и родился в Глубоком торжественный праздник поминовения героев в День Победы, 9 мая. И со многих равнин и холмов нашей Родины доныне приезжают в этот день родные и близкие павших бойцов, в этот памятный день весны. Так почтил память своих погибших друзей несгибаемый солдат, потомственный учитель Владимир Андреевич Масленников, окончивший институт после войны по специальности русская литература и преподававший в деревенских школах литературу, историю, физику, естествознание, и более всего — высокую нравственность советского человека, настойчивое учение партии коммунистов, в которой сам с достоинством состоит.

Теперь, уже четвертый год, Владимир Андреевич живет в Пскове. Без него поселок вроде бы немного опустел. Масленников был постоянным депутатом сельского Совета, где занимался культурой. Я не раз видел его и в дождь, и в снег, когда он ныряющей походкой, опираясь на палку, уходил, поскрипывая протезом, в радиоузел, чтобы прочитать для односельчан лекцию или провести по радио беседу. Что бы ни предпринималось в Глубоком, Масленников был или зачинщиком, или участником этого предприятия. И теперь я с грустью думаю о том, как плохо, что его здесь нет и как много значит на селе образованный, энергичный и принципиальный человек.

Владимир Андреевич и в Пскове оказался человеком заметным. Сначала он работал завучем в средней школе, потом директором восьмилетней школы, уютного, чистенького зданьица на берегу Великой. И там я наблюдал одну замечательную сцену. В школе работал «Клуб интересных встреч», куда Владимир Андреевич приглашал рабочих, партизан, комсомольских вожаков, писателей. Как-то после заседания клуба я поднялся в кабинет директора и увидел, что Масленников уже собрался идти домой. Приходит из актового зала завуч и тоже собирается. Владимир Андреевич называет ее по имени-отчеству и несколько удивленно спрашивает, куда она торопится.

— Домой, — отвечает завуч.

— Но ведь сейчас у ребят должны быть танцы, и вы собирались дежурить, — говорит Владимир Андреевич.

— А я танцы отменила, — говорит завуч, застегивая сумочку.

— Как же это так? Мы ведь им обещали, — возражает Масленников.

— Ничего не случится, один раз не потанцуют.

— Один раз не потанцуют, может бить, ничего и не случится, а нам верить не будут, это хуже, — спокойно, однако с некоторой горечью в голосе сказал Владимир Андреевич.

— Ну, пусть одни танцуют, я пойду сейчас скажу, — соглашается завуч.

— И одних нельзя оставлять, — говорит Масленников. — Давайте уж я сегодня подежурю, — кстати, я хотел сегодня в школе задержаться, — и вы им, пожалуйста, объявите, что танцы состоятся.

Я много раз видел, как Масленников разговаривает с учениками, учителями, родителями, избирателями, начальством, с родственниками и друзьями, и всякий раз меня самого охватывала гордость за то, как можно прямо, просто и с достоинством, достоинством приветливым и каким-то щедрым, держаться перед людьми. У меня даже сложилось к Масленникову такое отношение, словно для него все доступно, все возможно и все сподручно.

Был один забавный случай. Ранним летним утром я пошел на озеро. Какая-то одинокая фигура маячила вдали на воде. Когда входишь в воду по горло, то озерная гладь воспринимается очень крупно и обобщенно. Я люблю разглядывать эту озерную гладь, когда над водой остается одна голова и ты ее разворачиваешь в разные стороны, словно какой-то механизм с окуляром. Я посмотрел на фигуру рыбака и удивился, человек с длинной удочкой сидел прямо на воде. Он сидел, скрестив ноги, и на раннем прямом солнце ослепительно блестели его круглые очки. Что-то фантастическое было в этой прямо на воде сидящей фигуре. Но тут же я разглядел, что сидит Владимир Андреевич, и по какой-то странной причине удивление мое исчезло. Исчезло — и все. Только позже я понял, что Масленников сидел в низкой долбленой лодке — камейке, которую на сверкающей глади озера трудно было разглядеть над водой.

Сейчас в Пскове построена новая школа, особой планировки и вообще оригинальная по оснащению. И эту школу отдали Владимиру Андреевичу. Всю последнюю треть учебного года Масленников работал в двух школах — в новой и старой.

А недавно я встретился с ним в Глубоком. Усталый Владимир Андреевич лежал на кровати и смотрел телевизор. Я решил, что он просто приехал навестить мать, дочь да и внучку, но оказалось не совсем так. Он заехал домой вроде как попутно. Этот неспокойный, ушедший в отпуск человек, оказывается, ездит по районам с лекциями. За две с небольшим недели в Дедовическом и Опочецком районах он провел двадцать пять лекций на самые разные темы, в том числе и на международные.