А поющие голоса были похожи на те, что летом пели среди села «Орленка».

Розданные карты остались лежать на столе. Все некоторое время посидели молча и начали расходиться. Сквозь сени проходили осторожно, словно кто-то спал там. Только слышно было, как уже на крыльце Бедняга тихо сказал:

— Давай, Зосимыч, закурим. — Повременил и добавил: — Сперва твои, потом мои.

Шел мелкий осенний дождь. Небо низко проносилось над землей серыми облаками. Облака еле видны были в темноте. Ветер порывисто посвистывал над воротами, в скворечнике, и раскачивал скворечник. Енька и Наташа вышли на улицу и остановились возле ворот. Кто-то маленький сидел под окнами на скамейке. Он сидел, прижавшись к стене, будто прятался. Енька направился к лавочке. Маленький человечек вскочил и бегом бросился к озеру, в сторону мельницы, путаясь на бегу в длинной одежде.

Наташа села на лавочку. Енька сел рядом. Они долго слушали, как шелестит по холодным крышам дождь, Порой срывались и падали с березы листья, они падали то в огород, то на дорогу. С дальнего конца деревни неторопливо прошла к озеру Калина. Она шла, накинув на голову клеенчатый черный Митькин плащ.

— Если бы тебя на фронт взяли? — сказала Наташа.

— Я бы пошел, — сказал Енька.

— И я бы с тобой пошла.

— Кто же тебя возьмет? Кому ты там нужна?

— Я раненых выносила бы.

— Кого же ты вынесешь? Вон дядю Сашу вынесла бы?

— Так он же не на фронте.

— Ну а так, вынесла бы?

— Калина бы вынесла, — сказала Наташа.

— А Митьку?

— Тебя бы вынесла.

Енька засмеялся.

— Ты бы хоть рубашку запахивал. Ходишь, как Федька Ковырин, — сказала Наташа и холодными пальцами стала застегивать Еньке воротник.

— А чего Федька Ковырин? Чего он мне?

— Хулиган он.

— Какой он хулиган… Дерется только, да и все.

— Все равно хулиган. Злой он какой-то.

Дождь ровно и мелко сыпался на крышу, ветер иногда раздувал его и рассеивал до самой лавочки. Тогда Наташа ежилась и близко приникала к стене. Калина прошла назад и потом, опять одна, прошла к озеру.

— Инка, поди, это была, — сказал Енька.

— Она. Все к Олегу ходит, тварь, — сказала Наташа.

— Чего это ты на нее?

— А чего она ходит?

— Тебе жалко?

— Не жалко. А Зина из-за нее на Иртыш не пошла.

— А чего она? Она ведь ничего, — сказал Енька строго.

— А тогда тебе влетело от матери из-за нее за Олега. На тебя ведь подумали, да и вся деревня злилась, когда искали.

— Ну и что? Не она же это сказала.

— Из-за нее. Из-за нее, поди, везде одна беда.

Енька промолчал.

Дождь редел. Слышно было, как Мария шумно задула лампу и полезла на полати.

— Спать отправилась, — сказал Енька. — А сама не уснет. Все думать будет.

— Где же тут уснуть, — сказала Наташа.

От озера к деревне шли Калина и дядя Саша. Они шли по дороге, на расстоянии друг от друга, не переговаривались. Калина шла, накинув плащ на голову, а дядя Саша — поднявши воротник пиджака.

Утром шел Олег из деревни в село. На половине пути догнала его Инка. Она не окликнула. Она дошагала и взяла сзади за локоть. Олег вздрогнул и оглянулся.

— Чего тебя так долго не было? — спросил он.

— Дела всякие были, — сказала Инка.

— А я уж думал, не придешь.

— Ну что ты. Я ведь еще вчера пришла.

— А я тебя не видел.

— Ты у Еньки был. Я видела, как ты тащил патефон.

— Чего же не позвала?

— Так. Не хотелось. Не ходи в школу, — попросила Инка.

— А чего делать будем?

— Пойдем ходить куда-нибудь. Не ходи.

— А я и книжки взял. Куда же их. С ними, что ли, таскаться?

— Спрячь в лесу. Завтра возьмешь.

Они свернули с дороги в лес, под шелест поредевшей солнечной листвы, и спрятали школьные книжки в норе, где, может быть, спала до этого лиса или родились волчата.

Раннее утро осени всегда похоже на какой-то грустный праздник. На душе легко, глаза смотрят ясно и далеко видят. Но видят они как будто не все, и от этого на сердце тревога. Глаза видят, как уходит по жниве от собаки заяц, как пламенеют, склонившись над речкой, калины, как тянутся горизонтом гуси с таежных озер и как над Иртышом стоит кто-то, вытянувшись всем телом, и машет лодке красным платком. А лодка уходит, и вниз по течению несет ее среди алых листьев; гребец сложил весла и смотрит назад.

Они шли молча сквозь легкую, забытую на весу паутину. В лесу было светло, словно солнце смотрит прямо из-под ног. Все гулял перелесками лай, и пахло в лесу прохладно-горьковато, и было похоже поэтому, что кто-то разжег и вдруг погасил костер.

Потом они вышли на длинную гриву, сплошь затканную кустиками клубники. Листва затвердела и стала багровой.

Низко пролетел ястреб, высматривая кого-то в листве. Потом выскочил заяц и помчался огромными прыжками, и казалось, что он вот-вот перевернется в воздухе. За ним гналась пятнистая собака, взмахивая на бегу широкими ушами.